Ромашковый лес

– Да… – с надрывом сорвалось с губ бегемота.

– Ты молодец! – постаралась поддержать его сова, но в ответ получила:

– Молодец? Это я молодец? – полностью развернувшись к сове и обнажив свои красные от «мокрой соли» глаза прокричал бегемотик, – Да я убил его! Я позволил ему утонуть, я подарил ему надежду…я был не в праве…я должен был открыть «второе дыхание», но оно безвозвратно провалилось в меня, как сейчас провалилась душа…

– Ты не виноват, – успокаивала его мудрая сова, – так бывает. Ты не прошел мимо, ты протянул свой хвост. Пусть так: ты подарил надежду, но иногда она стоит дороже жизни, ведь ты сделал все. Тебе больно, я знаю. Ты винишь во всем себя, а кто-то, у кого прозрачное сердце, в котором нет ни капли боли, сейчас упивается вниманием и славой, а ты сидишь здесь и теребишь свою открытую рану. Шрам будет, он не заживет никогда, но делать его больше, терзая свою память и кипящее сердце, не стоит. Ты единственный, кто хотел, чтобы слоненок выжил, больше, чем он сам. Ты тот, кто не прошел мимо, хотя, возможно, знал, что ничего не выйдет, и все же не прошел. А теперь ты несешь слишком большой груз. Не надо, ты лишь пытался помочь.

– Пытался, и не смог…

– Взгляни на небо: уже ночь. Иди спать. Может быть завтра утром ты поймешь, что виновата жизнь, а ты – молодец!

И она улетела, оставив бегемотика наедине со своими мыслями и болотом…Слова совы немного успокоили его, но у него никак не получалось смириться с мыслью, что он не смог сразиться со смертью, когда был так близко.

– Наверное, она просто сильнее меня, – подумал он, но все же не ушел, а остался до утра смотреть в серую глубь «врага».

Теперь он перестал винить во всем себя и даже понял как важно то, что он «протянул свой хвост» слонику, но все же каждый день ночью он приходил к болоту и вновь «резал себя ножом» по начинавшему заживать шраму. Но потом прилетала сова, и бегемотику становилось не так невыносимо.

А обезьяна все также упивалась славой, даже не зная, что где-то там, на болоте, за нее расплачивается тот, кто действительно достоин того, чтобы о нем узнали.

Значит придет!

Хруст под ногами, запах еловых иголок, высокие, мощные деревья перед глазами и хозяин у правого плеча. Макс – обычная охотничья собака с обычной собачьей кличкой, у которого была самая обычная счастливая собачья жизнь. Каждые несколько дней он со своим хозяином ходил в лес за утками. Макс обожал это занятие: засада, выстрел, лай, озеро, камыши, добыча, берег, и самое приятное – почесывание за ушком. Хозяин Макса был очень метким и с первого выстрела попадал в цель, а собака обладала большим черным носом с двумя дырочками, отлично улавливающими любые запахи, поэтому он с легкостью искал и приносил уток.

И вот снова настал день, когда собака и человек пошли за летающим ужином вместе. Погода выдалась на редкость хорошей: солнце пробивалось сквозь толпу веток, раздвигая их и стараясь как бы проскользнуть между, а из окрасок деревьев можно было составить целую палитру цветов: от желто-зеленого до почти бардового, так они были разнообразны. А в воздухе летала мелодия ветра, то разгоняющегося на беспрепятственном поле, то путающегося в ветвях деревьев.

Макс и хозяин дошли до назначенного места и начали охотиться: засада, выстрел, лай, озеро, камыши, добыча…Макс приблизился к ней и схватил своими как капкан надежными зубами. Он проплыл пару метров к берегу и понял, что дальше плыть не может, поскольку утка слишком для него тяжела, а озеро уже почти совсем превратилось в болото, отчего стало сложно отталкиваться лапами от воды.

Хозяин, видимо, почувствовал, что пес хочет оставить пернатую, поэтому громко и резко крикнул: «Нет! Тащи ее!» Но Макс понял, что ему не справиться с птицей, поэтому бросил ее и вернулся на берег один: мокрый и еле дышащий. И вместо привычных почесываний получил стволом ружья по морде. Макс даже не пискнул, хотя в какой-то момент ему показалось, что не сможет сдержать своего воя.

