Утятинская торговка

– Поселиться там, где уже воровать нечего? Если только…

– Что?

– Так, мысли вслух. Сюда?

Они вошли во двор. Гремела музыка и пахло шашлыками. Ираида Семеновна помахала рукой толпящимся у мангала мужикам и взбежала на крыльцо.

– Коля, какие шашлыки в такой мороз?

– Натурпродукт!

– Это так, для любителей природы, – махнула рукой его жена. – Остальное в гриле.

Из кухни вышла с тарелками нарядная Элла.

– Помочь? – спросила Ираида, раздеваясь.

– Гитару грей.

Вручили подарок – кожаную куртку с замшевыми полосками-вставками. Коля, очень довольный, разглядывал себя в зеркале. Его Маша, тоже довольная, крутилась вокруг него. «Па-ап» – от порога затянул их младшенький, Петька. Родители, дружно повернувшись, синхронно вытянули кукиши в сторону отпрыска. Старший, Шурка, заржал, Петька, смутившись, спрятался за него. Проходя в зал, Константин подумал, что, пожалуй, Ира несправедлива в жене Николая: семья дружная и счастливая.

«А это, стало быть, подполковник» – смекнул он, когда буквально напоролся на взгляд одного из гостей. Шеметов был среднего возраста, среднего роста, весь какой-то средний, неприметный. А вот взгляд у него цепкий, и на Константина он среагировал как в игре «сыщики и воры», сразу почувствовав, что тот из другого лагеря. Приобняв Ираиду, он о чем-то заговорил с ней. Понятно, спрашивает, не сидел ли ее новый друг. Сидел, и немало. Ира в ответ тоже обнимает его и что-то шепчет. А что шепчет – это уже от степени их близости зависит: или «не волнуйся, друг», или «не твое дело, служивый». А потом она выходит в прихожую, тут же возвращаясь с юбиляром, и они начинают танцевать какой-то хулиганский танец. В танец включаются другие. Константин думает, что друзья Иры, в основном, моложе ее, зато она здесь самая красивая. Однако надо проявить галантность. «Потанцуем?» – спрашивает он Машу, которая, смеясь, наблюдает, как выламывается ее муж. «Потрясающая фигура – это когда есть чем потрясти, а не погреметь, – отвечает она, продолжая смеяться. – Мне бы что-нибудь помедленнее». – «Ловлю на слове», – говорит он и тут, как по заказу, звучит танго. Толстуха Маша движется поразительно легко, чувствуется школа. Несколько пробных па, и они понимают друг друга. Подчеркнуто резкие движения голов, эффектные вращения, остановки, повороты… Постепенно все перестают танцевать, любуясь отточенными движениями их пары. В конце Маша запрокидывает голову, Костя склоняется над ней, не без усилий удерживая ее пышное тело. Все аплодируют. «Спасибо, Костя, – просто говорит она. – Впервые за много лет душу отвела».

За столом, когда все по очереди произносили тосты и пожелания, Константин предложил выпить за главное сокровище хозяина – его жену. А когда очередь говорить доходит до Ираиды, Петька выносит из спальни ее гитару.

– Последний луч угаснувшего дня

Сползает по кисейной занавеске,

В камине торф сгорает с громким треском,

А старый друг приветствует меня.

Константин впервые слышит, как она поет. Теперь он понимает, почему с такой болью она говорила о школьном струнном кружке. Переждав бурные аплодисменты, Ираида спрашивает: «А где Валера?» Приводят Кожевникова, и они вдвоем поют:

– По широкому полю вдогонку

Мы пустили горячих коней…

«Я чувствую себя Аллой Пугачевой», – говорит она ему, когда они движутся в медленном танце. «Это по поводу пения, или по поводу меня, юного и неискушенного?» «Второе».

Утром проснулись поздно от звонка в дверь. Константин пошел открывать. На пороге стоял Санек.

– О! – сказал Константин. – Надо понимать, ты Ирин родственник?

– Я не родственник, я воспитанник… детского дома.

– Ну, понятно. Ты – Саша, внук воспитанницы детского дома Ириных дедушки и бабушки?

– Точно!

Костя скорчил ему зверскую рожу и подмигнул глядящей на них в изумлении Ираиде Семеновне:

– Ира, это он?

– Ну… да.

– Пойдем, я покажу, куда поставить машину.

Вышли.

– Санек, такого прокола я от тебя не ожидал.

– Да Щукин за руль под утро сел, а я и задремал. Они у гостиницы сошли, а я за руль – и к вам. А соображаловка еще не включилась. Стою и не помню, кто я вам.

Они обсудили план Аркадия Борисовича, поставили машину во дворе и вернулись через черный ход. К их приходу Ираида Семеновна уже накрыла на стол.

– Саша, ты совсем сонный. Поедим – и приляг.

– Да, спасибо, Ираида Семёновна.

– А мы прогуляемся, так что мешать тебе никто не будет, – добавил Константин.

Хозяйке выходить в такой мороз не хотелось, но возражать не стала. Двигаясь в сторону центра, Константин сказал:

– Ирочка, я понимаю, что этот выход в свет тебе совсем не в масть. Но давай пройдемся. Надо выявить, кто против нас. Нет-нет, не мы будем наблюдать. Мы ходим, за нами следят. Так что расслабься и начинай лекцию о достопримечательностях города.

Они вышли на площадь, потом прошлись по скверу, перешли Пушкинскую и очутились в безлюдном городском парке. В глубине парка стоял деревянный дом, который когда-то был построен специально под музей партизанки Маши Мельниковой. Теперь сюда перевезли еще и городской краеведческий музей. Было тесно, да и объединенный штат двух музеев не ладил между собой. Однако Ираиду Семеновну встретили приветливо обе враждующие партии. «Можно, я на этом дворянском креслице посижу?» – спросила Ираида Семеновна, и, откинув бордового бархата кишку, перекрывавшую экспозицию, села на потертое кресло. «Тебе, Ирочка, все можно», – ответила Елена Игнатьевна, научная сотрудница лет под шестьдесят, высокого роста, сутулая и неказистая. Константин обратил внимание на женский портрет, висевший над креслом, и Елена Игнатьевна с удовольствием поведала о судьбе Ирины Барташевской. Потом Константин спросил о Коневиче, имя которого то и дело слышал. Только она начала рассказ о самом знаменитом из рода утятинских дворян Коневичей, Василии Михайловиче, поэте, коннозаводчике, собирателе музыкального фольклора, организаторе народного хора, как директор Юрий Юрьевич привел в зал экскурсию. Укоризненно покачав головой в сторону Ираиды Семеновны, он сказал: «Вот как раз Елена Игнатьевна вам о Коневиче расскажет», и смылся. Группа экскурсантов была разношерстная: пяток старшеклассников, бабушка и дедушка с двумя внуками, двое мужчин средних лет, девушка с двумя молодыми людьми. Кто-то из этого молодняка и подначил старушку, высказавшись о третьестепенных поэтах, чтимых в провинции. Не прореагировав внешне, она начала:

– Вы заметили, как много образных выражений со словом «руки»? Развести руками, умыть руки, опустить руки, заламывать руки…

Я много рук при встречах пожимал,

И многих недостойных обнимал,

А если дружбы я не находил,

То горестно руками разводил.

Когда и хлеб, и кров я потерял,

То к небу рук в мольбе не воздевал,

А пред собой тянул что было сил

И милостыню у людей просил.

Я рук не опущу, покуда жив,