Волшебство. Семинары и практика

– Ну вот, ты в крупные фигуры метишь, а я – по мелким пакостям специалист.

Мы вошли в кафе, госпожа Тереза обвела взглядом посетителей и сказала едва слышным шепотом:

– Что за компания тут шумная! Девчонки слишком болтливые, трещат, как сороки… нечего им тут делать. И остальным тоже. Мужичок лысенький с блокнотом пусть остается и парень очкастый с ноутбуком. Остальные – марш отсюда.

В тот же момент шумные девочки, не допив кофе, поспешили к выходу, на ходу накидывая курточки.

На улице, прямо перед окном, у которого располагался наш столик, остановились, видно, только что встретившиеся старые знакомые – две пожилые пары. Мужчины пожимали друг другу руки, а женщины радостно обнимались.

– Так не пойдет, – прошептала госпожа Тереза. – Вы мне, милые, улицу загораживаете. А мне нравится смотреть на праздничные огни. А ну-ка разошлись быстренько.

Мужчины тут же потянули своих жен прочь, а те то и дело оборачивались и посылали друг другу воздушные поцелуи.

Я восхищенно посмотрела на госпожу Терезу, а та самодовольно улыбнулась, направилась к прилавку, принесла два чашки кофе и блюдце с ореховым печеньем, сняла свою шаль и уселась поудобнее. Была она румяна и черноброва.

– В общем так, я тебе предложу плюнуть на всех и пойти ко мне в партнерши, если с деньгами совсем туго будет, а ты брезгливо плечами передернешь, и зря. Я могу научить врать клиентам, в смысле, правду от них скрывать. А ты, подумав, тоже откажешься, но прибережешь эту возможность на случай, если волшебство тебя не прокормит.

– А врать зачем учиться?

– Как зачем? Ну… вот глянь на нее, – она указала на хорошенькую китайскую девочку с двумя тонкими черными косичками, мать которой отошла к прилавку.

Я глянула и обомлела: на моих глазах девочка плавно превратилась в китайскую старушку – сухонькую, сморщенную, но улыбчивую, с озорными искорками в черных щелочках глаз. Секунда – и старушка опять стала девочкой. Эта трансформация происходила несколько раз: девочка и старушка, казалось, переливались друг в друга. У меня закружилась голова и я прикрыла глаза ладонью.

– Э, да ты еще фокусироваться не умеешь, чтобы всю линию увидеть в одночасье, – сказала госпожа Тереза, – поэтому начало линии и конец сворачиваются в круг. Но даже и так можно сказать, что девочка проживет долгую счастливую жизнь, здоровой будет. И характер у нее хороший, видишь? Увидеть конец земного пути, как поэты говорят, для нашего брата легче всего. А по нему можно судить о многом. В этом случае – и врать не нужно. Да ладно, открывай глаза, ушли они.

Я молчала под впечатлением от увиденного.

– Да забудь ты о девочке этой. Ты о себе побеспокоиться должна. Ну, если надумаешь, я всему научу, когда ломка кончится.

– Ломка?

– А ты думаешь легко с орбиты соскакивать?

Нам больше не нужны были слова. Мы и так понимали друг друга. Я довольно долго пробыла в поле мощного переизлучателя и теперь без его искр могу заболеть. Потребуются усилия и время, чтобы ломку эту превозмочь. Но что случилось, то случилось и исправить ничего нельзя, а переживать по поводу того, чего не исправишь – не имеет смысла.

– Если ты не научилась прогибаться до сих пор, так уже вряд ли научишься, – заключила госпожа Тереза. – Конечно жаль, что все в мире решают связи. Но тебе пора налаживать связи другого порядка, объемные. Тартц – тип переизлучателя, который охотно помогает слабым. А если ты ему ровня, то его помощь вам обоим во вред пойдет. Так что лучшее, чего ты можешь пожелать – это чтобы он и его компания забыли о тебе как можно скорее.

Я ему ровня? Этого не может быть – госпожа Тереза просто хочет меня утешить.