«Трус! – разозлился хозяин. – Вот сиди теперь здесь и жди». И, махнув на пса рукой, потерялся в стволах природных гигантов. А Макс остался ждать. Сначала он долго сидел, глядя туда, где исчез человек, думая, что совсем скоро он придет. Потом, когда смирился с тем, что он появится позже, пес прилег, но все также не отводил глаз оттуда, откуда должен вернуться его друг.

Наступала ночь. Максу было холодно, но он все не сходил с места. Когда в поисках новостей над лесом пролетала сорока, она заметила пса и приземлилась к нему. Узнав о случившемся, она сказала: «Не жди, он не придет», и предложила следовать за ней. Но Макс, продолжая вглядываться в глубь деревьев, подрагивая, ответил: «Он сказал ждать, значит придет». Сорока, смеясь, улетела, а пес свернулся в клубок, убедив себя в том, что до утра хозяин вряд ли за ним вернется, и уснул.

Макс встал, как только первый луч солнца кольнул его в глаз. Он вскочил и сел в привычную уже позу. Вдруг в небе он заметил несколько уток, летящих друг за другом, и вспомнил про ту, что вчера не донес до берега. И он решил принести ее, чтобы обрадовать хозяина и чтобы он им гордился. Озеро, камыши, добыча…Макс вновь зажимает ее в своей челюсти и плывет. И снова чувствует, что она, как камень утопленника, тянет его на дно, а вода, как не попутный ветер для маленького парусника, мешает плыть. Но в этот раз Макс решил ни за что не бросать добычу, и во что бы то ни стало дотащить ее до берега. Но силы заканчивались, и собака уже чувствовала, что над водой остались только ее глаза и приподнятый кверху нос, но она так и не раскрыла рот и не бросила мертвую птицу, мстящую за свою смерть. И Макс тонул…под воду ушли и глаза, и даже нос полностью скрылся из виду. Он опускался вниз, и вдруг почувствовал что-то под лапами. Это было дно. Задержав еще дыхание, он пошел по нему и постепенно вышел на берег, сжимая толстую утку в зубах. Он невероятно устал и, придавливаемый тяжестью своего тела, упал на колючие ветки, но был безумно счастлив, ведь он сможет обрадовать хозяина.

Прошло еще пять дней, а хозяин все не приходил. Тут над собакой опять пролетела сорока и крикнула: «Смотри какой верный! Оголодал совсем! Вон тощий какой, все ребра видны. Не придет твой хозяин, утку хоть съешь!» Но Макс сделал вид, что не слышит ее и, зажимая свою птицу между лапками, ждал хозяина, ведь он ему скомандовал «сиди здесь и жди».

Вдруг листья зашевелились. Макс приподнял уши и в ожидании наклонил чуть в сторону голову. Ветки раскрылись, и между ними стоял он – хозяин. Макс, радостно виляя хвостом и не удерживая язык в улыбке рвущийся наружу, подбегает к нему, прыгает на грудь, облизывает все лицо. Хозяин гладит собаку и искренне смеется. Потом Макс показывает ему утку, тот подходит к ней и…Слышится какой-то выстрел вдалеке…Хозяин зло засмеялся, схватил утку за горло и выбежал из леса…Макс проснулся. Началась гроза: деревья качались, стараясь оттолкнуть ветер, небо кидало свои жгучие стрелы и взрывалось шумом безудержного грома. В лапах, вся мокрая от ливня, не останавливающегося ни на секунду, лежала проклятая птица. «Он не придет», – мелькнуло в голове у Макса. Он встал, из последних сил вытянулся к небу, и завыл, да так, что казалось, это плачет Вселенная. Потом, несчастный и бессильный, он рухнул на землю, прямо рядом с уткой и повторил: «он не придет». Последний раз взвыв, он умер с застывшей слезой на сердце, которую не смоет даже самый сильный дождь…

