Девочка и пёс

Хотя все уже знали о слухах про то что пес якобы разговаривал с Хишеном совершенно по-человечески, этому никто не верил, считая это глупыми выдумками, разошедшимися с легкой руки Кушафа – известного любителя приврать. Но теперь им было явлено отчетливое доказательство того что они полагали лишь сплетнями. Правда Жора понял это по-своему.

– Святое мясо! – Произнес он чуть ли не благоговейно. – Братцы, клянусь Ганзой Звездочетом, мне сейчас был голос. Он велел мне не делать этого.

– Во телок ражий – ума не нажил! – Весело воскликнул один из разбойников. – Окстись, кровяных дел мастер, мы все его слышали.

Жора удивленно оглядел людей за ограждением.

– Слышали?

Ронберг, который также был поражен произошедшим, наконец пришел в себя.

– Не слушай его, Мясник, – приказал он. – Этот хитрый бес отвлечь тебя хочет.

– Правильно, Жора, не слушай, – поддержали разбойники. – Он заговорит тебя, как баба Габа мышей. Руби ему башку, пока ума не лишился.

Решимость вернулась к Жоре и он, крепко сжав секиру, отважно шагнул вперед.

– Вы поступаете неправильно, молодой человек, – сказал Кит чуть громче и настойчивее, – я такое же разумное существо как и вы.

Жора снова замер. Его одолели сомнения. Не потому что перед ним было "разумное существо", эти слова он и не понял, и вообще как будто не услышал, а из-за того что он, как предупреждал его голос, (Жоре всё еще было трудно связать вместе звуки человеческой речи и собаку, тем более что её пасть никак не шевелилась), поступал "неправильно". Это ему не понравилось, он хотел поступать правильно. Его родной брат Гарош с детства твердил ему что всегда нужно действовать правильно, не совершать ошибок, не упускать своего, понимать где тебе доход, а где убыток. Жора уважал Гароша, считал его очень умным, прямо-таки мудрецом, и обычно всегда полагался на него в понимании того что правильно, а что нет. Но сейчас Гароша поблизости не было и Жора, пребывая в некоторой растерянности, отчасти был не прочь довериться неведомому голосу, подсказывающему что правильно, а что нет. Но тут Ронберг хрипло и грозно заорал:

– Бей!

Все сомнения тут же оставили Жору и он бросился в атаку, легко воздев над собой ужасную тяжелую секиру. Но как бы ни был он стремителен, электронный мозг робота после яростного приказа Ронберга успел просчитать еще несколько вариантов развития событий, взвесить возможные отрицательные последствия и выбрать с наименьшими. Обычно черные глаза металлического пса стали ярко белыми и из них ударил невыносимо яркий направленный свет, нацеленный в забрало Мясника. В тот же миг Жора ослеп. Яркость светового импульса была около 8 миллионов кандел и по расчетам Кита временное ослепление противника должно было продлиться секунд сорок.

Жора словно налетел на каменную стену. "Ай!", пронзительно вскрикнул он и отшатнулся назад. Осознав что ничего не видит кроме белесой мглы и каких-то цветных пятен, он сильно испугался. "Я ослеп!", жалобно проревел он могучим голосом. В следующий миг он услышал как Ронберг отчаянно кричит ему: "Жора, берегись! Он нападает! Слева! Слева!!" В голосе пожилого бриода звучал такой страх, что Жора, и так уже достаточно напуганный, теперь просто пришел в ужас. Нечего не видя, он принялся отступать, яростно размахивая громадной секирой.

Кит естественно не мог нападать на Мясника и ничего подобного Ронберг не кричал. Голос бриода был сымитирован роботом, дабы внести еще большую сумятицу в происходящее. И сумятица удалась на славу. Разбойники, сначала ошеломленные яркой вспышкой света, затем криком Ронберга, теперь, задевая друг друга, ударяя тех кто стояли сзади, бранясь и падая с ног, отскакивали прочь от ограждения, стремясь оказаться как можно дальше от дикого неистовства слепого Мясника, чья секира сминала толстые доски щитов словно они из бумаги. Ронберг, стоявший как раз за левым плечом Жоры, едва спасся от страшного удара. С необычайной для своего возраста живостью он отпрыгнул в сторону, при этом налетев на Баногодо и сбив его с ног. Мысли Ронберга пребывали в полном сумбуре, до этого момента ему никогда не доводилось слышать собственный голос со стороны и он его конечно не узнал. Он удивленно оглядывался по сторонам, пытаясь понять кто пугает Мясника несуществующим нападением.

