Занимательное артуроведение

И он издал ТАКОЙ звук, что я мигом слетел с дерева, а Тильду стало на бегу мелко-мелко трясти – Кутин рев срезонировал внутри ее шлема. Как она мне потом описывала, ощущение было такое, будто ей в уши засунули штырь, дали по нему молотком и в то же время медленно проворачивали. Мне сразу же пришли на ум строки «И в ухи я успел воткнуть и там два раза провернуть мое орудье…", однако делиться ими с сестрой я даже и не подумал.

Самое противное – то, что от вопля нашего маленького трубача прорезались пчелы. Может, проснулись, может, разозлились, может – и то, и другое. Факт в другом. В том, что в следующее же мгновенье я уже мчался, ломая ветки, к озерцу и рухнул туда, обдав фонтаном мутной воды только что вытершегося насухо Прича. Выяснилось, что сделал я это вовремя – рой в рассуждении кого бы покушать ринулся на него. Бравый оруженосец с медвежьим ревом опять бухнулся в воду. «Голодный, но тяжелый», мелькнуло у меня в голове, так как Прич буквально вдавил меня в дно пруда. Когда я уже начал задыхаться, мой убийца резко перестал меня давить и исчез. Спустя миг и я оказался над водой, глотая ртом воздух. Спасительницей оказалась Тиль – она, грозно нахмурившись, держала нас за шиворот, а мы висели в ее руках, мокрые и грязные, как нашкодившие котята.

– Где пчелы? – отлаявшись от воды, спросил я.

– Я их прогнала, – пожала плечами сестра. – А он – вон чего…

И Тильда мотнула головой в сторону меланхолично жующего Кути.

– Так ты, выходит, муравьед? – удивился я.

– Не, – помахал головой Штуш. – Я пчелоед. И пчелолюб.

– И вот с этими рыцарями без страха и упрека мне придется путешествовать аж до самого Камелота, – и Матильда, громко вздохнув, пошла к лагерю. Ну, то есть, к тому месту, где мы оставили лошадей и поклажу. Мы поплелись я за ней. Я по дороге усиленно размышлял – а ведь, правда, почему эту мерзавку Тильду никогда не кусают пчелы? Тайна, покрытая мраком…

ГЛАВА 8

«Одна вон довыбиралась – нарвалась на колдунчика!»

(Из выступления скоморохов)

Переночевав на гостеприимной поляне, мы тронулись в путь только с утра. Я уже смирился и даже был доволен, что Тиль отправилась с нами. Во-первых, у нее оказался прирожденный организаторский талант. Вчера вечером мы под ее чутким руководством соорудили небольшое лежбище, развели костер, поужинали и легли спать, договорившись по очереди дежурить у костра. В результате этой хитрой акции Штуше пришлось отстоять две смены – свою и Прича. То есть сначала-то Причард, конечно, уселся сторожить и даже изображал из себя старого вояку, воинственно грозя выломанной наспех дубиной близь растущим кустам. Но потом сказал Куте, который только укладывался, что ему надо попудрить нос, отошел в кусты, но вскоре вернулся. Охая и приседая, он пожаловался, что угодил задом в репейник и, как человек раненый, нуждается в полном покое. После чего без зазрения совести лег и задрых.

Ночь прошла без приключений. Утром мы свернули лагерь и двинулись в путь. Возглавляла процессию Матильда верхом на Куте, следом ехал я на Вадике, замыкал же шествие, как вы понимаете, Прич Свирепый на губошлепе Бозо. Несколько дней не происходило ничего любопытного, поля сменялись лесами, горы – долинами. Не считая мелких недоразумений, все шло отлично… Что за недоразумения? Конечно, я вам про них расскажу, если интересно. В своем путевом дневнике я кое-что записал, довольно коротко, но так уж получилось:

«Понедельник. Скучно.

Вторник. Проезжали мимо красивой пещеры. Матильдушка зачем-то полезла в нее и была покусана летучими мышами. Промывание желудка и хинин.

Среда. Причарда прихватил понос. Вероятно, обожрался каких-то ягод. На заметку: хорошо помогает отвар тысячелистника. Запретить Причу жрать всю ту гадость, которую он находит по дороге. Ягоды мыть в кипяченой воде. Зачем? Тильда сказала – надо. В сырой воде могут водиться всякие миазмы и палочки.

