Девочка и пёс

– Невозможно сидеть на двух лошадях сразу, – негромко произнесла прекрасная дочь купца, неотрывно глядя на молодого мужчину. – Невозможно.

– Надоело все до смерти, – вырвалось у Сойвина.

– Девочка задела тебя за живое?

– Эта девочка просто наивный, ничего не понимающий ребенок, – сердито ответил разбойник. – Она думает что в мире есть Добро и Зло, четко разграниченное и четко обозначенное, и Добро хорошее, а Зло плохое. А на самом деле все не так, нет черного и белого, есть одна мутная засасывающая серость.

– Это очень старое и избитое оправдание для всех негодяев и злодеев.

Сойвин резко повернул голову и девушка почти отшатнулась от его дикого пронзительного взгляда. Но она заставила себя продолжить:

– Если ты убиваешь невиновных людей это зло. Если ты нападаешь на честных людей чтобы ограбить их это зло. Совершенно определенное. И не важно что заставило тебя сделать это. У тебя всегда есть выбор.

– Выбор? О, конечно, выбор всегда есть. Эту мудрость я знаю с детства: нет нерешаемых проблем, есть неприятные решения. Да? – Он успокоился. – У твоих ног лежит два меча и два кинжала. По-твоему я олицетворение зла? Тогда возьми клинок и убей меня. Сделай свой выбор.

Девушка посмотрела на оружие у своих ног, перешагнула через него, подошла к столу и села на лавку рядом с Сойвиным.

– Я не хочу чтоб ты умер, – сказала она, спокойно глядя на него.

Мужчина усмехнулся.

– Почему же? Ведь я злодей, совершенно определенно это будет актом добра.

– Но тогда я попаду в руки Хишена, – медленно проговорила девушка.

– Молодец, – насмешливо одобрил Сойвин, повернув к ней голову. – Прямо и откровенно. Но тогда скажи, оставлять меня в живых, это Добро или Зло? Это хорошо для тебя, но плохо для других, тех кого я завтра убью. А?

– Ты передергиваешь. Во-первых, ты бы не дал мне убить себя. Во-вторых, никто не знает что будет в будущем. Может быть скоро случится так, что однажды ты всю ночь пролежишь без сна, глядя в тьму над твоей головой, а утром встанешь, возьмешь лошадь и навсегда уедешь из Гроанбурга и никогда в жизни больше не прикоснешься к оружию. А в-третьих, я не смогла бы убить тебя просто потому что не хочу тебя убивать. – И она чуть улыбнулась, глядя на него.

Взгляд Сойвина помрачнел.

– Я думаю, я знаю что твориться в твоей голове, – холодно произнес он. – Ты надеешься на свои женские чары. Думаешь охмурю этого подонка и уговорю его вывести меня из Гроанбурга.

– Серьезно? Я так думаю?

– Да. Возможно сейчас тебя пока еще в какой-то степени волнует судьба той дюжины человек из твоего каравана, что сейчас сидят в подвалах у Хишена. Но через пару дней это пройдет. И это будет правильно. Они все равно обречены и тебе нет смысла о них задумываться. Ты же понимаешь, что твой отец принесет выкуп только за тебя. С какой стати ему выкупать остальных, они получали хорошее жалование и знали на что шли, когда соглашались ехать в караване. Хишен за каждого запросит как минимум ту цену, что дали бы за них шинжунские работорговцы. Тем более четыре человек из них это охранники «Бонры», и твоему отцу точно уж нет никакого дела до этих наемников. А у «Бонры», как ты наверно знаешь такое правило: никогда не выкупать своих людей, угодивших в плен, ибо раз это случилось значит они плохо сражались. Они должны были либо победить, либо умереть в бою. А насчет остального. Ты можешь убить меня во сне и я не захочу покинуть Гроанбург, ибо за его стенами я вне закона, за меня назначена награда, я дичь для красноголовых и охотников за людьми, ну а что касается третьего, то не сомневайся ты захочешь убить меня, как только я окажусь на твоем пути к свободе. – Сойвин замолчал и отвернулся.