"Пёс справа, бей, Жора, бей! Сейчас цапнет!", продолжал неистово орать голос Ронберга, доводя все еще не прозревшего Жору до исступления.

Разбойники, ничего не понимая, разбегались в стороны. Жора разнес в щепки чуть ли не половину ограждения и теперь уже вышел на оперативный простор площади. Никому и в голову не приходило попытаться остановить этого обезумевшего великана.

Кто-то схватил Ронберга за шиворот. Это был могучий горец Эрим.

– Да ты спятил, Старый, или что?!! – Сердито проревел он, встряхнув Ронберга как котенка. – Заткнись ты уже!

Пожилой бриод растеряно, словно оглушенный, глядел в искаженное злостью лицо горца. Но через миг на лице Эрима злость сменилась изумлением и даже страхом. Он снова услышал как голос Ронберга призывает Жору сражаться, но при этом сам Ронберг был прямо перед ним и несомненно не произносил ни слова. Эрим отпустил его и обернулся.

– Это пёс, это чертов пес кричит голосом Ронберга! – Заорал он.

Разбойники удивленно оглядывались. Вэлуоннец Вархо, схватив длинный кусок доски от разломанного щита, отважно устремился к размахивающему секирой Мяснику. Бриод сунул её в ноги Жоры и тот с грохотом и стоном, тяжко, словно обрушивалась целая башня, рухнул на камни площади.

– Навались, братва! – Взревел Вархо, падая всем телом на руку Жоры, державшую секиру.

Опомнившиеся разбойники пришли ему на помощь и вскоре Жора, придавленный к земле множеством рук, затих. С него сорвали шлем, зрение вернулось к нему и он лежал и с облегчением глядел с далекое розово-голубое небо.

Кит как ни в чем не бывало лежал все в том же положении и с любопытством наблюдал за людьми.

Все понемногу приходили в себя. Мужчины с тревогой оглядывались на металлического пса, на разломанное ограждение, смотрели друг на друга и негромко, но возбужденно переговаривались. Слишком много чудес навалилось на них всего лишь за несколько минут. Вспышка света из пылающих глаз, человеческая речь из неподвижной пасти чудовища и абсолютная имитация голоса одного из них. Им требовалось всё это уразуметь, свыкнуться и принять. Они были напуганы, встревожены, растеряны, но вместе с тем восхищены и до некоторой степени обрадованы, что стали свидетелями и участниками событий, о которых потом будут рассказывать годами, создавая настоящие легенды.

Ронберг, узнав что голос, породивший всю эту суматоху, был его собственным, несколько смутился. Но впрочем пожилой бриод скоро пришел в себя и сердито уставился на Эрима. Теперь уже Эрим смутился и, приложив руку к груди, проговорил:

– Извини, Старый, бес проклятый попутал. Я же только голос твой слышал, решил что ты последнего ума лишился.

Подошел Вархо и с усмешкой, сказал:

– Да нет, у Старого ума на две жизни хватит. Но ты зла на Эрима не держи, эта железяка и вправду сам дьявол. Мы все были уверены, что это ты орешь.

Ронберг успокоился и повелел восстановить ограду. Разбойники неохотно подчинились, не очень-то им было по душе приближаться к магическому чудовищу, стреляющему из глаз столпами света и разговаривающему голосом любого человека. Пусть оно и неподвижное, но кто знает на что еще оно способно.

Мясника решили отпустить домой. Его освободили от всей его нелепой амуниции и чуть ли не под руки увели прочь. Жора шел и слабо улыбался. Его очень трогала та забота, с которой провожающие относились к нему.

112.

Когда ограждение восстановили и металлический пес скрылся с глаз всем стало легче.

Бриоды, уже практически в полном составе, не было только Харзе, дежурившего со стражей на городских стенах, горячо обсуждали план дальнейших действий по очищению Гроанбурга от бесовского порождения. Присутствовал и Кушаф, он всегда любил поспать и потому вся утренняя заваруха прошла без него, но теперь он наверстывал упущенное, принимая самое активное участие в дискуссии. Начал он с того, что высмеял Ронберга и остальных за то что, неожиданно обретший дар речи, пёс привел их всех в такое замешательство, а также за то что они связались с "дурагоном" Жорой, "у которого мозгов как у курицы".