Четверг. Разнимал Тильду и Прича. Мой невероятный оруженосец раскопал в котелке с взваром какой-то корявый сучок и стал вопить, что он нашел палочку! И что эту палочку Тильда нарочно ему подбросила. Несмотря на неоднократные предупреждения, не унимался. Отказывался пить отвар. Кутя прижал его к дереву, а Тиль заливала лекарство силой. Прич лягался. Теперь Штуш хромает на правую заднюю ногу. Зато Причард не носится каждый пять минут в кусты и не орет оттуда, что он умирает, и что, не кажется ли нам, что лучше просто его прибить. Честно говоря, я бы – с радостью!

Пятница. Скукота!».

Вот как раз в пятницу вечером и произошла с нами эта история. Мы тихонько ехали по проезжей дороге, выглядывая по сторонам местечко для ночлега, как вдруг Штуша приподнял уши.

– Что? Опять скачут? – спросил я, так как уже доверял его чутью и слуху.

– Нет, никто не едет, – сказал озабоченно Кутя. – Плачет кто-то.

Проехав еще с милю, и Причард приподнялся в стременах.

– Точно! – сказал он обеспокоено. – Только не плачет, а вопит во всю глотку! Вон там!

И он показал на виднеющуюся вдали опушку очередного леса.

– Проедем мимо или спасать будем? – осведомился я.

– Я бы проехал мимо, – хмыкнул Прич.

– Я – пострадавшая, меня уже покусали, – сказала Тиль.

– Ну-у-у, – протянул Штуша. – Я – как все.

Все (не считая меня и Кути) хором сказали:

– Ты – рыцарь, тебе и спасать.

– Понятно, – вздохнул я, толкая коня и направляясь к опушке.

– Я с тобой! – вызвался Штуш. – Спасать – это интересно! Я еще никого никогда не спасал! А во-вторых, – шепнул он мне на ухо, – если что, я и тебя спасу.

Я с чувством потрепал его по уху. Не то, чтобы я сильно боялся, просто с таким защитником идти на дело куда спокойнее. Я перехватил поудобнее дубинку и, махнув Штуше, помчался на защиту обиженного.

…Обиженный скоро нашелся. Он лежал на просеке, раскинув руки, и увлеченно кричал. На груди его сидело нечто, похожее на кошку, только с белым хохлом на голове, и точило когти о грудь обиженного.

– Помощь требуется? – постарался я перекричать дикие вопли.

– Помогите!!! Спасите!!! ОГОГО!!! Уйди отсюда, мальчик, не мешай. Спас… Что?

– Я говорю, вам помощь нужна?

– Нет, я просто отдыхаю, – сварливо отозвался неизвестный, вздергивая седую бороду. – Что, сам не видишь?

– Так в том-то и дело, что не вижу, – вздохнул я.

– Хорошенькое дело! – возмутился старик. – Меня, можно сказать, уже почти съели, а он не видит ни шиша!

– Так вы вот на это жалуетесь? – я осторожно толкнул концом дубинки заурчавшую «кошку».

– Между прочим, юноша, «это» – самый настоящий дракон! Только маленький, – разъяснил старик и вдруг заорал: дракон впустил когти поглубже.

– Насколько я знаю кошек, – осторожно сказал я, – вы ему нравитесь.

– А он мне – нет, – отрезал старец. – Кошки – источник заразы! То есть, драконы.

– Ох! – сказал Штуша. – ОХ! Как чешется в носу!!! – и вдруг оглушительно чихнул. Дракончика со старческой груди как ветром сдуло. Мощный поток воздуха унес его вместе с несколькими вырванными из земли кустами в необозримую даль. Старец вопил, держась за землю, пока остатки Штушиного чоха не улеглись. Тогда он перевернулся на спину, поднялся, сделал несколько наклонов, хрустя суставами, а потом, вспомнив что-то, бухнулся на колени да пополз к нам, тряся головой и выкликая:

– Спасители! Благодетели! Ух, вы, мои хорошие! Ух, вы, мои радостные!

– Вы чего, дедушка? – опасливо спросил я.

– Родненькие! – причитал старик. – Дайте-ка я вам, по старой памяти, расцелую ланиты!

И он припал к моим сапогам.

– Мне казалось, ланиты несколько не здесь, – заметил я.