– Как же я убью тебя во сне, ты же собираешься держать меня в подполе? – Спокойно поинтересовалась девушка.

– Не по ночам. Ночью ты будешь спать между мной и стеной, вон там. Да и знаешь, я вообще не собираюсь ограничивать тебя ни в чем. Не будет ни подвала, ни цепи с кандалами. Ты девушка разумная и понимаешь, что тебе лучше держаться меня и этого дома, пока не вернется твой отец. Но если хочешь попытаться бежать, пытайся себе на здоровье, если хочешь попытаться убить меня, пытайся сколько влезет.

– Я должна быть благодарна тебе? – Спросила Тайвира и больше не было никаких намеков на улыбку на ее лице.

Только Сойвин открыл рот чтобы ответить, как вдруг у него защекотало в носу и он, дернув головой, громко чихнул, в сложенные чашкой ладони.

– Точно, – сказал он, усмехнувшись, – должна. Но правда особенно не за что. Ты же, я думаю, достаточно сообразительна, чтобы понять, помогая тебе, я действовал не из великодушия или благородства, а просто поддался импульсу либидо. – Он посмотрел на девушку и насмешливо поинтересовался: – Ты знаешь что такое импульс и что такое либидо?

– Полагаю это голос из того места, которое зачастую управляет поведением мужчин, – холодно ответила Тайвира.

– Ты вполне умна для дочери купца.

– Зато ты что-то слишком глуп даже для разбойника, – обиженного проговорила девушка.

Сойвин ничего не ответил и снова принялся смотреть в окно.

42.

Ташунг пребывал в некотором раздражении. Взмыленная, храпящая лошадь под ним выдохлась и уже с трудом переставляла ноги. 7024-ре даже чуть не заговорил с животным, желая убедить его поднапрячься, однако вовремя вспомнил что лошадь и люди все-таки разнятся по своему умственному развитию. Лошади вроде как намного глупее.

Было очень ранее утро и Суора находилась где-то среди бескрайних лесов и полей этой страны, смутно в общем представляя где именно. Тем не менее она не сомневалась что по-прежнему находится на центральном тракте, пересекающем королевство из конца в конец. Девушка порядком устала от стремительной ночной скачки, ей хотелось пить, есть и спать.

Ташунг все время забывал, что он теперь обладатель довольно нежного тела, которое очень быстро устает и требует отдыха и пищи. Но он пришел в Туил с запада и совершенно не представлял, что находится на востоке от города и когда он сможет встретить какое-нибудь поселение, где можно будет достать еду.

Суора остановила лошадь, перекинула ногу и спрыгнула вниз. Девушка хотела размяться. Очень ныла спина и кроме того она натерла паховую область и чувствовала себя несколько некомфортно. Впрочем, это ее не очень волновало. Она умела пользоваться удивительными для остальных людей, но такими естественными для нее, способностями своего тела, как самоисцеление. Ей нужно было особым образом сосредоточить внимание на нездоровой области и направить туда потоки энергии чтобы подстегнуть процесс самовосстановления. Но сейчас она была так измотана, что ни о какой концентрации и думать не хотела. Она сделала несколько поворотов и наклонов, после чего взяла поводья и неторопливо пошла вперед, ведя лошадь в поводу.

Странные все-таки существа эти люди, размышлял Ташунг, шагая по утрамбованному грунту тракта. Несомненно они больше чем животные. Весьма развитые полушария головного мозга, удачное строение ладони с противопоставленным большим пальцем дали им огромные преимущества, подняли их над остальным животным миром. Но и все. Дальше они не двигаются. Используют эти свои преимущества, свои способности исключительно в животных целях. Чтобы не происходило, всегда каждый за себя. Никакого конструктивного созидательного объединения. Главное уничтожить другого и стать выше остальных.

