Утятинская торговка

Ира согласилась. И живет здесь уже сорок без малого лет. Наученная горьким опытом, она маме и Томке о месте своего жительства не сообщала, посылая письма и переводы через знакомых, выезжавших в другие города. Только лет десять назад, уже после смерти мамы, она проговорилась сестре, где живет. Последний раз своих преследователей она видела в Геленджике лет тридцать назад, когда отдыхала там вместе с мамой и Славкой. Тогда она и узнала, кто «наводил» их на нее. Когда она поспешно швыряла вещи в чемодан, объявив маме, что должна срочно уехать, мама сказала, что одна с ребенком тут не останется. И они поехали домой, несмотря на горькие слезы Славика. А дома Томка набросилась на нее, орала, что Ира испортила отдых и ей, и ребенку, что она подлая, недаром ее до сих пор разыскивают… И осеклась.

– Так это ты им сказала, что я в Геленджике? Ну ладно, ты сестру не пожалела. Но как ты не подумала, что сына и маму вместе со мной могут убить?

Томка фыркнула:

– Придумаешь тоже – убить!

Мама вмешалась:

– Доченьки, не ссорьтесь! Ира, Тома права! Если твой муж столько лет тебя разыскивает, значит, любит. Может быть, стоит еще раз попробовать?

– Что попробовать? Мама, тебя когда-нибудь били по лицу? А кулаком в живот? Тома, ты прогадала. Они тебе сколько дали, пятьдесят? А за турбазу я заплатила почти триста. Предложила бы мне поторговаться, я бы дала больше!

Теперь, зная, что земляки Ахмада разыскивали не Иру, а камень, она понимала, что была права, когда говорила об опасности для мамы и Славки. Они пытали бы ее до смерти, не пожалели бы и родных.

УСПЕНСК-УТЯТИН, НАШИ ДНИ.

Путаясь в большом мужском халате, с полотенцем на голове, Ираида Семеновна прошла на кухню. Константин молча поставил перед ней тарелку с чем-то мясным.

– Ешь, Ида, – сказал старик. – Разговаривать будем на сытый желудок. Ты вообще сегодня ела?

Взявшись за вилку, Ираида Семеновна вспоминала, что она ела сегодня. Утром чай, потом в дороге, как обычно, после четырех часов пути, они останавливались с Сережей в дорожном кафе. Ей было тошно, и она опять попила только чая. В Москву они приехали уже после трех, есть хотелось уже, но надо было спешить по базам. Потом после падения опять чай у арабов. В общем, это ее первая полноценная еда за сегодняшний день.

Молчаливый Константин поставил перед ней чашку, взял опустевшую тарелку, вымыл ее под краном, вытер и убрал в шкаф. Потом сел к столу. Придвинулся к столу и старик.

– Если разговор у тебя деловой, будет присутствовать Константин. Я давно уже отошел от дел, если что-то делаю, то его руками. Доверяй ему как мне.

– Ладно. Небольшое вступление о моей личной истории просто необходимо, – Ираида Семеновна в электричке продумала, как будет рассказывать Борису Аркадьевичу о камне, и теперь говорила четко, без пауз. – Мама растила нас сестрой одна. Жили мы очень скромно. После школы я поехала в Калининград и поступила в институт рыбной промышленности на бухгалтерское отделение. Почему в Калининград – к морю хотелось из наших равнинных мест: романтика! Почему на бухгалтерское – там всего четыре года учиться. Почему мама не возражала – надеялась, что я за моряка выйду замуж и буду жить богато, в отличие от нее. Она посылала мне десять рублей с аванса и десять – с получки. Это было почти треть ее зарплаты. Присылала посылки с вареньем и компотом. Да, еще старые пододеяльники для гигиенических нужд: она завхозом в детсаду работала. Я получала стипендию тридцать пять рублей. В общем, жила я хорошо. Но потом… В нашем институте учились иностранцы. В основном, кубинцы и арабы. Однажды к «Колоске»… это танцзал, он вообще-то «Космос» назывался… познакомилась я с Ахмадом. Любовь, черт ее дери! Я голову потеряла. Да что там, мне едва восемнадцать стукнуло! Я летнюю сессию завалила! А он уже диплом защищал. Ахмад на технологическом факультете учился. У них тогда еще нефти не было, так его папаша, сын султанчика местного, рыбой промышлял. Меня и вызывали, меня и прорабатывали, а я себя не помнила. Ну, поженились мы по советским законам. Еще ума хватило гражданства не поменять, спасибо партии и комсомолу за патриотическое воспитание. Приезжает юная жена в Эль-Бахижу, а там…

– Еще одна жена, – впервые прервал молчание Константин.

