Другие берега

И цветок переходит из рук в руки, сохраняя свое сердце в тени.

На листке с расписанием в правом углу ярко-зеленым мелком вкручена жирная, свирепая точка. Доктор Сальвия усмехается и достает из кармана оконную ручку.

– Не хочешь выйти на пляж?

Океанский песок черный, черный металлик, как будто и не песок вовсе, а остатки давно погибшей цивилизации, перемолотой в пыль. Как будто все машины, все причудливые механизмы, все небоскребы и мосты рассыпались в прах и упали дождем на пустынный океанский берег, и остались тут на тысячи и миллионы лет…

Он теплый. Эйя пересыпает его тонкой струйкой из руки в руку. Доктор Сальвия стоит рядом.

– Можно попросить принести из дома одежду, – говорит она. – Необязательно ходить в пижаме.

– Это не пижама! – обиженно отвечает Эйя, оглядывая свои просторные штаны и рубаху из плотного бледного шелка. – Это и есть моя одежда, я так хожу.

Песок скатывается с шелка с тихим шуршанием. А отвороты брюк Сальвии уже полны блестящих черных песчинок, песок забился в туфли и колет ноги.

– Садись, – приглашает Эйя, делая широкий жест. Она уже босиком.

– Расскажи мне хоть что-нибудь о себе, – говорит доктор Сальвия.

– Когда я ходила беременная, – отрешенно начинает Эйя, глядя на волны, – я могла сидеть и смотреть на море часами. Обнимая свое пузо.

Она округляет перед собой руки, вздыхает и забавно заглядывает под рубаху.

– А где оно теперь? Где же?.. Миленький мой животик… Все-таки беременность – это еще не материнство, не танцы вокруг ребенка, это упоение собственным телом и его способностью давать жизнь…

– У тебя есть дети, – улыбается Сальвия.

Эйя поднимает в ответ два пальца.

– Древние статуэтки женщин – это круглый живот, маленькие ручки и ножки и полная грудь. Так я себя и ощущаю, хоть я и не очень такая.

Она сидит на песке, поджав ноги кренделем, похожая в своей шелковой пижаме на большую каплю. А если представить ее без пижамы – то на стебель, вырастающий из круглой луковицы бедер.

– Живот должен быть мягким, – с тоской говорит она, как будто споря с кем-то. – С жестким животом нельзя плакать, нельзя любить… с ним хорошо только злиться. И врать.

Волны вдали завиваются в брызгах пены, ветер захватывает песок и пересыпает его через ноги сидящих, как будто собираясь сравнять их с черной поверхностью пляжа.

– Расслабь его, распусти, – предлагает Эйя. – Ну? Чувствуешь?

Доктор Сальвия вздыхает, и очертания ее фигуры становятся мягче. Она тоже смотрит на океан, краем глаза поглядывая, что делает ее пациентка.

– Ага? – радуется Эйя. – Уже другое дело, правда? Расслабилась? Дашь потрогать?

Застигнутая врасплох, Сальвия не знает, как ответить, а Эйя заливисто хохочет.

– Шучу! – смеется она. – Я могу показать тебе свой.

Она поднимает рубаху и открывает живот, мягкой складкой лежащий над поясом штанов. Он беззащитно и безмятежно глядит на мир прищуренной впадиной пупка, матовый рядом с блестящим кремовым шелком.

– Ну? – хихикает Эйя. – А ты?

Поддавшись дурацкому импульсу, Сальвия тоже приподнимает кофту и показывает ей кусочек белого тела, не тронутого солнцем – потом, смутившись, быстро поправляет одежду.

Эйя улыбается. Улыбается и кивает чему-то своему, своим мыслям.

– Под одеждой, – мягко говорит она, – мы все голые.

И отворачивается к океану.

– Ну, что тебе еще рассказать… – вздыхает она. – В детстве мы играли так.

Она запускает руку глубоко в горку песка между ними.

– Это – бомба. Тебе нужно ее обезвредить. Вот так…

Она обводит горку по кругу, песок с шелестом осыпается, открывая крохотный участок кожи на тыльной стороне кисти.

– Если дотронешься – взорвешься, – предупреждает Эйя. – Давай.

Сальвия медленно обводит пальцем контур. Черный сухой песок послушно перетекает за пальцем. Под ним скрыто живое, теплое тело, которого ни в коем случае нельзя коснуться – и невозможно не коснуться, если ты новичок в игре. Миг – и розовый палец насмешливо выпрыгивает из горки.

– Докоснулась! Бабах!.. Теперь ты. Я отвернусь.

Сальвия закапывает руку в песок. Эйя склоняется над рукой, осторожно очерчивает овал, пытаясь угадать положение спрятанной руки. Волосы падают ей на лицо, она нетерпеливо смахивает их, в широком рукаве мелькает повязка.

– Эйя, – говорит доктор Сальвия. – Что случилось перед тем, как муж нашел тебя в ванной?

– Мы поссорились, – помолчав, отвечает Эйя.

– Из-за чего?

– Ну-у, – тянет Эйя, обводя по контуру мизинец доктора Сальвии (вся рука уже открыта, Эйя, наклонившись, сдувает песчинки с костяшек ее пальцев). – Думаю, он злится на то, что у меня есть любовник…

5

Телефон запел, и Фейнман ошарашенно поняла, что спит – спит в кресле, а звонок ее будит. Едва соображая спросонья, она нащупала его под бедром (была у нее такая привычка, сидеть на телефоне, чтоб не отвлекал от работы) и, не глядя, ткнула в экран.

– Ой, Ирка? – радостно удивилась трубка, как будто это не Сонька сама звонила и звонила, и, наверное, уже замучилась считать гудки. – Ирка, а скажи мне, кто у нас сейчас нормальный психиатр? Мне клиента послать. Взросленького.

– Да я не помню, – вяло откликнулась Фейнман и зевнула. – Я посмотрю и потом тебе напишу в вотсапе.

– А ты там что? – проницательно спросила трубка. – Ты спишь, что ли?

– Да я на работе, – смущенно призналась Фейнман. – Заснула вот.

– Так двигай домой… Хотя – ну да… дома фиг поспишь… Как там девки мои любимые?

– Хочешь – подарю? – как обычно, вздохнула Фейнман. – Налюбуешься.