Плот или байдарка

Шурик и Вася уставились на него, как на врага.

– Штатная ситуация. Вы сами захотели плот, Сибирь и июнь. Люди же не знали, что вы лохи. Что вам шнурки мамка до сих пор завязывает, а няньки сопли вытирают. Все плоты отчалили, все идут курсом.

Ребята разинули рты, но помня, как поступил Николай с Кузей, примолкли.

– Сопли соберите, – подошел Гриня, повязавший последний канат. – Нам надо еще палатки разбить. Я сплю с отцом. Сопливые вместе. Мать одна. Сукин сын пусть спит на траве с муравьями и клещами.

– Энцефалитными, между прочим! – крикнул Григорий в воду, где плыл, словно пес, держа ручку сумки в зубах, брат.

– Иди ты на.., – сквозь зубы послал его брат, вылезая из воды и отряхиваясь, точно как собака. И хотя ливень чуть поубыл, все равно остаться сухим и тем более подсохнуть без тепла было невозможно. – Костер разводите, суки, – опять давал команды африканец, но в этот раз с улыбкой. – Промерзнем до пневмонии, мамкины уколы не спасут. – Он вместе с сумкой пошел собирать ветки.

– Урка! – обозвал Шурик, но тоже улыбнулся хитрой податливости брата, переобувшегося прямо в реке, сменившего тон с тюремного на человеческий.

– А что ему остается? Такой ураган надо переждать, даже если возвращаться… Идти вперед – тундра. Одному не выжить: ни назад, ни вперед, – рассуждал Вася и был прав.

Мария Карловна наблюдала за этими речными и ураганными приключениями в тихом шоке. Во-первых, она не знала, чем помочь, хотя тоже была сильна и могла что-то делать. Во-вторых, ее никто не спрашивал. На плоту и сейчас шла игра гормона тестостерона. Инстинктивно хотелось отдалиться от угрозы попасть под тяжелую руку сыновей или мужа. Похоже, выигрывал пока старый волк, как сказал кто-то из сыновей.

– Иди, собери веток тоже. Сейчас попробуем разложить палатки и костер разжечь. Дай Бог, – Николай устремил взгляд в немилостивое небо, – к полуночи все-таки перестанет, я думаю.

Детям он раздавал другие приказы, те слушались, будто всегда подчинялись воле родителя. Хотя подобное Мария Карловна наблюдала впервые, не считая детских лет. Гриша с Шуриком и Васей таскали вещи с плота и пытались помогать отцу устанавливать палатки. Это давалось с трудом: мокрые то ли от пота, то ли от все еще лившегося дождя, они выбивались из сил. Им пыталась помочь мать, но Николай отослал ее за ветками в лес, откуда периодически приходил мокрый Кузя в своей цветастой, прилипшей к поджарому телу рубашке с огромным ворохом веток, неизменно держа сумку то на руке, то в зубах, то на шее.

Он тоже подсказывал ей, где лучше искать и какие ветки носить.

Битый час ребята бились над палатками, новомодными и сверхэргономичными, но так и не установили в ливне, к которому все-таки прибавился град: Николай не мог разобрать их устройство, которое должно было быть сверхпростым. Но удалось под конец развесить большой навес, под который сгрузили мокрые ветки и три мятых, вывернутых наизнанку палатки, с которыми решили разобраться после того, как они высохнут. А холод от града стал пробирать до дрожи, некоторые крупинки доходили до размера перепелиного яйца. Ребята да и родители никогда не видывали таких аномалий и то и дело склоняли разными падежами Сибирь и сибирские красоты, показавшие себя с первого дня плавания.

Вылив всю бутылку специальной горючей смеси на абсолютно мокрые дрова, мужчины чуть не подпалили тент, который спасал от ливня. Чудом удалось спасти и костер, и палатки. Наконец, после еще одного часа борьбы с природой и с «летним отдыхом» уставшие и мокрые, и полуголые они уселись у костра, развесив на палках хорошо постиранную, отбеленную и отбитую градом одежду.

Мария Карловна не проронила ни слова за этот эпизод, сидела в лифчике и в мокрых штанах, стесняясь раздеваться перед сыновьями до трусов, хотя те ее уговаривали, как могли.

– Мать, ну окоченеешь или к черту простудишься. Что мы баб голых не видели?! – убеждал по-своему Кузя, и Мария Карловна сдалась, сняла штаны, оголив свое большое красивое тело, когда-то вскормившее этих мужиков, повидавших баб, среди которых один вообще собирался заделаться бабой.