– Типичная история, да? И султан – не султан, а так… предприниматель. И дворец – не дворец, а лабиринт из хижин, одна к другой прилепленных. А там две жены, я третья. У первой, видишь ли, детей нет, у второй – две дочки. Одна надежда на свежую кровь. Я влюблена была в него как кошка, а возненавидела как тигрица. Со старшей женой, как ни странно, подружилась. Захира непростая была девочка, себе на уме, несколькими годами всего старше меня. Таджичка по матери, русский язык знала очень прилично. Их, восточных женщин, подростками замуж выдают. А я, хоть и восемнадцатилетняя, дура-дурой. Дралась, ругалась. Его только распаляла. Пару раз прибил… и сильно. Решила отомстить. Там у них дворником Саддам. Страшный такой, старый, грязный, кривой. Вот я с ним. Как ни странно, мужик-то оказался вполне. Ахмад рядом с ним слабак. И с одного раза залетела. Я-то и не поняла, от кого. Но поняла, что если рожу, намертво меня этот ребенок привяжет к Ахмаду. А Захира, которой я сказала, что хочу избавиться от беременности, сразу мне: от Саддама только дочки бывают. Вот тогда я поняла, почему Инам… это вторая жена… так перед ней заискивает. Правда, меня Захира не шантажировала. Может, не успела. Привела бабку-соседку, сделали они мне что-то изуверское. Началось у меня воспаление. Я молчала, пока сознание не потеряла. Недалеко был международный госпиталь красного креста. Туда и отвезли. Врач сказал: дикие вы люди, как можно такое терпеть. Матку удалили. Я Ахмаду говорю: отпусти, зачем я тебе теперь. Захира потом сказала: сама виновата. Он же все делает наоборот. Попросила бы не бросать, враз бы к маме отправил. Я ей сказала: удавлюсь. Ну, она и обещала мне помочь. Соседи мешки в столицу отправляли. Меня под мешки – и до консульства довезли. Я без паспорта, плачу на крыльце. Охрана местная. Обыск был такой унизительный. Но впустили меня наши. Приехал Ахмад, отдал советский загранпаспорт. Сказал положенные по их законам слова о разводе. Подписал бумаги о разводе по нашим законам. Вернулась домой, устроилась на работу на завод копировщицей. Через три месяца появились эти черные. Я их только увидела – подхватилась и в Новогорск уехала. Устроилась там на работу на стройку. Через два месяца опять они. И как повезло, что я из окна их увидела! Я в Уремовск сорвалась, еще до этого слышала, что там на Искоже общежитие дают. На всякий случай своим не говорила, куда уехала. Сообразила, что эти дома узнают, где я. Потом и в Уремовске меня стали искать. Спасибо вам, в Утятин направили. Вот… до сих пор жива. А сегодня встретила я бывшего жителя Эль-Бахижи и узнала, что Ахмад умер. Я связалась с Захирой и узнала, отчего так упорно он разыскивал меня после того, как сам же и отпустил…

– Сабахнур, – это сказал Борис Аркадьевич. Ираида Семеновна глядела на него ошарашено. – Ида, о твоем замужестве и преследователях рассказал мне отец при последнем посещении. Я еще посоветовал ему устроить тебе фиктивный брак, чтобы через паспортный стол тебя найти было нельзя. А пришлось ему самому в фиктивный брак с тобой вступить. И не для тебя, а для себя. Поэтому, когда ты сказала, что тебе нужна профессиональная консультация, я полез в интернет. Я искал драгоценности, пропавшие на Ближнем Востоке в конце 60-х. Таких набралось с десяток, но Сабахнур – самый дорогой. Я все распечатал, но этот в памяти остался. А когда ты про Эль-Бахижу сказала…

– Как все просто… – сказала Ираида Семеновна печально. – Так вот, этот булыжник мне Зайка… Захира то есть, в безделушку запихнув, подарила. Сейчас утверждает, что предупреждала меня. Я говорила, человек она непростой. Если сказала, то с такими околичностями, что я не поняла. А может, и не говорила. Может, просто ей нужно было избавиться от камня: сперла сгоряча, а потом испугалась. А может, хотела меня подставить. Теперь уж она и сама, наверное, забыла, что тогда имела в виду. Но дело прошлое. Я обещала ей, что если найду камень, то продам, а деньги перешлю ей через Салима – того араба, что сказал мне о смерти Ахмада. Это возможно, учитывая криминальную историю камня?

