Летопись Кенсингтона: Фредди и остальные. Часть 3

«Сами смрадные!!!».

А вот Стингу он посвятил эпиграмму на отдельном листочке:

«Хоть Стинг и рокер-музыкант,

Но по свому уму

Догонит он медведика

Лишь в будущем году!».

Написано коряво, согласны, но довольно остро. Медведь после сего задрал свой мокрый нос и ходил гордый. А Стинг – злой. Но мы-то знаем, почему Элтон так неуважительно отнесся к умственным способностям г-на Самнера. Из-за той поганой шутки. Как то есть – из-за какой? Неужто вы не знаете? Да ладно! Не заливайте! Разве мы не рассказали? Ага… Тогда ладно. Ну, слушайте.

Представьте себе дорогу. До-ро-гу, говорим! Обычную, английскую, невероятно чистую и сырую – из-за менталитета англичан и частых дождей. Невероятно благоухающую – из-за плохой работы кенсканализации – Элтон увлекся соревнованием с «Чайником», а Ангус просто физически не мог работать за двоих. Так вот. Дорога. По ней идет щеголеватый Самнер. На левом тротуаре – газетчик Билл Уаймен. На правом – газетчик Элтон Джон. И вот Стинг еще издалека начинает приветственно кланяться и махать зонтом Элтону. Подходя к нему, он раскрывает объятия и рот в лучезарной улыбке. Элтон уже вынимает самый лучший, неразрезанный экземплярчик «Уры», но ничтожный г-н Самнер обидно, нехорошо, гадко и просто подло щелкает пальцами перед трясущимся от обиды носом Элтона и круто заворачивает к Уаймену. Там они долго и противно хохочут вдвоем над обманутым Элтоном. Стинг покупает свежий «Чайник», усаживается прямо на край тротуара и начинает громко, сочно, с выражением читать передовицу, обычно чрезвычайно оскорбительную для Элтона, который злобно отшвыривает свой лоток и уходит.

Так продолжалось две недели, и в конце концов Элтон понял, что Стинг вовсе не собирается покупать у него «Уру»!!! Обида же на Самнера вылилась в его прощальном желчном письме. Ну, что? Все поняли и простили милейшего Элтона? И мы надеемся, что вы поймете и простите того, кто в отместку за все унижения и оскорбления поднял на уши целый округ и держал его в таком неестественном состоянии, пока жители не запросили пощады. Как же это произошло, только чтобы отвязаться от нас, спросит усталый читатель? А вот так!

Однажды утром зевающие и почесывающиеся кенсы вышли из домов на работу. Но их хватило только на то, чтобы дойти до мест заработка. Там они остановились и принялись. Кто – ругаться, кто – хохотать, а кто – обвинять правительство.

Ночью какой-то неизвестный шутник пробежался по району и, невероятным образом ускользнув от колотушки еженощно бдящего Кокера, исписал несмываемой краской все дома и заведения именитых кенсов. Писал же он преимущественно ехидные и обидные высказывания. Вот где пригодилось таинственному мстителю искусство складывать слова в рифмы. Рассмотрим несколько примеров, которые нам любезно разрешили рассмотреть обладатели этих самых примеров:

На поликлинике Роджера красовалась симпатичная челюсть с аккуратно выбитыми зубами и приписанными снизу стишками:

«Не ходите к зубодеру!

А пришли – давайте деру!»

Роджер с пеной у рта обещал поймать неизвестного шутника и вставить ему отменные новые зубы, для чего прежде вышибить старые. Но взрыв хохота заставил его повернуться к табличке, на которой уже имелись новые, неизвестно когда подписанные строчки:

«Доктор Албан – зубодрал,

Даже Смайла оббскакал!».

Лишнее «б», вероятно, было приписано для пущего оскорбляжа.

Конечно, в художествах был тут же обвинен Фредди – как пособник друга детства. Усугублялась же вина тем, что на доме у самого Фредди не было написано ничего. Поэтому Роджер просто подскочил к подозреваемому и затряс перед его носом клещами, угрожая и время от времени с шипением высовывая раздвоенный язык.

Но Фред тут же предъявил железобетонное алиби – в тот самый день, а равно и вечер, а равно и ночь он был занят. Отыгрывал в карты свою коллекцию японской мебели у дедушки Дж. Х., дяди Боуи, бабки Дикона и самого Дикона, которого внука, ясно вам теперь, щитомордые?

Алиби приняли к сведению, рассмотрели, слушали и постановили. Но, потому как других подозреваемых не было, Фредди на всякий случай все равно кинули в коллектор. Фредди был недоволен решением и из-за решетки ревел, как тур: «Мерзавцы! Я вам покажу, как мою алибю не признавать! Я невинен, как птица!».

