Летопись Кенсингтона: Фредди и остальные. Часть 3

– Нет, правда! – не унимался Роджер. – Тебе надо сменить имидж! Попой-ка!

– Я так и знал, что вы там пьете, а не играете, – сплюнул Фредди.

– Да нет, ты попой-ка в опере! – посоветовал Роджер. – Вот эдак – а-а-а! О-о-о!

В стекло рядом с головой Роджера влепился мощный снежок.

– Дурак ты! – обиделся Роджер. – Я тебе умное говорю. Вон Градский. Знаешь Градского? Тоже в опере был, и даже пел там какого-то петуха…

– Петуха? – с сомнением сказал Фредди. – Градский, говоришь? Гм. Ладно, я подумаю. Кстати, у меня для тебя тоже есть кое-что!

– Да? – обрадовался Роджер, высовываясь из окна.

– Да, – кивнул Фредди и закатал ему снежком в глазенап.

После этого он долго спасался от всей роджеровой группы через подворотни и проходные дворы. Спасшись, он решил все же последовать совету Роджера в плане отдохнуть. И поехал на Ибицу. Ему даже не дали выйти из самолета и подожгли шасси. Еле взлетев, Фредди принял решение погулять пока по Мадриду – рядом все-таки.

В Мадриде Фредди тут же набился на интервью на местное телевидение, в котором он со вполне понятными целями рассыпал похвалы местной оперной знаменитости Монсеррат Кабалье. Вернувшись с телестудии, он забрался с ногами на диван, подвинул к себе телефон и пакет с горохом и принялся ждать, дрожа от нетерпения и плюясь гороховыми стручками во все стороны. Звонок не заставил себя ждать. Монсеррат принялась выражать ответные восторги в адрес Фредди.

– Я в восхищении! – кричала она.

– Королева в восхищении! – отвечал Фредди.

– Нам бы… того! – намекала певица.

– Нам бы… этого! – интимно вторил Фредди.

– Спеть бы, – хором сказали они. – И непременно оперу.

– Черт возьми! – опять же в один голос заметили они.

– А разве вы уме… – начала Кабалье.

– А вы меня нау… – откликнулся Фредди.

– Жду.

– Щас.

Через неделю в дверь к Монсеррат, которая уже извелась, ожидаючи, постучали. Судя по звуку, стучали ногой. Певица открыла и заорала:

– Дверь портите!!!

– Прошу прощения, – галантно снял шляпу невысокий немолодой человек с усиками на бледном лице. – Это здесь делают оперу?

– Ага, – недружелюбно сказала Монсеррат. – Но вас это не касается.

– Так я же вам звонил! – закричал усатый человек, и знаменитая певица с ужасом узнала в нем знаменитого певца.

– Боже, как вы плохо выглядите! – с чувством сказала она. – Вылитый Кощей!

– Недоедаю я, – скорбно склонил голову Фредди. – Страдаю я.

– Как я понимаю, вы и есть Фредди Меркури? – уточнила певица.

– Точно так-с, – и Фредди шаркнул ножкой.

– Ну а я – Монсеррат Кабалье, – и невероятно толстая тетя сделала книксен. При этом внушительная корма ее вспомнила, что она – центр тяжести, и перевесила. Всей своей невероятной громадой певица обрушилась на ни в чем не повинный журнальный столик орехового дерева.

Даже если бы на месте столика сейчас спокойно жевал свою жвачку гиппопотам, это обстоятельство не спасло бы его от печального конца – столик с диким криком разлетелся, а тетка с ужасным воплем грохнулась на пол, увлекая за собой Фредди.

– Та-ак, – проскрежетал чей-то, печально знакомый Фредди, голос. – Та-ак. Вот, значит, что вы тут поделываете! А трепал-то: «Больной, больной!» Вижу я, какой ты больной! Пощады не ждать! Милости не просить! Убью.

Фредди с Монсеррат в страхе смотрели на очень злую Мэри, которая чеканным шагом прошествовала к бывшему столику и ахнула по нему ногой. Останки деревянной продукции разлетелись по всей комнате, а из недр их вдруг выскочил какой-то ключ. Мэри поднесла его к глазам, и Фредди обмер – ключ был от его гостиничного номера! Видать, выскочил из кармана при падении – и вот вам добрый день, веселая минутка!

Мэри ухнула. Фредди зажмурился. Ключ впечатался ему аккурат промеж глаз. Монсеррат же, вместо того, чтобы воспомоществовать, захлопала в ладоши, сбегала на кухню, вернулась оттуда с добротной скалкой и принялась обрабатывать Фредди так весело и ловко, что Мэри с уважением обняла певицу, сказала:

– Теперь я спокойна. Он в надежных руках.

И ушла. А Фредди так кричал, что порвал свой голос к свиньям и теперь только тихонько попискивал, как голодный комарик.

– Итак, – с хрустом потянулась толстая тетя. – чтобы стать настоящим оперным певцом, надо… Погоди, не так. Надо сперва как следует покушать. Потом – чтобы вокруг тебя была зеркальная чистота, располагающая к комфортному пению. Затем… Ты еще здесь, чудище? Беги в магазин!