Бесполезная

Она быстро-быстро взмахивала своими прозрачными крыльями, создавая звуки, похожие на шуршание бумаги или морской прибой. Казалось, она куда-то стремительно направляется, но Оса просто радовалась тому, что ей ничего не нужно делать. Она летела по воздуху, как плыла, переворачиваясь с живота на спину и обратно, подкидывая при этом свои тоненькие лапки. И она так сильно разогналась, что не заметила летящую неподалеку пчелку, а когда обратила на нее внимание, притормаживать было уже бесполезно, и оса влетела в нее на полном ходу. А Пчелка работала: она несла во всех своих лапках пыльцу, из которой потом сделала бы мед, поэтому это непредвиденное столкновение только продлевало время ее трудов. Но она встала, отряхнулась, с сожалением взглянула на утерянную пыльцу и полетела за заменой. А оса, осмотревшись, очень удивилась, что пчела ей ничего не сказала, поэтому решила начать первой. «Ужжас! – прожужжала она, – совсем что ли не видижжь куда летижжь? Я тут отдыхаю, а она мне со своей пыльцой дорогу преграждает! Ижжь ты!» Но пчела молча повернула голову к вопящей осе, улыбнулась и полетела дальше.

С этого дня оса каждый день стала наблюдать за Пчелкой и никак не могла понять, зачем она работает. Оса никогда и ничего не делала, и превосходно жила себе в свое удовольствие, а пчела зачем-то запасала пыльцу, да еще и чтобы на всех хватило, и целый день без устали летала с пасеки на цветок и обратно по тысяче раз. Оса перемещалась рядом и смеялась над Пчелкой, показывая, что она может ничего не делать или делать все что угодно! А пчелка не отвлекалась от работы.

В один из таких обычных дней, оса подлетела поближе к пчелам, чтобы все видели и слышали, как она свободна. Вдруг оса заметила, что все они внезапно залетели в улей и никто оттуда больше не вылетал. Оса оглянулась и заметила огромного медведя, идущего по пасеке. Он приближался к пчелиному дому. Оса слышала какое-то шуршание в улье и поняла, что сейчас сражаться с медведем вылетит одна из пчел, и если не справится, ей помогут остальные. Оса почему-то держала лапки, чтобы эта участь не выпала ее пчелке, над которой она буквально только что издевалась. Но, увы, Пчелка была так благородна, что убедила всех в том, что именно она должна умереть за остальных.

Когда она вылетела из маленького отверстия своего домика, сердце у осы сильно забилось, как будто было готово вместе с пчелой ринуться в бой. А Пчелка подлетела прямо к носу медведя, прицелилась и сильно укусила его, оставив острое жало иголкой торчать из раны. А сама, отдав жалу все свои силы, мертвая упала к ногам медведя. Тот завопил, хватаясь за больное место, но как только он дотрагивался до «пчелиного шила», ему становилось еще больнее. Но оса не слышала его воплей, она не сводила глаз с погибшей пчелы. Раньше она смеялась над ней, но не знала, какая она на самом деле. Оса, ошеломленная, повисла в воздухе, зарыв свой взгляд в одной точке – она была поражена произошедшим. В ее глазах читался страх, но не перед медведем, а перед пчелой. Она поняла, как много Пчелка сделала за свою жизнь, и пусть она умерла, зато о ней будут помнить. «А если умру я, – огорченно прошептала Оса, – все подумают, что я просто устала летать». И ей стало еще страшней.

«Нет ничего хуже бесполезной жизни!» – крикнула она, надорвав глотку так, что даже медведь умолк, прислушавшись. В этот момент она ринулась на него и жалилась, жалилась, жалилась, но она не могла так, как пчелка отдаться спасению других полностью и, оставив силы, просто погибнуть.

Когда оса в последний раз ужалила медведя, она упала на землю рядом с бездыханной пчелой. «Есть, – еле выговаривала она, – есть хуже бесполезной жизни, – она отвернулась и, вдыхая глубоко воздух, на выдохе, произнесла, – бесполезная смерть, когда ничего уже не изменить». И, закатив глаза, оса погрузилась в долгий сон.

Она думала, что умерла, и ей уже виделось, как там, в том мире, она расплачивается за свою бесполезность на земле. Но вдруг, мутно-мутно, как в тумане, прямо перед собой, она различила несколько силуэтов. Совсем придя в себя, она увидела, что окружена целой сотней пчел.

«Что это? – спросила оса, – пчелиный рай?». И одна мудрая пчела ответила ей: «Нет, это пчелиный рой». «А я? Я…» – начала было оса. «А ты, – перебила ее пчела, –слишком многое поняла. Нельзя лишать тебя шанса исправить свою главную ошибку». Оса приподнялась, взглянула на мертвую Пчелку и уверенно, сквозь пелену слез, произнесла: «Я справлюсь!»