– Все возможно в наше время. Даже анонимно камень продать. Сумма, которую она назвала, вполне разумна, учитывая криминальную историю камня. Тебе столько же. Хватит?

– Это перекроет все мои долги вдвое.

– Нам, естественно, больше. Так ведь расходы и труды теперь только наши. А где ты его искать собираешься?

– В родительском доме. Если та безделушка и сохранилась, то только там.

– А кто там живет?

– Сестра с племянником. То есть сейчас они у меня. Эту квартиру продавать собираются.

– Ты с ними поедешь?

– Избави Господь. Томка с меня глаз не спустит. Ехать надо сейчас, пока их дома нет.

– У тебя есть ключ?

– Нет. Но в этом вы мне поможете.

– Ты что думаешь, я домушник? – засмеялся Борис Аркадьевич.

– Значит, познакомите меня с домушником.

– Ладно, это, действительно, мелочи, – сказал Константин. – С замками я справлюсь. А соседи?

– Соседи меня знают. Скажем, что приехали продавать квартиру.

– Значит, так, – подвел итоги старик. – Пора спать. Завтра выезжаете с утра вдвоем.

– Лучше втроем, – перебила его Ираида Семеновна. – И после обеда. Во-первых, Славкины кредиторы: надо быть во всеоружии, а то, как бы нас не прибили. Во-вторых, дверь отмычками лучше в темноте открывать.

– Принимается. С утра вызову Вову с оружием.

– А разрешение у него имеется?

– И за кого ты меня принимаешь?

Когда Ираида Семеновна вышла, старик сказал со вздохом:

– Какая была красавица!

– Да она и сейчас ничего.

– Сейчас, Костя, ей лет 60. Старуха! А видел бы ты ее в двадцать! Я ее впервые увидел в тюрьме. Представляешь, какой был эффект? Глазищи – во! От ресниц тень на пол-лица. Наши таких и на воле не видали, они там дело имели с определенным контингентом. А эта… Шапочка такая вязаная нелепая… розовая…с кисточками. Пальтишко на рыбьем меху. Понятно, что такая не продается, а завоевывается. Папа мне про нее сказал: Зина меня с чудом познакомила: красивая, добрая, наивная и сильная. Вот все на окружающих и ушло: красота, доброта, силы… Я ей по гроб жизни обязан. Она этим браком родительское добро для меня сохранила, и что важнее – инструменты. Да еще в лагере договорилась, чтобы при известии о папиной смерти меня в больничку поместили в изолятор.

– Разве это можно?

– Для нее все можно. Мне кум сказал: «Откуда такое чудо? Только глянула – и я как кобра перед флейтой в гипнозе закачался»

– А вы ей не помогали?

– К сожалению, это невозможно. Тогда надо весь мир брать на содержание. Я, конечно, следил, чтобы ее до беды не довели. Когда до уголовщины доходило, вмешивался. Дважды это было… один раз растрату на нее пытались навесить, другой раз – рэкет наехал. Тут уж мои уголовные друзья помогли.

Несмотря на то, что угомонились поздно, Ираида Семеновна проснулась, как всегда, в семь. Пыталась снова заснуть, но тщетно. Встала. Константин уже возился на кухне. Отказавшись от завтрака, она налила себе чая и позвонила шоферу Сереже. Распорядившись везти товар в Утятин без нее, она отключила телефон, обратив внимание на большое количество звонков, в том числе трех от сестры. «Это как же ее мои артисты допекли, если Томочка в роуминге звонит», – подумала она со злорадством.

Отобедав, выехали. Константин сел рядом с водителем, Ираида Семеновна сзади. Поглядев на его профиль, она подумала словами из своей роли в народном театре: «В моем вкусе мужчина. Но… лет на десять моложе. И, если правда то, на что намекнула тогда Зинаида Захаровна, он, возможно, нам не объект, а конкурент». И заснула. Просыпалась она дважды: на полпути, когда они выходила размяться на заправке и уже при въезде в город:

– О! Тут лучше направо!

– С добрым утром!