Я буду надеяться на чудо

– Тогда в Утятин… Там хоть спать после обеда не заставят и хором петь…

– Ладно, сынок, не обижайся. Еще спасибо мне скажешь. Бабушка и кормить тебя будет не чета мне. Помнишь ее пирожки? А рыбу в кляре? А квас? И на речке будешь купаться, и на озеро ходить рыбачить. А дядя Гена тебя раков ловить научит. Знаешь, как раков ловят? Ночью с фонарем! Ты же любил ездить в Утятин! Помнишь, как ты плакал и просил меня оставить у бабушки?

– Я маленький был… и вообще, мы же с тобой вместе ездили. А теперь ты меня одного отправляешь.

– Валь, я тебе обещаю, что заработаю отгулов и на неделю приеду. Ты думаешь, мне самой на родину не хочется? Но надо же деньги зарабатывать. И отпуск я уже использовала, когда бабушка болела. Ладно, все, давай вещички собирать.

– А удочку взять можно?

– Только без удилища.

Бабушка слушала их, поджав губы. Потом сказала:

– Ну вот, сама с теткой договорилась, а матери нервы треплешь.

– Ой, правда, я же в Утятин не позвонила! Вдруг бабушка больная или уехала куда!

– Так ты и за нее как за меня решила? Эгоистка!

– Не эгоистка. Просто знаю, что мама Лена и меня, и Вальку очень любит и примет с радостью.

– Это что, намек, что я вас не люблю?

– Может, и любишь, но как-то… отстраненно, – роясь в сумке, ответила ей мама. – Не прикладывая рук. Внушением на расстоянии. Критикой без личного примера. Продолжить?

– И это говорит мне родная дочь! Я на тебя молодость свою потратила! Я замуж не вышла, чтобы тебя отчим не обижал!

– И как бы он меня обидел, если я жила в Утятине, а ты в Москве? А в Утятине у меня были любящие родители, бабушка и братья. Такую ораву не обидишь. Спокойно могла выйти хоть за Синюю Бороду.

Валька задумался, кто бы победил, Синяя Борода или бабушка. Представить бабушку, ноющую: «Анна, сестрица Анна» он не мог. А вот ухватить за бороду и потащить по асфальту – это запросто. Да еще и ругая его на все корки при этом, как она сейчас маму ругает. И мама вон стоит вся красная. Да, бабушку не переорать.

Кажется, последнюю фразу он произнес вслух, потому что обе они враз замолчали, повернувшись к нему. Валька испугался.

– Валя, ты что? – спросила мама.

– Вот! Твое воспитание! Мало того, что дочь хамит, так еще и внук родной ни в грош не ставит! Ноги моей здесь не будет!

С треском захлопнулась входная дверь. Мама дернулась было бежать за бабушкой, но махнула рукой.

– Ну, и что это было? Действительно охамел!

Пискнул дверной звонок. Мама испуганно охнула:

– Не доругалась! – и побежала открывать дверь. Но это была Люсипа.

– Я услышала, как дверь хрястнула, гляжу, Валентина Карловна летит. Что-то быстро она от вас отстала.

– Сынок озверел. Мы ругаемся, а он говорит: «Бабушку не переорешь».

Люсипа захохотала:

– Устами младенца глаголет истина!

– Подожди ржать! Видишь, тут действительно меры принимать надо! Валя, как ты мог?

– Ну, ты сказала, что бабушка могла за Синюю Бороду замуж выйти. Я и подумал, что она бы не дала себя зарезать: за бороду схватила бы и по асфальту поволокла и еще ругала бы на все корки… как тебя. И нечаянно вслух это сказал. Мама, я, правда, не хотел!

– Лен, да брось ты малого ругать! Видишь, он расстроился! Он не хотел! Да и кто бы в здравом уме с Валентиной Карловной связался… – и тетя Люся захохотала.

Ободренный заступничеством Люсипы, Валька сказал:

– Ты сама не выносишь, когда бабушка тебя учит…

– Ты не прав, дружок, – поспешно перебила его Люсипа. – Годочков-то маме сколько? Ее уже учить поздно. А вот тебя еще учить и учить.

– Ладно, теть Люсь. Учите!

Мама с тетей Люсей переглянулись и захохотали.

– Ладно, Валька, – отсмеявшись, сказала мама. – Бабушке Лене, я надеюсь, ты хамить не будешь?

– Я не хамил! Я просто задумался… и сказал вслух то, что думал. А бабушка Лена добрая, про нее ничего такого не подумаешь.

– Дневник свой не забудь… мыслитель!

Дневник Валька решил вести с этого лета. В прошлом году им задали сочинение «Как я провел это лето». Столько всего было, а когда понадобилось, почему-то ничего не вспомнилось. И Валька уже две недели записывал вечером, что днем произошло. Вот и сегодня перед сном он записывал: «Мы с Толиком разбили стекло, я нахамил бабушке и теперь меня отправляют в Утятин. Никуда не денешься, придется ехать».

Я хочу, чтоб все друг друга понимали

– Инструменты в руки – и вперёд! Предстоит работа над ошибками, – скомандовала мама.

Это пришёл дядя Андрей. И они пошли вставлять подвальное стекло. Конечно, вставлял его дядя Андрей, Валька просто стоял у него над душой со штапиками в руках. Когда Валька в очередной раз вздохнул, тот оглянулся на него вопрошающе, мол, не пойти ли тебе домой.

– Педагогический момент, – пояснил ему Валька. – Вроде как я исправляю ошибки. А на самом деле отдуваетесь вы за меня.

Дядя Андрей хмыкнул и вернулся к работе. Вот так с ним всегда. Он и дома молчит. Говорит за двоих тётя Люся. «Не семья, а единство противоположностей без борьбы», – смеётся мама.

Утром, когда Шпильманы складывали сумки в багажник машины дяди Андрея, послышался звон, топот ног и ругань тёти Насти. Валька пробежался до угла и, вернувшись, сказал:

– Ну вот, стекло продержалось одну ночь.

Когда такси свернуло на Чирка, Валька сразу всё узнал и обрадовался. Вот и бабушкин дом, кирпичный, с высокими окнами. Деревянные некрашеные ворота, ветхий штакетник. Они вышли из машины, мама потянулась, вздохнула, огляделась вокруг и вдруг возмущенно спросила:

– А это что за монстр?

– Где? – но Валька уже понял, что она имеет в виду. За домом Шпильманов, там, где раньше стоял дом тети Аллы, возвышался кирпичный забор высотой метра три. А за ним высилась трехэтажная громада с башенками.

– Вот морды тюремные!