Люся влетает в квартиру брата с криком: «Вов, ты что дверь расхлебястнул!» И видит его праздно сидящим за столом. Чуткая сестрёнка сразу замолкает, садится рядом, смотрит на письма, тянет к ним руку: «Можно?» Туминский пожимает плечами. Люся подходит к чтению профессионально, по бухгалтерски: разглядывает штемпели, раскладывает по датам. И приступает к чтению. На первой странице хмыкает, глядит на брата, потом продолжает чтение. Снова разглядывает конверт. Пробегает взглядом первый листок второго письма, переходит ко второму, возвращается к первому и потом уже дочитывает до конца. Распихивая листочки по конвертам, говорит с придыханием:
– Володя, как красиво: «под маской наружного холода беззаветная скрыта любовь»!
– Это Некрасов…
– Правду папка говорит, ты всё-таки гуманитарий. Вот, Некрасова знаешь. И почему ты в политехнический пошёл?
– Гуманитарии мало получают. А что, я плохой инженер?
– Хороший, Володенька. Ты вообще хороший. И есть в кого. Судя по письмам, твой папа тоже был хороший. Расскажи о нём.
– Он умер двадцать лет назад. Плохо я его знал. Виделись редко. Я ведь раз в год в Бережки ездил. Только потом стал ещё на зимние каникулы ездить. Но это уже ближе к старшим классам, когда мать не стал слушать.
– А зараза она, наша мамка, – захохотала Люся. – Тебя квартирой попрекает, а получается, что наша бабуся дом на квартиру поменяла и на тебя тайком переписала, чтобы восстановить историческую справедливость. Мамка-то, оказывается, много лет другую твою бабушку доила!
– Люсь, я в любой момент вам эту квартиру отдать готов!
– Да не нужна она нам! Мы в доме живём, где всё благоустроено, сад вокруг, мастерская рядом, родители всегда с детьми помогут. Это мамка просто предлог ищет, чтобы на тебя поорать! Давай об отце твоём поговорим!
– Внешне – красавец. Он на бабушку был похож. Высокий, стройный, белокожий брюнет. А глаза светлые.
– А ты на кого тогда похож? Мамка тоже брюнетка.
– Бабаня говорила, я на её отца похож. Он как я был: русый, небольшого роста, коренастый, большеголовый, косолапый.
– Тебя послушать, так ты урод редкий. А, между прочим, есть у меня подружки, которые тобой интересуются. Кстати, не желаешь познакомиться? И не тряси головой, вон, отец твой откликнулся на брачное объявление. Володь, если он такой красавец, то зачем?
– Может, идеальную искал? Он несколько раз женился… уж не знаю, законным или гражданским браком. В райцентре с последней женой жил дольше всего, лет пять. С нашей матерью, кажется, около двух лет. Две тётки – у нас в Бережках. Иной раз приезжаю – нет его. А на следующий год он снова в родном доме живёт. И так далее. Тётя Тоня, когда мы у гроба бабушки сидели, про него вспоминала: «Единственный родной мне по крови человек. Не глупый, не злой, а по сути – так, пирожок ни с чем». Значит, как и я, главного в нём не разглядела.
– Ты эти письма в доме бабушки нашёл?
– Нет, я там пока ни к чему не притрагивался…
Люся очень заинтересовалась этой неизвестной женщиной: как выглядит, в каком возрасте?
– Да так, невидненькая такая… ну, может тридцать с чем-то…
– Я думаю, это та самая маленькая Ниночка, о которой твой отец упоминал.
– Да… пожалуй…
– Наверное, она ожидала, что ты письма её матери сохранил. Поищи, а? Тебе и самому будет интересно узнать, что за человек была эта Надя, почему у них не сложилось.
Туминский взъерошил свои редеющие волосы:
– Да, у неё вид был какой-то неприкаянный. Может, мать недавно умерла?
Приехал за дочерью отчим Туминского Николай. Выказал сочувствие по поводу смерти бабушки. Спросил, не помочь ли деньгами, и что он решил по поводу бабушкиного дома.
– Ума не приложу. Сосед хочет купить, да предлагает столько… село-то отдалённое, дадут за дом меньше, чем на отопление потрачено.
Николай покивал понимающе: он сам года три назад помогал Володе отопление ладить, когда в Бережки газ проводили. И взаймы дал тайком от матери. Перекинувшись парой слов о новой машине и об удачной продаже старой, дружно обругав Люсины каблуки, мужики попрощались. Усаживаясь в машину, Люся спросила:
– Папка, а ты у мамки второй муж?