– А ты че так в свою сумку впился? – после паузы спросил Гриня, разливая оставшийся коньяк по стаканам, чуть испачканным в земле, и после некоторого раздумья подавая стакан и Кузе. – Золото что ль прячешь?

– Золото в Африке есть. Но его много в Русь не увезешь, – хмыкнул Кузя, выпив залпом и не чокаясь с братьями. – Я сначала тоже на золото позарился, но потом, когда пару братанов завернули на таможне в СИЗО, решил: не мое это. К тому же, в Африке его только черным способом моют.

– Как это? – спросил отец.

– Черным разрешают мыть по-черному, а потом их в землю и кто во что горазд, – парень рассмеялся своей же шутке. – Поэтому я больше по брюликам, – и он, не таясь, достал из потаенного кармана своей видавшей виды сумки бархатный мешочек и аккуратно высыпал в ладонь матери камешки, еще не ограненные, но все равно блестящие, приковывающие взгляд.

Мария Карловна обалдело уставилась на сына. Она только сейчас осознала, что перед ней сидит настоящий мужик, повидавший не только баб, но и жизнь. Суровую, судя по всему, но интересную.

– Ух ты! Много это? – спросил Шурик.

– Ну олигархом не заделаешься. Но рвану в столицу, посмотрю, как там шикуют, – сказал он. – Вам тоже оставлю.

– Нам не надо, – сердито сказал отец. – Небось, убил кого-то ради этих камешков.

– А может и убил, то истории неизвестно, – Кузя совсем не обиделся, хотя слова за инцидент на плоте посылались, как ядовитые стрелы. – Лишь известно будет благодарным родственникам, которые выстроятся в очередь, чтоб родство с Земиным Кузьмой установить. – Он со смехом смотрел на всех. – Ну не вы, конечно. Вам золото-бриллианты зачем? У вас другие проблемы! Один – никчемный, другой – алкаш, третий – зануда, четвертый – дегенерат на всю голову.. – он выругался, но тоже легко и как-то незлобно.

– Ты сюда приехал, чтоб оскорблять нас? – наконец спросила Мария Карловна, закипая.

Как вдруг сверкнула молния, раздался страшный треск, и прямо посередине реки, где совсем недавно плыл плот Земиных, разгорелся пожар. Старое дерево, плывшее по течению, загорелось.

– Это ж какая сила должна была быть, чтоб… оно же мокрое, да? – стал пальцем показывать Шурик на страшное зрелище.

– Спасибо, пап, что настоял, – сказал Вася и, пощупав вещи, стал одеваться в полусухое.

Мария Карловна опять замолчала не в силах комментировать происходящий ужас, боясь только испортить его ход. Таких страстей у нее даже на работе не встречалось. Там были какие-то другие страсти, тоже горячие, но градус не такой, как здесь. Здесь сердце заходилось, в висках стучало от каждого брошенного слова или взгляда. Марии Карловне хотелось плакать, она была на грани истерики. Ведь это она затащила этих ядовитых пауков в одну банку. И они, похоже, пережрут друг друга, по крайней мере, этот случай в первый же день показал, что братоубийство или отцеубийство вполне возможно. А если они не переубивают друг друга, то их доконает природа. За четыре недели-то! Мария Карловна хотела сдержаться, но все-таки шок от происшествия, скандала, нежданной грозы, непрекращающегося ливня, холода и голода возобладали, и какими-то нечленораздельными воплями истерика выплескивалась из нее. Ребята не сразу поняли, что происходит, но когда мать стало рвать, все подбежали не в силах сидеть на месте.

– Ладно, ладно! Это шок! – проговорил Николай, шлепая жену по щекам и выгоняя из-под тента снова в дождь, чтоб холодные струи охладили женщину. – Вы ее довели до этого. Совсем оборзели, щенки! Она вас притащила сюда, а вы, проходимцы!!! Родную мать чуть с ума не свели.

Все молчали, понимая, что это правда, и тестостеронные игры зашли слишком далеко.

Первым очухался Кузя: спрятав свои алмазы в заветную сумку, он оделся в полусухую одежду и пошел собирать палатки. За полчаса все три палатки были собраны. Потом он чуть переделал тент, теперь костер не мешал настилу и при этом на огонь не лил дождь.

– На месторождениях живешь в палатках, каждый дурак знает, как их собирать, – почесал затылок Кузя. – С кем мне спать, вожак? – обратился он к отцу, признавая его власть.