Однако товарищи быстро осадили его.

– Ты у нас зато Орёл Голубые яйца, – хмуро произнес Ронберг, – великий кумека на посылках.

– Ага, – поддержал Вархо, – языком чешет как старая шлюха, а чуть до дела, вперед братцы, а я за вашими спинами грудью встану.

– Да пока ты там слюни во сне пускал, Жора тут кровь мешками проливал, – грозно пробасил Банагодо. – Вот он в себя придет, мы ему обязательно скажем как ты, шалабол бубнявый, его дурагоном и курицей называл. Посмотрим хватит ли у него мозгов, чтоб твою голову тебе же в жопу засунуть.

Кушаф несколько сник, обычно приятели бриоды не воспринимали так серьезно его, как он полагал, остроумные, ироничные выпады, но сейчас бриоды явно были не в духе. А уж угроза про Жору ему совсем не понравилась.

– Да ладно вам, мужики, – примирительно проговорил он, – я ж к тому что тут надо всё обдумать хорошенько, с наскоку такого дьявола не возьмешь. Я это еще вчера понял. Когда этот пес окаянный со мной человеческим голосом заговорил, попросил отойти от двери и пропустить его, у меня, честно сказать, душа в пятки ушла. Но ничего, сдюжил, отошел.

Банагодо ухмыльнулся:

– Ну храбрости тебе не занимать, это-то мы знаем.

– А еще ума, – дерзко ответил Кушаф. – Вот вы никак не догадались в сторонку отойти, чтобы эта проклятая псина вас хотя бы не слышала и не узнала раньше времени что вы замышляете?

Бриоды смущенно переглянулись. Такое действительно не приходило им в голову, они все еще не воспринимали металлическую собаку как равное им по интеллекту и сознанию существо.

– Пожалуй, Ведро, дело говорит, – проворчал Вархо, – отойдем от греха подальше.

Кушафа, в память о вершине его блистательной актерской карьеры – триумфальном исполнении роли говорящего мусорного ведра в постановке одной из сказок, за глаза часто так и именовали – "Ведро". Сам он относился к этому крайне болезненно и готов был вызывать на поединок почти каждого кто осмеливался называть его подобным образом. В Гроанбурге у многих были прозвища и клички и все воспринимали это достаточно спокойно, но молодому бриоду категорически не нравилось быть "ведром". Зная это, разбойники старались лишний раз не нарываться и использовали полюбившуюся эпиклесу только в отсутствии самого Кушафа. Однако кое у кого оно иногда проскальзывало и в его присутствии, то ли по забывчивости, то ли как издевка и тогда в воздухе повисало напряжение. Но не сейчас. Во-первых, было не до того, во-вторых Вархо входил в узкий круг лиц, коим Кушаф снисходительно прощал эту вольность. К числу избранных также относились Хишен, Ронберг и Манкруд. Кроме того Кушаф отлично знал, что недалекий Вархо, использовал это отвратительное прозвище не с целью подразнить или унизить, а лишь по привычке, лишь потому что это было одним из обозначений того о чем он говорил и в своем врожденном равнодушии и бессердечии пожилой вэлуоннец действительно просто забывал, что молодому человеку это неприятно. Во всяком случае Кушаф убеждал себя что всё так и есть. Но сейчас и правда всем было не до этого и на ведро никто не обратил внимания.

Бриоды ушли к стенам Цитадели и расположились на крыльце и рядом. Дискуссия возобновилась. Правда Кит, слегка переориентировав свои микрофоны, по-прежнему слышал каждое слово.