Но в другом она оказалась права. Без мистера Тартца жизнь на первых порах показалась тусклой и лишенной смысла – я действительно страдала без его искр. Когда я работала в главном административном здании, он давал мне несколько заданий сразу, с разными сроками выполнения – от двух недель до нескольких месяцев. То есть, я думала о нем и его заданиях постоянно, даже во сне. Когда он уезжал, его приближенные помещали на дверь кабинета присланные им фотографии. А он сам посылал мне и другим работникам мейлы и даже настоящие открытки на домашний адрес. И звонил иногда: «Привет, я помню о вас в далекой Индии» или «Увидел статуэтку и подумал, не купить ли вам ее в подарок». Конечно, работникам было приятно личное внимание владельца фирмы. Я даже не осознавала, до какой степени он сам, его задания и желание заслужить его похвалу заполняли все мои мысли. И теперь я мучилась и ходила на сайт мистера Тартца, где он каждый час вывешивал новую картинку, афоризм, новость или мысль дня. Похоже, он ни минуты не мог выдержать, чтобы не напомнить о себе, не излучиться в мир любым способом. Ему зачем-то нужно было, чтобы о нем думали как можно больше, вспоминали – его или его искры – как можно чаще. При помощи объемного видения я пыталась узнать, какие проекты он сейчас затевает. Иногда мне удавалось обойти его заслоны, но не покидало ощущение, что я, как бедный родственник, стою перед запертой дверью, надеясь, что обо мне вспомнят и пригласят к чаю. Сначала я мечтала о том, что, когда стану знаменитой волшебницей, мистер Тартц придет и скажет: «Простите меня! Вернитесь! Без вас мне не справиться с очередным проектом!» А я отвечу тихо: «Спасибо, нет». Тогда он подошлет мистера Дармана, тот будет умолять меня – и тогда я, пожалуй, сменю гнев на милость, но поставлю свои условия. Потом я мечтала, чтобы мистеру Тартцу понадобилось нечто, что только я одна в целом мире могла бы для него сделать – волшебное или профессиональное – все равно. И чтобы он обратился ко мне, и я, светло улыбнувшись, выполнила бы все, что он просил. Я сделала бы это в память о прекрасных моментах совместного творчества. И тогда бы он понял, кого потерял… все же мало кто знал, как катастрофически он одинок. Попутно я мысленно упрекала его в том, что он ослеп от собственных лучей, потерял почву под ногами и, похоже, не осознает, что он не единственное солнце в этой Вселенной.

Все это мешало мне изучать мир, объем и практиковать волшебство. Это была ломка – ее надо было перетерпеть. Я пыталась сосредоточиться на положительных моментах. Да, мне трудно без привычной подпитки, зато не надо больше думать, понравится ли моя работа мистеру Тартцу, гадать, что вызовет его улыбку, что – гнев, а что – раздражение. В какой-то момент меня осенило, что его проекты не так уж и интересны, а мое участие в них было продиктовано снобизмом и честолюбием. Это было началом выздоровления. Интерес к его окружению тоже стал гаснуть. Оказалось, что его приближенные были привлекательны только в его лучах, возможно, как и я – в их глазах. С тех пор, как меня перевели в филиал, коллеги резко сократили общение – одни сразу, а другие несколько позже, выдержав из приличия паузу, но зато третьи, что интересно, наоборот, предложили дружбу, и я не была уверена, от чистого ли это сердца, или из необходимости держать меня под контролем. Раньше я сама, не задумываясь, ответила бы на дружбу любого из окружения мистера Тартца только потому, что он был «из окружения мистера Тартца». А сейчас я честно спрашивала себя: интересен ли мне этот человек?

Сам мистер Тартц постоянно всплывал в моем сознании и я подозревала, что он настраивается на мои каналы. Но я ошиблась. То есть, он мог бы это сделать без труда, но я больше не была ему интересна – я играла по своим правилам. То, что всплывало в сознании, было записью, обычной записью, запрограммированной срабатывать в ответ на ключевые слова или ассоциации. Вероятность того, что я говорю его словами, присутствует и сейчас, но я не уверена, что должна полностью освободиться от его влияния. В конце концов, можно отовсюду брать полезное и интересное, если пропускать все через собственные фильтры.

Новый рабочий режим был менее гибким, возвращалась я поздно и очень уставшая, и выходных среди недели у меня больше не было. Я стала реже бывать в спортзале и значительно сократила прогулки по набережной. И однажды призрак нарядной старушки подстерег меня в холле и пожурил, что я плохо забочусь о своем первичном облике. Нарядная старушка сообщила мне, что Дорис Грумель, моя дальняя родственница, а ее старая приятельница, не получила права использования своего облика, потому что недостаточно хорошо заботилась о его сохранении в период земной жизни, а именно – проводила слишком много времени в душных задымленных кабачках, не говоря уж об остальном, о чем ей упоминать не хотелось бы.

Личность загадочной Дорис Грумель мне удалось установить через объемное видение с небольшой помощью госпожи Терезы. В конце девятнадцатого века старший брат моего прапрадеда уехал в Америку, где работал подмастерьем портного, а потом женился на дочери хозяина ателье. Дорис Ковач, по мужу Грумель, и была одной из его дочерей, а значит приходилась мне троюродной прабабушкой.

– Вот у меня есть право неограниченного использования своего облика, – похвасталась нарядная старушка. – Это так расширяет возможности! А бедняга Дорис ужасно любопытна и все время расспрашивает о тебе, золотко. Ей так хотелось бы поболтать с тобой, но она не заслужила…

– А как же вы это заслужили? – поинтересовалась я. – Это, наверно, было очень трудно?