Жить – мечтать

Полумесяцем выгнув шею, она медленно плыла по бледно-синему озеру, вглядываясь в свое отражение. Ее белые, как снег, перья, казалось, были посыпаны серебром и отливали драгоценным металлом под бликами солнца. Она была изящна, и все повороты ее головы были плавными, как легкое дуновение ветерка. Движений ее лапок под водой было не видно, поэтому создавалось впечатление, что она летит над поверхностью озера, прижав крылья к телу. Вдруг она уткнулась в кувшинку, и тут же очнулась от каких-то своих мыслей.

Лебедь любила мечтать, поэтому часто она, не замечая ничего, погружалась в выдуманный собой мир и лишь случайно попавшая под лапку травинка могла вернуть ее к реальности, и то не надолго. Она только оглядывалась, улыбалась тому, какое яркое солнце, теплое озеро и нежный воздух кругом, и снова утопала в своих мечтах.

Однажды, когда она все также парила над водой, светясь серебром и вглядываясь в воду, ее мечты прервало чье-то шипение. Она повернула голову и увидела диких черных лебедей. Они широко взмахивали крыльями и, на хвосте привставая над водой и опуская шею, набрасывались друг на друга, издавали устрашающие звуки, дрались, а потом, довольные, взлетали над землей, соревнуясь в быстроте полета. Лебеди стало очень интересно, что делают дикари, и она подплыла к ним поближе. И тут увидела его: он был таким черным, как раскаленный уголь, что даже отливал рубинными тонами. Глаза его были наполнены свободой, а клюв приоткрывался в громком шипении. Лебедь не могла отвести от него глаз. Она старалась осмотреть всех птиц, но ее взор все равно возвращался к нему. Наблюдая за ним, она и не заметила, что подплыла ближе и стала заметна. Дикие лебеди тут же окружили ее и начали гоготать:

– Посмотрите, какая куколка!

– Такая беленькая!

– Полетели с нами, птичка!

– Полетели! – не думая ответила лебедь. А дикари засмеялись и умчались куда-то ввысь одни, оставив ее провожать их своим переполненным восторга взглядом.

Она была счастлива, потому что была уверена, что скоро снова увидит стаю, а вместе с ней – его! Она разогналась на глади озера и, несколько раз гордо взмахнув крыльями, взлетела над земным шаром. Она летела и мечтала о том, что когда-нибудь со своим дикарем споет настоящую лебединую песню о любви…

Приземлившись, она стала ждать возвращения стаи и еще долго всматривалась в бездну небес, надеясь, что сейчас они за ней прилетят, но они всё не прилетали. Только когда лебедь, уткнувшись клювом в свою пушистую грудку, собралась уплывать, она услышала какой-то звук. Будто ветер путался в перьях птичьего крыла. Она обернулась: к ней летел он. Лебедь вся задрожала и хотела было поскорее уплыть, но пока она думала, он уже был рядом.

– Послушай, – начал он, – ты другая, ты совсем не такая как мы. Тебе не место в нашей стае, они тебя заклюют. Ты слишком мечтательная, а мы – слишком земные. Ты не сможешь с нами, прости… – закончил он и, мгновенно взметнувшись в воздух, остался черной точкой исчезать на горизонте.

– Мечтательная? – спросила Лебедь у тишины, – А я больше не буду мечтать ни о чем. Даже о тебе не буду мечтать! – крикнула она так, чтобы стон ее донесся с ветром до исчезающего в небесной воронке лебедя.

И она правда перестала мечтать…Перестала мечтать даже о том, что когда-нибудь она, вместе со своим дикарем споет настоящую лебединую песню о любви…

Так прошел месяц. Лебедь очень изменилась: ее перья, некогда белые как снег, стали серыми и отливали пеплом, поворот головой стал резким и грубоватым, а отталкивание лапками от воды – очень заметным. Она стала обращать внимание на все кувшинки на озере, и перестала радоваться и удивляться яркому солнцу, теплому озеру и нежному воздуху.