Опять вернулись к идее о сожжении. На это сразу же поступило критическое замечание от Вархо: "Как же его можно сжечь, если он, поди, из адового пламени и явился?!" На это ему неуверенно возразили, что в аду в огне поджаривают только грешников, а сами черти в пламени не сидят и даже сторонятся его. "И вообще, рассказывают, в аду жутко холодно, прямо-таки ледяная стужа", сообщил Эрим. Кто именно рассказывает он не уточнил. После короткого диспута о порядках в преисподней и её мироустройстве, разбойники сошлись на том, что черта или дьявола, особенно если он в земном обличье, вполне можно сжечь. Однако они никак не могли решить как именно это сделать. "Обложим его поленьями, лучше всего кетрановыми, и нехай горит себе", предложил Кушаф, "нам, знай только дровишки подкидывай". Мелис возразил, что лучше обложить углем, и жара больше и горит дольше. "Тогда уж у него точно все потроха изжарятся", заключил он. Это замечание вызвало к жизни вопрос: а из чего собственно демонический пес сделан изнутри. "В самом деле", оживленно говорил Банагодо, "если этот металл на нём что-то вроде доспехов, как на лошадях Талезских рыцарей, а внутри он из плоти, то мы и правда запечем его как курицу. А если он и внутри весь металлический, то тут ни кетран, ни уголь не поможет. Тут надо вокруг него печь строить, как для обжига или как у Дедула в кузни. И меха подводить, чтоб жару нагнать. Потому что его тогда не жечь, а плавить надо." Бриоды принялись спорить что из себя представляет Кит под своей металлической скорлупой. Большинство придерживалось того, что наверно всё же из плоти, потому как очень уж естественно двигается, как живой, никакому механизму, наподобие тех что мастерят лоя, это не под силу. Однако Эрим горячо возражал, утверждая что пёс – демон, а значит может чем угодно стать. "Хошь из плоти, хошь из металла, а хошь вообще в камень обратится", убеждал он товарищей. "В начале то он как обычная псина был, все же это видели", напомнил он, "а в металл обернулся когда на него в Цитадели напали, понял что так надежнее. И никакой огонь его не возьмет." Но Эрима заклеймили неучем, темным дикарем, с гор спустившимся, и объяснили, что несомненно в странного пса и вселился какой-то демон, но обличье у него, само его тело все же состоит из какого-то материала, который так или иначе можно как-то повредить и даже уничтожить. Иначе как бы бейхоры ему задние лапы покалечили. А то что он шкуру менял, это просто наваждения, морок, для дьявола дело нехитрое. Эрим насупился, но задумался. Как всегда щегольски одетый Горик, с обязательным шелковым шарфом, скрывающем уродливые шрамы на шее от кирмианского аркана, заявил что с дровами и углем слишком много возни. Лучше использовать "каменное масло" или "горючую смолу". "Правильно", поддержал Баногодо, "обольем его смолой и подожжем. Хотя бы для проверки, а там уж и поглядим стоит его углем обкладывать или нет". Остальные бриоды выразили согласие. Кушаф также добавил что можно использовать "жгучий студень", который как известно даже металл может прожигать. Но Вархо покачал головой, сказав что "жгучий студень" не так-то просто достать и в Гроанбурге, если он у кого и есть, то немного и на такого хряка, как этот пёс, определенно не хватит. Другие бриоды предложили использовать различные горючие смеси: "огневую ряску", "драконью желчь", "горчичный пал", "горячий сироп", "змеиное пламя" или даже "жидкий огонь". Но Вархо всякий раз отрицательно качал головой и ворчал, что в лавке у аптекаря Ильдира этого не купишь, что всё это нужно готовить, и не абы как, а с умом, соблюдая состав смеси и очередность добавления, тут нужен немалый опыт и твердая рука. Ворчал он главным образом потому что именно он, оправдывая свое рождение в стране колдунов и ведьм, обычно занимался всей этой огненной алхимией. И всякий раз бывал этим крайне недоволен, напирая на то что это очень опасный и тяжелый труд, но на самом деле ему просто не хотелось возиться со всеми этим порошками и жидкостями. Кроме него в городе только кузнец Дедул еще умел готовить "драконью желчь". И когда предложили её, тут уж Вархо ничуть не ворчал и не возражал, но заметил что Дедулу понадобится день или два, смотря сколько нужно "желчи". Тогда Альче, самый молодой из бриодов, добавил что еще можно использовать какой-нибудь спирт. Возмущению его товарищей не было предела, в самых доходчивых выражениях они быстро объяснили молодому человеку, что переводить драгоценную жидкость на это дьявольское отродье самое настоящее кощунство. В конце концов все уставились на Ронберга, признавая что последнее слово за ним и ожидая его решения. Тот махнул рукой и сказал, что бы отправили несколько бродяг за "горючей смолой", мол, начнем с неё, а там посмотрим стоит ли продолжать.