У него конечно еще весьма небольшой опыт наблюдения, чуть больше сорока местных суток, но за все это время он не видел ничего, что можно было записать в достоинства этого вида. Они руководствуются основными инстинктами и практически не способны справиться со своими желаниями. Нет, конечно, проблема не в отсутствии способности подавить свои желания. Это даже наверно неправильно и может пагубно отразиться на психическом, да и физическом состоянии. Презрения заслуживает тот факт, что эти желания так бесконечно примитивны. Вот как у этой лошади. Она хочет отдыха, корма и воды. И ей абсолютно все равно куда и зачем она идет, она не задается вопросом что ее вообще заставляет двигаться в этом направлении. Разве можно так жить? И они еще называют себя мыслящими существами. Да, вероятно, он пока проводит свои наблюдения в таких местах где в основном собираются самые примитивные особи данного вида. На инструкторских занятиях ему рассказывали, что среди них есть действительно интересные мыслители и творцы. Вот это и обескураживает. В своей массе просто животные с несколько усложненными рефлексами и поведенческими стереотипами, но и тем не менее эта масса рождает ярких представителей, настолько ярких что Старшие Уровни заинтересованы в доскональном изучении этого вида. Хотя тут конечно Ташунг немного лукавил, он прекрасно понимал что в первую очередь людей изучают, ради возможности реинкарнации «спящих» сородичей.

7024-ре усмехнулся. Да, по началу его новое тело казалось ему омерзительным, неудобным, слабым и неуклюжим. Но вот прошло всего четыре месяца и он уже начал привыкать к своей "метаформе". Хотя он по-прежнему с содроганием выполнял процессы дефекации и мочеиспускания и его всего выворачивало на изнанку при мысли о половом акте, этого к счастью ему еще не довелось испытать, хотя Старшие Уровни и настаивали на этом весьма, с их точки зрения, ценном опыте, он уже начал относиться с некоторой симпатией к доступным ему теперь ощущениям. Ему нравилось проводить своими тонкими пальчиками по идеально гладкой поверхности клинков. Он испытывал удовольствие от тонких ароматов некоторых растений, от ощущения нежного прикосновения слабого ветерка. Еще с некоторых пор он стал получать удовольствие от утоления острого голода, это было так приятно жутко хотеть есть и наконец взять первый сладкий кусочек в рот и начать жевать его. А еще один раз он слышал как бродячий музыкант искусно играл на гитаре. Ташунг был потрясен. Эта удивительно подобранная согласованность звуковых волн настолько пришлась ему по вкусу, что он кажется даже прослезился. Опять же, непонятно как такие примитивные существа вдруг могут изобрести такое.

Ташунг в основном перемещался пешком или со случайными караванами и обозами, от одного города или деревни до другого, из одного постоялого двора в третий. И что он видел? Злобу, подлость, алчность, похоть, воровство, грабежи, даже убийства. А также непобедимую лень, беспробудное дикое пьянство, нищету, всепожирающее и развращающее властолюбие, презрение так называем богатых к бедным, бесконечная ненависть этих самых бедных к этим богатым, ненависть и зависть ко всем кто успешней тебя и самые низменные и пошлые разговоры какие и вообразить невозможно. А еще работорговля, животные продают животных, непередаваемо искаженное правосудие, основанное на словоблудии, взяточничестве, закулисном переплетении разных интересов. И ведь главное они то ли не хотят, то ли почему-то бояться думать, применять эти свои развитые полушария головного мозга. Делают все что угодно только бы заглушить голос своего разума. Упорно учатся не напрягать мозг. Порой кажется остановись, просто остановись на несколько минут и все обдумай. Спроси себя кто ты, куда ты идешь и попытайся изо всех сил сам найти ответ. И всё и большего не надо, ты поймешь что это неправильно и лучше будет поступить иначе. И ты сумеешь избежать каких-то неприятностей. Но нет, лучше глупые бесконечные пересуды, опьянение себя чем угодно, какая-нибудь жуткая, доводящая до отупения работа, только бы не использовать разум, только бы не утруждать себя мыслительным процессом. Почему они так поступают? 7024 – ре пока не знал ответа на этот вопрос. И честно говоря он был даже рад тому, что наблюдение теперь не первоочередная задача для него. Синеглазая странная девочка сейчас его основное задание.