– Спи один, африканец! – ответил за него Гриша, пока отец думал.

– Пора ложиться, завтра много работы: на ноги поставить эту посудину и не потерять ритм. Он взял свои скудные вещи, мешок для сна и пошел в свою единоличную палатку.

Николай ухаживал за Марией, которая пришла в себя. Но невероятная тяжесть навалилась на все ее тело, она боялась думать, что будет завтра, если сегодня такое.

Глава 12. Завтра

А завтра и в самом деле было ужасным, но не из-за Кузи… Дождь, холодный шквальный ветер, град, стресс плохо отразились на большом красивом теле Марии Карловны, которое хоть и пробыло всю ночь в теплом мешке со специальными грелками, но его разбил такой радикулит, что Николаю пришлось просить помощи мальчиков и Кузи тоже, чтоб вытащить ее из палатки.

Сыновья никогда не видели мать в таком состоянии. Да она и сама давно не видела себя такой немощной. Она пыталась не кричать, но это было не в ее силах. Кряхтя и нещадно охая, скрюченная от невероятной боли, все еще в трусах, всколоченная и бледная, она на руках сыновей кое-как выползла из палатки.

Надо было б собраться с мыслями, но боль разбила такая, сравнимая лишь с родовыми муками. Тут только мог помочь сильный укол. Мария Карловна через вздохи и проклятья командовала Николаем, где что взять и принести.

– Мать, ну ты ругаешься! – заметил тоже бледный Кузя, разминая ей ступни, пытаясь быть полезным. Мария Карловна и в самом деле ругалась матом так, будто отсидела два срока, но об этом знали только сослуживцы, да и те, кто попадал с ней на особые случаи, где без ругани было не обойтись. В злости и проклятьях Мария Карловна черпала силы до момента, когда иголка шприца вонзилась в мягкое место, добавив чуток боли, но принеся через время долгожданное освобождение, с ним же пришло опьянение. Братья смотрели с ужасом на эту картину, где мать почти умирала в нестерпимых мучениях и как мученица и грешница проклинала весь божий свет и то, на чем он стоял. Такой, с черным взглядом, в котором тонули и тут же вылезали самые черные черти, они ее не знали. Ведь при них она никогда не ругалась даже обычными общепринятыми выраженьицами. Дети даже ни разу не видели, как ссорятся родители. Все происходило либо за стенами дома, либо вне их глаз и ушей.

– Сейчас будут галлюцинации. Лучше на это не смотреть, – предупредила врач. – Николай, одень меня. А лучше подстели что-то под меня.

Николай дал команду сыновьям таскать вещи назад на плот. Слава Богу, непогода прошла. Небо очистилось и стало каким-то невероятно стеклянным и прозрачным. Невозможно было описать его красоту. В их широте, в городе, с кучей натыканных антенн и пыхтящих заводов такого никогда не увидишь.

– Даже в Африке нет такого неба, – сказал Кузя и отвернулся, когда Мария Карловна дрожащим пальцем стала считать невидимых тараканов на матраце, куда ее уложил отец.

– Это не страшно. Это не страшно, – твердил Николай и стал рассказывать жене историю, которую она не знала. Про охоту. Чтоб отвлечь.

Однажды Николай с друзьями отправились на охоту на волков. В тот год их много развелось, и они стали нападать на села. Волк – опасное умное животное, надо быть опытным охотником и бить его один только раз, иначе если волк звереет, то не боясь боли и смерти, будет преследовать своего убийцу до конца. Николай не попал в один выстрел и ранил волка, который стал преследовать охотника. Расплата за неудачный выстрел гналась сзади со скоростью света. Друзья на снегоходах выбились вперед. Пришлось действовать одному. Николай развернул снегоход и решил разделаться со зверюгой лицом к лицу, бил почти в упор, но не попал и со второго раза. Волк нагнал его и вцепился в руку, оторвав тут же два пальца. Смертельной хваткой вонзился в кисть. Второй здоровой рукой Николай стал бить волка прикладом. Очень хотелось жить, и в каждый удар он вкладывал это желание: видеть, слышать, чувствовать, быть рядом со своей семьей, быть нужным ей. Быть здоровым и свободным.

– Теперь его шкура висит у нас в зале, – досказал Николай и набрал новый шприц, вонзив его в поясницу жене.

Она посмотрела на него осоловевшими глазами, зрачки расшились, вид у Марии Карловны был совсем не геройским.

– Так вот почему у тебя нет двух пальцев. А что ж ты мне раньше не рассказывал?