– Это было легче легкого, – незамедлительно ответила та. – Я всегда хотела быть красивой и поэтому мне доставляло удовольствие все, что этому способствовало. Например, прогулки на свежем воздухе обеспечивали хороший цвет лица – и я полюбила длительные прогулки. От морской воды моя кожа становилась упругой и гладкой – и я с удовольствием плавала. Танцы делали мою фигуру гибкой, а движения грациозными… О, как я любила танцевать! Я могу тебя научить нескольким танцам, модным во времена моей молодости.

Я ответила, что безусловно, если это даст мне возможность через сто лет поболтать с какой-нибудь праправнучатой племянницей, то оно того, право же, стоит. Конечно, спортзал – самое подходящее место для того, чтобы учиться танцам начала века, но, к сожалению, я теперь поздно прихожу и пока немного отдохну и поужинаю, он уже закрывается.

– Какая чепуха! – воскликнула нарядная старушка. – Клубовой тебе так признателен за то, что ты, уходя, не выключаешь телевизор, что откроет двери в любой момент, никто и знать не будет.

Я пообещала старушке бывать в спортзале почаще, передала поклон Дорис Грумель и попрощалась. При первом же удобном случае я потихоньку сняла со стены спортзала табличку «Уходя, выключайте телевизор».

Я еще раз увиделась с госпожой Терезой, пожаловалась ей немного на свои проблемы, но она сказала, что моя ломка идет по обычной схеме и спросила, планирую ли я забрать у мистера Тартца то, что принадлежит мне по праву. Это было нечто, соединяющее сразу несколько смыслов и понятий: удачливость, счастье, выделенное мне при рождении, благословение старших родственников, защита высших сил, положенная на мой век доля успеха и личный талисманный потенциал. Термина, включающего в себя все эти понятия, нет ни в одном языке, и когда я поняла, что это такое, то обозначила это словом «благосман».

Мой уровень благосмана был довольно высок. Подозреваю, что именно это свойство имел ввиду Питер Сольц, когда сказал: «Если такой клиент, как вы, доволен, то и другим удача прет». Чем выше уровень благосмана у человека, тем благоприятнее его присутствие действует на любое дело, в котором он участвует, даже если вклад этого человека в дело невелик. Одного его участия и пожелания успеха предприятию уже достаточно для удачного исхода дела. Опытные менеджеры сразу распознают таких людей. Они знают, что чем больше их в проекте, тем лучше, а стоит им исчезнуть, как все идет насмарку – удача поворачивается спиной. Я могу распоряжаться своим благосманом, как того пожелаю. Мистер Тартц обычно отбирает часть благосмана сорвавшихся с орбиты людей в оплату за пользование искрами. Если я пожелаю извлечь свой полностью, то мне нельзя будет упоминать его и свое имя на одной странице. Это трудный выбор. С одной стороны мне не хотелось бы оставлять ему свой благосман, а с другой стороны, что же я тогда напишу в своем резюме? Те несколько лет, что я работала под его руководством, были ключевыми в определении моей специализации и направлении карьеры.

– Ерунда, – сказала госпожа Тереза. – Далеко не во всех случаях его имя вызовет положительные эмоции у нового работодателя. Ты говоришь, что он крут, но в чем его крутость, собственно говоря? Лариса – хозяйка бесконечного магазина – на мой взгляд, куда круче Тартца. Его крутость – только в твоих глазах. Пока ты в его сфере влияния, ловящие искры люди хором повторяют им сказанное – эхо отражается от стен, производя страшный шум. И тебе кажется, что Тартц велик и все должны его знать, а на самом деле это не что иное, как бесконечное эхо. За пределами его пространства – ты будешь удивлена – многие о нем и не слышали, так что беды большой не будет. А вот оставлять ему свой благосман – в высшей степени неразумно. Он не сразу заметит его пропажу, потому что купается в своих собственных лучах, видит свои бесчисленные отражения, и слышит свое вечное эхо. А когда заметит, ты уже будешь далеко…

Я ничего не решила пока. И не решилась себя извлечь. Я не хочу никому мешать, но и мне не мешайте, пожалуйста. Не помогайте, не надо, только не мешайте. Мне нужно многое успеть до весны, когда откроется школа. Я принимаю сигналы из нескольких источников сразу. А все, что летит из источников, нельзя ни хранить, ни беречь для конкретного случая, ни держать на черный день – искры гаснут. В то же время, чем больше я отдаю, тем больше новых идей и сюжетов несется в моем направлении. Я фильтрую их, отбирая все самое интересное и яркое, и перевожу в плоские слова. Берите все, что вам нравится. Я не хочу замыкаться и слушать свое эхо, как переизлучатель мистер Тартц.

Я – тоже переизлучатель. Только другой.