Так у Фредди началась черная жизнь. Он ходил в магазин, готовил еду, убирал квартиру и безропотно ждал, когда же его начнут учить. По вечерам Монсиха возвращалась из театра и начинала мучить Фредди, заставляя его разучивать арии Ленского на немыслимом для парса-перса-индуса-англичанина русском языке. И все-таки понемногу получалось, знаете! Фредди вскоре даже смог выговорить такие ужасные слова, как «перестройка», «Горбачефф» и «Краснодаржелдорсервис», хотя не имел понятия об их назначении и применении. Да ему и не надо было. Он подружился с толстушкой и даже рассказал ей свою самую страшную тайну, в результате чего Кабалье с уважением отступила и прекратила свои постельные поползновения, что не мешало ей, впрочем, вовсю распускать слухи об их с Фредди предстоящей свадьбе, а также о том, что Фредди надоели усы и он их собирается сбрить. И, если первое предложение певицы Фредди не интересовало ни под каким соусом, то насчет усов он крепко задумался…

/ – картинка №73 – / ФОКУС-ПОКУС, или НАДО ПРЫГАТЬ! /

Однажды Филу Коллинзу надоело распускать слухи о предстоящей свадьбе Фредди и Монсеррат Кабалье. Поэтому он засучил рукава своей футболки с дерзкой надписью «Даешь сельское хозяйство Кордильерам!» (не к чести Фила следует сказать, что он был слабоват в географии и путал Кордильеры с крокодилами), и пошел раздувать новую сплетнь. Она была еще чудовищнее предыдущей и состояла в том, что Фредди приглашает всех на свой день рождения, состоящийся, как обычно, пятого сентября, и желает принять от гостей как можно больше подарков и гостинцев!!!

– Замахнулись вы, товарищ Фил, – говорили ему в ответ на сплетню и крутили головами, так как всем было известно, что, во-первых, до дня рождения Фредди осталось сто восемьдесят дней, и во-вторых, какие гадости обычно делал Фредди с принесенными подарками, а равно и с принесшими их гостями.

Наконец, самой невероятной невероятностью, исходившей от Коллинза, была та новость, что Фредди, женившись в самом скором времени, никак не мог вернуться в Кенсингтон раньше весны двухтысячного года!

Фил торжествовал и палил из пушек. Такой сногсшибательной лжи ему не удавалось придумать аж с того времени, как его избили за слух о том, что мистер Дэвид Роберт Джонс, Дэвид Боуи, Зигги, Алладин Сейн, Паук с Марса, Король Гоблинов Джерет и Лемон из одноименной песни группы «U2» – одно и то же лицо!

Били его славно – всем скопом. Накинулись из-за угла, повалили и всласть потоптали ногами. Дубина так гуляла по фильим бокам, что Коллинз потом два месяца ходил в безукоризненно чистом голубом двубортном костюме, хотя каждой собаке было известно, что этот костюм Коллинз собственноручно нашел на городской свалке, и даже Фредди, орудуя тремя сапожными щетками, стиральным порошком и НПП «Вираж», который идеален для уничтожения тараканов, блох, постельных клопов и рыжих муравьев, не смог-таки до конца отчистить проклятый костюм. Причем до химчистки костюм был однобортным и коричневым!

И вот представьте себе удивление, и даже поражение (а кое у кого данное сообщение вызвало даже истерику), когда через неделю в Кенсингтон пришла телеграмма, из которой стало известно, что мистер Фредди Меркури приглашает всех желающих на свой день рождения в Кенсингтоне, ради чего сам он прибудет в Лондон через два месяца, чтобы обстоятельно подготовиться к торжествам. Видимо, и самого Фредди ничуть не смущало, что его день рождения намечается только через полгодика.

Фил после получения телеграммы уподобился скалярии. Он ходил по улицам с дебильным выражением лица и лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Никто не сказал ему ни слова утешения – никому не было жаль злого и лживого трактирщика. Кроме не менее злого и не менее лживого почтальона Джеффа Бакли, который, к слову сказать, тоже не утешал Коллинза. Он жалел его втихаря, дома, у телевизора, за чашечкой кофе и пирожным «картошка».

Фредди, что характерно, не обманул. После окончания всей этой таски с записью «Барселоны» он к вящей радости Монсеррат сбрил усы, потом съездил на Ибицу к Пайку, публично попросил прощения перед всеми ибицянами, итогом чего стал грандиозный оперный концерт. Фредди пел вместе с Кабалье, Пайком, всеми членами его семьи и Элтоном Джоном, заехавшим как бы случайно. Ибицяне вопили от восторга и простили хулиганам все, а мэр острова публично разорвал и сожрал анафему в адрес Фредди, подписанную администрацией Ибицы и всеми ее жителями.

Дабы сделать Фредди приятное, Пайк научил Фредди не бояться воды (как вы помните, Фредди обожал купаться в ванне, а природных скоплений воды не переваривал, особенно после того, как в недавней истории с барракудами чуть не утонул). Но теперь все было позади, и Фредди приятно поражал взор друзей, бесстрашно заплывая на глубину, откуда был даже виден дом Пайка, и вытаскивая со дна такие дары моря, что даже добрейший Элтон Джон ахал и заливался слезами. Здесь были морские огурцы, морская капуста, морская икра и трепанги, крабы, кальмары, акулы и даже белый кит Моби Дик, который сперва хотел закусить отважным ловцом, однако, увидев, кто сей ловец, сдался на милость победителя.

После отдыха Фредди собрал вещи, поцеловал в щечку Монсеррат и уехал в Лондон. Но от толстой тети не так-то просто было отделаться. Она поплакала-поплакала, да и двинула за ним. Приехав, она зашла к Мэри.

– Совсем обрыдла эта Испания! – плакалась она. – Никто меня не любит!