Его приказ был тут же исполнен, но затем он потребовал еще каких-то предложений, так как весьма вероятно что огонь металлической собаке никак не повредит. Бриоды снова ударились в размышления. "Можно его камнями закидать", задумчиво проговорил Горик, "побольше да поувесистее и прямо на передние лапы. Поглядим, может раздавим их. И из пращи несколько штук запустить, узнаем насколько доспехи у него крепкие". "Надо всё-таки попробовать ему глаза выколоть", кровожадно воскликнул Мелис, "со слепым-то мы быстро управимся". "А можно ему еще в пасть копье воткнуть", предложил Банагодо, "в горле то наверно у него нет железа. Воткнуть и до самых кишок пробить. Насадить его как на вертел". Однако все понимали, что планы с глазами и глоткой труднореализуемы, подходить к собаке очень опасно. "Он и без задних ног, бейхоров на ошметки порвал", мрачно проговорил Эрим, выражая общую мысль, "поди, сыщи теперь охотников к нему с ножом или копьем подходить. К тому же он опять сверкнет глазами и ослепнешь как Жора. Что тогда делать?". Никто не знал что ему ответить. "Пусть лучники попробуют издалека ему в глаза попасть", неуверенно произнес Горик, "может что и выйдет из этого". "Боком нам это выйдет", пробурчал Вархо, "Кто знает какие у него еще колдовские фокусы в запасе есть. Вот помяните моё слово, разбередим это адское отродье себе на погибель, разворошим это гнездо силы нечистой и он нам тогда всем по сучковатому колу в одно место вставит. А потом заберет наши души, высосет глаза, лишит памяти, вырвет языки и станем мы галоками – мертвяками живыми, ему во всем послушными. Видал я таких в Вэлуонне, просто страх божий. Я скорей голодного бейхора обнять соглашусь, у него хоть какая-то, пусть звериная, душа, но есть." Все подавленно молчали. И хотя Вархо, как и все, прекрасно знал о категоричном приказе мивара уничтожить металлического злыдня, но собравшись с духом, он осторожно сказал: "Вот оно сейчас лежит никого не трогает, так может, братья, и пускай оно и дальше лежит? Как статуй каменный, хоть до конца света. А Хишену надо объяснить, что с дьяволом тягаться не в силах человечьих". Бриоды не отвечали, может они и были согласны с вэлуоннцем, но выражать свое согласие не спешили, ибо никому не хотелось в открытую идти против приказа мивара. "Объяснишь ты ему, как же", тихо произнес Горик и приложил ладонь к шее, что он делал всякий раз при сильном волнении или в глубокой задумчивости. Банагодо сказал: "А может и правда, выкопаем рядом с псом глубокую яму, столкнем его туда жердями, а сверху засыплем камнями и землей. И пусть он там лежит как в могиле". "Это я тогда это предложил", поспешил заметить Альче, боясь как бы слава за этот план, если вдруг он будет выбран, не ушла бы к Банагодо. Последний с усмешкой проговорил: "Ну вот ты предложил, тебе и копать". Все остальные кажется к идее о яме отнеслись положительно, так как считали что это по крайней мере действительно может быть исполнено. Все за исключением Эрима. Он твердо заявил, что ни в коем случае нельзя этого делать, ибо тогда дьявол навсегда поселится в Гроанбурге и город будет проклят. Зловещим голосом он пообещал, что в этом случае всё у них пойдет наперекосяк, не будет им ни в чем больше удачи, мечи испортит ржа, вино всё скиснет, мясо протухнет, зерно сгниет, у коров не станет молока, на земле ничего не будет расти, лошади заболеют, бабы станут страшными, мужики покроются язвами, а у кое кого, и при этом он почему-то пристально поглядел на Кушафа, и член вставать перестанет. Впечатлительный Альче забормотал какую-то молитву, а Кушаф возмутился: "А чего ты на меня то смотришь?! Я что ли его сюда привел? Вон иди на Шоллера дурака смотри. Ну а раз в этом псе такая порча, так давайте его погрузим на телегу, увезем подальше от города и со скалы какой-нибудь сбросим". "Ты что ли грузить его будешь?", спросил Баногодо.