Суора остановилась. Впереди была развилка рядом с которой в землю был вкопан столб. На его вершине белел человеческий череп с черной повязкой на глазницах, под черепом была приколочена доска с выцветшей надписью «Гроанбургский хутор». Внизу, раскинув ноги и небрежно привалившись к столбу сидел молодой загорелый мужчина в зеленых штанах, бледно-серой рубахе и кожаной коричневой куртке. В зубах он держал красную травинку и оценивающе глядел на прекрасную белокурую незнакомку.

Наконец удовлетворившись осмотром, он выплюнул травинку и поднялся на ноги. Он отряхнул заднюю часть штанов и демонстративно поправил широкий черный ремень, на котором разместились два кинжала и меч с прямым клинком. Уверенной походкой мужчина направился к молодой женщине.

– Привет, красотка, – развязано сказал он и с улыбкой, оценивающе оглядел стройное тело незнакомки.

Ташунг снова напомнил себе свою же легенду. Он часто повторял ее детали про себя, желая ни на шаг не отступать от нее. Он считал это залогом успешного исполнения своей роли, дабы ни у кого из представителей этого примитивного вида не возникло и тени сомнения в его естественности.

Суора холодно посмотрела на этого жалкого разбойника. Она конечно зафиксировала ментальные сгустки других его сообщников, прячущихся в глубине леса. На первый взгляд их было человек десять. Но особого страха девушка не испытывала. Она была достаточно уверена в себе и своих клинках. А кроме того она просто презирала их. Она, дочь храброго сайтонского генерала, происходившего из древнего знатного рода, считала для себя просто неприемлемым пугаться такого отребья. И хотя род ее обеднел, своего достоинства и мастерского владения мечом его представители не растеряли. Такова была в двух словах легенда, полученная Ташунгом. Но кроме этого имелось множество имен, титулов, названий мест, дат и прочего. Чтобы все выглядело правдоподобно.

– Ты как разговариваешь, тварь? – Резко произнесла девушка. – Я разрублю тебя на куски быстрее чем ты вспомнишь свое имя. – Она отпустила поводья лошади и выразительным жестом откинула полы своего длинного черного плаща. Две искусно выполненные рукояти мечей тускло отразили вечерний свет.

– Я тебе не тварь, – проговорил гроанбуржец. Он хотел добавить «сучка», но в последний момент передумал.

Гивелту было двадцать шесть лет и среди своих товарищей он славился своей лихостью и ловкостью. Однако сейчас он немного поубавил прыти, ибо два меча на поясе незнакомки выглядели куда как вполне реально.

Да он знал, что в лесу находятся еще десяток ребят и часть из них прямо сейчас пристально следят за ним и девушкой и их стрелы уже лежат на тугих тетивах луков. Так полагалось и он знал, что так оно и было. Ремесло большой дороги очень быстро наказывает за любую халатность. Но все-таки самоуверенности в нем чуть поуменьшилось. Естественно внешне это никак не отразилось, он не мог себе этого позволить.

– Я свободный человек, – заявил Гивелт.

Суора усмехнулась.

– Что ты можешь знать о свободе? Свобода это ответственность и осознанность. А тебе даже эти слова наверно незнакомы. Живешь, наверное, как животное в какой-нибудь землянке здесь в чащобе и думаешь что ты свободен?! Не смеши меня. Чего ты хочешь?

Гивелту определенно не понравились слова незнакомки.