Элтону Джону, сидящему на крыше, было очень стыдно – это он оказал другу медвежью услугу, не написав на его доме ничего. Фред к тому времени был единственным, кто покупал «Ура» (из-за программки тараканьих бегов в Брикстоне), и Элтон ему симпатизировал.

Этой же ночью Элтон, дабы доказать, что Фредди чист, как отбеливатель, начертал еще несколько девизов и воззваний на стенах и дверях.

У Боуи на будке появилась известная фраза из «Тома Сойера»: «О вам, я знаю, непривычно, чтоб говорил малыш публично…»

Ричи Блэкмору Элтон по доброте душевной написал: «Чисти зубы пастой „Флит“ – и живот не заболит!». Все в районе знали, что Блэкмор никогда не чистит зубы из принципа, и поэтому смеялись долго и непристойно.

На скорняжной мастерской Габриэла (тогдашнем филиале Ваграмской набивочной) была выведена нежная надпись: «Габриэл не лыком шит – мигом вас распотрошит!».

На стене же «Шинка» алело строгое: «Если хочешь быть здоров – опасайся поваров: Коллинза с кадушкою и барана с кружкою!». У Фила сразу поубавилось посетителей, а баран заработал нервный тик и подносом по рылу. На подносе была надпись: «От благодарных кенсов», но автором ее на сей раз был вовсе не Элтон…

А на крыше Брайана, известного в узких кругах фармацевта и знатока лекарств, крупно красовались слова: «Патентованное средство! Съешь его – и падай в детство!». Брайан, ругаясь, ежечасно бегал смывать надоедливую надпись (несмываемая краска у Элтона закончилась), но афоризм возникал вновь и вновь – написанный мелом, карандашом, маркером, дегтем (Брайан немедленно заподозрил Хетфилда, смазывающего дегтем колеса своей тачки, дабы они не скрипели, но кенсов по утрам все равно будили не петухи, а немилосердные вопли тачки). Хетфилд, в свою очередь, отмазался, показав свежую строчку, вьющуюся по боку тачки: «Джемс – скрипучий металлист, издает противный свист».

Кончилось все тем, что Мэй не вышел наутро на работу. Не вышел он и на следующий день. Озабоченные друзья и сослуживцы ворвались к нему в дом – и остолбенели. На полу гостиной, в куче лекарств, в слюнявке и ползунках на носу сидел мистер Мэй! При виде гостей он радостно улыбнулся, показав голые десны, и сказал:

– Аф-тя-тя!

После чего стащил с ног носочки, взял левую ногу в охапку, засунул ее в рот и принялся блаженно водить пальцами по деснам, издавая время от времени гулькающие звуки.

Через пять минут за ним приехали в чудной желтой карете с решетками на окошках…

Ну, а на закуску на ограде зоопарка возникла целая поэма, посвященная некоему Стингу…

Стоп, стоп! Чего вам, граждане? Чего? А! Вы хотите знать, что Элтон писал на домах издателей «Чайника»? Ну, вы же не маленькие, должны понимать, что такие слова в порядочных книжках не пишут! Включите воображение, или, за неимением оного, любой фильм в переводе специалиста по красивой нецензурщине г-на Пучкова.

Итак, вот зоопарочный текст, условно названный нами: «К С.»:

«В зоопарке Стинг с медведем морят голодом зверей,

И, выращивая брюкву, выдают за сельдерей! (зачеркнуто)

И, выращивая брюкву, кормят ею егерей!»

Всем было известно, что раз в месяц Стинг выпускал зверюшек из клеток. Надо же и зверикам размяться, говорил он лицемерно. На самом же деле в этот день подлец Самнер пускал в зоо всех желающих поохотиться…

Но мы продолжим. Не вся еще поэма-то! Далее было вот что:

«В зоопарке все в запарке, все охвачены тоскою.

Правит бал там глупый Самнер со своей глухой женою».

Стираемая каждое утро мрачным Стингом надпись аккуратно возобновлялась, но в бесчисленных вариантах:

«Правит бал там глупый Самнер со своей тупой женою»;

«Правит бал там старый Самнер со своей косой женою»;

«Правит бал плешивый Самнер со своей большой клюкою»;

«Правит бал там тощий Самнер со своей тупой башкою»;

«Правит бал там грубый Самнер с мишкой с липовой ногою».

Следующая злая нападка была сделана в замечательном опереточном духе:

«Старый Стинг совсем поехал – кормит он назьмом жену!