Когда лебедь плыла по бледно-синей глади, вглядываясь в берега, она услышала стуки крыльев и, мгновенно обернувшись, увидела стаю диких лебедей. Они все также шипели и устраивали бои на воде. Лебедь долго на них смотрела, надеясь, что они ее заметят, но…она уже совсем перестала мечтать. Не мечтала и теперь, что они примут ее к себе. И неожиданно поняв, что больше не хочет быть с ними, она резко оттолкнулась лапками от озера и, задев воду крыльями, взлетела в небо. Все это заметили и стали следить за ней своими взглядами. А она с безумной скоростью поднималась все выше и выше, что даже слезы от попутного ветра слепили ей глаза. Хотя, от ветра ли? Она рыдала оттого, что разучилась мечтать! «Зачем жить, когда все слишком реально?» – думала она и тут же, пронзенная чем-то, стала падать на землю. В полете она разглядела, что лишилась крыльев, опалив их о солнечные лучи.

Она упала прямо посреди озера: измученная и рыдающая. Ее слезы текли из глаз не переставая и были такими солеными, что даже лягушки вынырнули из воды, пытаясь понять, отчего у нее такой странный привкус. Дикари, не обратив на случившееся внимание, спокойно улетели, и только он молча подплыл к ней. Она почувствовала его присутствие, и даже не повернув к нему головы, еле слышно произнесла: «Знаешь, я и не думала, что лишая себя мечты невозможно заставить разлюбить…Даже перестав думать о тебе, мое сердце не смогло отпустить тебя, ты навеки к нему прикован. Видишь ли, я всегда знала, что мы не сможем вместе спеть лебединую песню, но если бы я мечтала об этом, мы бы ее спели, пусть даже во сне. Не мечтая, мы не можем летать, а жить, лишь передвигаясь по земле – скучно. Я умру, потому что я создана для полета, для мечты, но отказалась от них…А ты, умоляю, ты научись мечтать! Мечтай о чем угодно! Мечтай обо мне, теперь уже мертвой, тогда, может быть, я смогу еще немного пожить – в твоем сердце, в твоих снах… – договорила она и, вытянувшись к солнцу, закончила, – теперь я знаю: не мечтающий не летает, а не летающий не живет» – и, положив голову на водную кровать, навсегда погрузилась в другой мир.

Стоящие вокруг, заметили, что через мгновение ее перья вновь стали белыми как снег и казались осыпанными серебром, а уже спустя несколько секунд у лебеди выросли новые крылья, а это значит, что она снова научилась мечтать и что в небесном озере, где-то очень-очень далеко, она, полумесяцем выгнув шею, медленно плывет по бледно-синему озеру, вглядываясь в свое отражение, и верит, что когда-нибудь она споет настоящую лебединую песню…

Единым порывом

Окутанное густым облачным туманом поле казалось бесконечным. Трава, подталкиваемая легким дуновением ветерка, танцевала в такт летящему воздуху. Над землей звучала прекрасная утренняя музыка, как будто миллионы музыкантов одновременно взяли скрипки и начали наигрывать мелодию. А это были всего лишь кузнечики, каждое утро водящие палкой по своим ножкам, отчего получались тончайшие звуки, постепенно превращающиеся в полевую песню.

Кузнечики знали, что их творчество любят все обитатели поля и что даже жители ближайшего леса с удовольствием приходят на их утренний концерт, поэтому они вставали очень рано, когда роса еще только начинала оставлять на травинках свои слезы, готовили палочки и, когда солнце выкатывалось на небесное блюдо, они начинали играть.

Одним чудесным и немного морозным утром, кузнечики, как всегда, готовились к выступлению. Они умывались, чистили свои задние ножки, на которых им предстояло играть, и приводили в порядок свой незамысловатый инструмент. Все было как обычно, но неожиданно в кузнечную идиллию ворвалось огромное чудовище. Оно прыгнуло прямо перед обезумевшими от страха малютками, так что им легко его было рассмотреть. Это был огромный кузнец, раза в три больше обычных кузнечиков. У него были прозрачные клеенчатые крылья и влажные глаза, как у окуня, а усы, похожие на две толстые проволоки, противно шевелились от поворотов головы насекомого. Кузнечики застыли в ожидании чего-то ужасного, а большой кузнец, который оказался саранчой, начал говорить, расхаживая из стороны в сторону и «впиваясь» своим едким взглядом в зеленых малышей.