– Ну…
– А кто такой дядя Саня?
– Это тебе Володя сказал?
– Да нет, в письме его отца вычитала.
– Ну да, между отцом Володи и мной был этот дядя Саня. Я его не знал, я тогда в техникуме, а потом в армии, но, наверное, был он человек неплохой. Володя по нему долго тосковал.
– А тебя в штыки встретил?
– Вовсе нет. Твой брат вообще человек неконфликтный, ты не заметила?
– Ну да, у него только с мамкой вечный конфликт. Вот скажи, почему?!
– В детстве, конечно, она была к нему несправедлива. Она была молодая и не понимала, что от маленького ребёнка нельзя требовать взрослого понимания. В общем, она вела себя так, как будто ещё во внутриутробном состоянии всё ему объяснила, а он вредничает и тупит.
– Пап, ну какая молодая! Я Вовку тоже в двадцать лет родила!
– А может, у неё позднее взросление. И вообще, мамка у нас немного сумасшедшая, – дочь с отцом захихикали. – Но теперь мальчик вырос, и можно было бы уступить старушке.
– Уступи нашей мамочке пальчик, так она руку по плечо откусит!
Глава 7
Туминский решил поехать на выходные в Бережки. Письма поискать, фотографии и документы забрать и вообще дом проведать. Заодно новые колёса обкатает.
Выехал ещё до света, поэтому в село приехал рано. К тётке не заезжал, но позвонил. Отказался от обеда, но обещал приехать к ней на ужин. Поисками сразу заняться не удалось, навалились хозяйственные дела: отдолбить вмёрзшие ворота, прокопать канавки во дворе, чтобы талая вода стекала. Вышла тётя Шура, попросила отбить дверь погреба. Перешёл к ней во двор. Увлёкся, стал поправлять входную дверь, потом ремонтировать крыльцо. Приковыляла старуха Бережкова с другого конца улицы, обещал и ей помочь. В общем, освободился только к обеду.
Обедали у тёти Шуры. Она пригласила всех, у кого Туминскому пришлось поработать, а это без малого пол улицы, многие дома пустуют зимой. Сидело за столом кроме него и хозяйки шесть старух и подросток Витька, внук Бережковой. Туминский глядел на них, и у него сердце дрожало: могла бы среди них бабаня сидеть. Женщины в возрасте от 60 и до без малого 90, добрые, беззащитные, кто бездетный, кто потерявший родных, кто в процессе потери: алкоголизм – вечная беда российской деревни. У тёти Шуры только вполне благополучные дочери, но обе далеко. Спасибо, если раз в год зятья приедут, а хозяйственные проблемы возникают чаще.
Он первым поднялся из-за стола, сказав, что дел много. Выходя за дверь, глянул на оставленную старухами у порога обувь. Вся она была старая и ветхая, но особенно поразили рваные калоши бабы Сони Бережковой. Явно с чужой ноги, очень большие, и из них торчали штопаные вязаные из овечьей шерсти носки, обёрнутые целлофаном. Его бабаня, будучи сельской интеллигенткой, всегда одевалась прилично, но как она гладила дрожащей рукой голенища сапожек, подаренных им в прошлом году! «Надо их найти и бабе Соне отдать», – подумал. Спросил провожающую его тётю Шуру, как бы это потактичней сделать. Она всхлипнула: «Твоя бабушка их всех прикармливала по очереди. Пригласит посидеть и супчику нальёт. Но не можем же мы всех брошенных старух к себе забрать! Вот после сорока дней мы с Тоней бабушкины вещи разберём и им раздадим. А сапожки неси сюда. Я её задержу и наряжу».
Сидя у окна и перебирая бумаги, вынутые им из шкафа, он видел, как прошли мимо пять старух, а через несколько минут баба Соня с Витькой. У его крыльца остановились, переговорили, потом старуха поплелась дальше, а Витька стал подниматься на крыльцо.
– Я пришёл сказать спасибо, – выпалил он. И замер, не решаясь что-то спросить.
– Ну, – похлопал его по плечу Туминский. – Решайся уже!
– Дядя Володя, а моя бабушка не помрёт?
Туминский аж поперхнулся. Потом осторожно положил ему руку на голову и заглянул в глаза: