Король Севера. Любовь

Лорд все говорил и говорил, а горькие слезы уже душили Илиен, грозя вылиться в рыдания. Он не знал. Он ничего не знал.

О чем он думал, этот человек, ее отец, отдавая ее замуж, зная, что сердце Моэраля принадлежит другой? Беспокоился о славе рода, ведя ее на заклание? Или искренне желал любимой старшей дочери счастья?

Как бы то ни было, он был слеп, ее многомудрый отец, слеп, поскольку исключал из своих расчетов такое сильное чувство как любовь.

– Илиен! Да ты не слуфаеф меня!

Королева вздрогнула и пришла в себя. Только сейчас она поняла, что прослушала последние пять минут речи отца, с головой погрузясь в собственные мысли. Невольно ей стало стыдно. Это был отец, ее отец, человек, которого она безмерно любила и которому безмерно доверяла. Разве он был виноват в том, что когда-то давно, будучи почти ребенком, Моэраль встретил Рейну Артейн?

– Прости меня, папа. Я устала, не могу прийти в себя после дороги. Я постараюсь сделать, как ты говоришь…

Но Ирвинделл был недоволен.

– Постараюсь? Дочь, ты не понимаешь меня. Мы – Ирвинделлы – дали твоему мужу все. Тебя. Войско. Поддержку. Мы – самые главные, самые первые, самые важные его союзники. Но нас постепенно и неуклонно отодвигают в сторону. И кто? Кантор, который на момент начала войны предложил Моэралю лишь собственный меч! Сольеры, в чьем войске людей в г’азы меньше чем в нашем, которые не побрезговали связаться с обнищавшими Ульрьками, слабо отличающимися от собственных крестьян…

– Ульрьк? – Илиен невольно вздрогнула.

– Ульрьк, Илиен, Ульрьк. Младший Сольер женился на их девчонке, уже не знаю в надежде на что, ведь у лорда есть наследник…

– Папа, – Илиен больше была не в силах скрывать от отца (о, боги, он не знает, не знает!!!) порочащую ее правду. – Ниелиса Ульрька больше нет. Я думала, ты уже знаешь, папа…

Ирвинделл изменился в лице. В это мгновение он как никогда ясно понял близость своего падения, свое бессилие, которое не компенсировать никаким немыслимым упорством… Он не знал. Ближний круг короля знал, а он не знал, так значит, он не входил в этот ближний круг? Значит, Холдстейн и впрямь больше доверял Сольерам, чем ему. Сольерам, оба из которых станут лордами-наместниками, Сольерам, незаметно взявшим большую силу…

Ничего этого дочь лорда, конечно, не поняла. Давясь словами Илиен спешила излить отцу наболевшее, говорила, говорила и говорила, не замечая, как Теллин меняется в лице.

А у него на глазах Иэраль горел синим огнем. И сгорало в этом огне и кресло лорда-председателя королевского совета, на которое он в глубине души все же рассчитывал, и жалованный короной дом в столице, и портрет во весь рост, на котором он уже видел себя изображенным рядом с королем… и все мечты, все тщательно лелеемые планы…

Но еще хуже стало, когда прозвучало имя Иоли.

«Доченька… нежный хрупкий цветочек… Зачем берег, зачем глаз с нее не спускал, не объяснил ничего о жестокости людей? Растоптали цветочек, раздавили, в талую весеннюю грязь втоптали белоснежный венчик, оборвали воздушные лепестки…»

Лорд Теллин глухо застонал и новыми глазами взглянул на старшую дочь. Дурища. Корова. Как мог он объяснять ей свои замыслы и планы, на помощь рассчитывать, если она даже сестру родную от развратника в доме собственном уберечь не смогла?

– Сестра твоя где теперь? – спросил лорд хриплым голосом.

– Я замуж ее отдала, отец, чтоб позор изжить, – ответила Илиен.

– И кто взять согласился? – ни разу в жизни Теллин не думал, что спросит такое про родную дочь. Их, умниц, красавиц, с богатым приданым на быстрых конях женихи умчать должны были… не брать как залежалый товар, размышляя, надо, али нет!

Но такого ответа все же не ждал. Сначала подумал, что ослышался.

Потом развернулся и молча ушел.

Не было у него больше сил разговаривать с дочерью.

А Илиен осталась смотреть ему вслед. Не замечая струящихся по щекам слез.

Фадрик

Испокон веков Вольные Княжества служили желанным местом для всякого сброда.

Большие земли, поделенные на уделы, каждым из которых заправлял свой князь, они далеки были от единовластия, что многими воспринималось как наличие произвола. Горька была судьба так бездумно заблуждавшихся.

Из уроков истории Фадрик знал, что Вольные Княжества, несмотря на свою кажущуюся разобщенность, место вполне себе управляемое. Общие для Княжеств законы устанавливал совет князей, собиравшийся по мере необходимости, но не реже раза в год, и принятое на совете становилось обязательным для каждого жителя княжества.

В остальном же обитатели отдельных земель подчинялись воле отдельных князей – в каждой земле своего, и уж тут был полный простор для самодурства.

Например, в Гденском княжестве по сих пор сохранялся изживший себя в других местностях обычай права первой ночи, и князь с сыновьями пользовались этой самим себе дарованной привилегией. В Оском княжестве брали пошлину за пересечение мостов, и для купцов в обычае было проделывать путь, занимавший один день, за три, избегая рек. В Запрудном муж имел право публично утопить неверную жену.

Кому-то такие порядки показались бы верхом безобразия, но видна в них была и определенная логика. Совет князей не лез в дела отдельных княжеств, а отдельные князья не лезли в дела совета, таким образом, каждый оставался при своем. Подчиненность обособленной небольшой территории своему князю порождала полный контроль правителя над вверенной ему землей, таким образом, в каждом княжестве царил хоть и своеобразный, но порядок. Приезжавшие в Вольные Княжества безобразничать жители соседних государств очень скоро убеждались – свобода от власти в этих местах была лишь видимостью.

Единственным по-настоящему беспокойным местом в Вольных княжествах были границы – именно их избирал разбойный люд для нападений на проезжающих, что понятно: то и дело пересекая границы, разбойные шайки постоянно переходили из сферы подчиненности одному князю в сферу власти другого, фактически ставя себя в ненаказуемое положение. Правда, и это безобразие терпелось до поры – утомившиеся от жалоб подданных князья рано или поздно объединяли силы и устраивали сквозные рейды, в результате которых надолго занимались виселицы, а у палачей прибавлялось работы.

От одной из таких недовыловленных шаек едва не пострадал и кортеж Фадрика.

Нападение произошло на самой границе Объединенного Королевства и Вольных Княжеств. Западным лордам, ушедшим на войну, не было дела до разбойников, бесчинствующих в их землях, они занимались более важными делами, чем защита подданных, в чем Фадрик убедился самостоятельно. Едва лишь карета въехала в небольшой лесок, миновав первые деревья, как перед мордами лошадей на дорогу обрушился еловый ствол, царапая животных ветвями. Закричали от боли кони, засвистели в воздухе стрелы, пронзительно вскрикнул раненый слуга. Фадрик, вжавшийся в спинку сидения, державшийся как можно дальше от окон, терпеливо ожидал, чем же все закончится. До боли обидно было бы так позорно провалить задание отца.

К счастью, охрана Молдлейтов не даром золото получала. Тренькнули арбалеты, и густую листву пробил целый рой стремительно летящих болтов. Ломая ветки, к земле полетели тела незадачливых грабителей. Устремились в чащу фигуры с обнаженными мечами.

Через десяток минут все было кончено. Со стороны Молдлейта не было потерь, лишь раненому слуге, шипящему от боли, смурной Кобрин перетягивал бинтом насквозь пробитую руку. Разбойников погибло около семи, остальные, почуяв, что нападение провалилось, скрылись.

Убитых хоронить не стали, справедливо рассудив, что времени свободного мало, а лесному зверью тоже надо кушать. В конце концов, ведь у погибших неудачников были друзья, есть совесть – вернутся, закопают. Кортеж Фадрика продолжил путь.

От границы до земель князя Малика, куда Молдлейт направлялся в первую очередь, было едва ли три дня пути, но Фадрик не надеялся, что потратит лишь эти три дня. Проезд по землям другого князя требовал обязательного визита вежливости, а следовательно – потери еще одного-двух дней. Такое промедление раздражало, ведь во Фрисме осталась беременная жена, быть рядом с которой Фадрик почитал своим долгом… Увы, суровая необходимость заехать в замок князя Гериха – как раз соседа Малика, через чьи земли и проходила дорога – была превыше желаний самого Фадрика.

До этого ни разу не бывавший в Княжествах, Фадрик дивился виду замков местных князей. Внешне они больше напоминали дома, но какие! Толстые стены, узенькие окна, частоколы вокруг, щерящиеся копьями с железными наконечниками, острыми даже на вид. При одном взгляде на обиталище князя возникали сомнения, что подобную крепость удастся взять штурмом.

Вольные Княжества исстари славились наемниками, и поэтому замок князя неизменно окружали казармы. Вытоптанные поля вокруг, переоборудованные под тренировочные площадки, наводили на мысль, что к войне в этих местах относятся серьезно. Здесь она была не болью и разорением, а доходным делом, поставленным на поток, способом заработать на чужой беде. Провожаемый равнодушными взглядами легионеров Фадрик невольно чувствовал легкий озноб – ну как вся эта натренированная сила встанет на сторону Холдстейна?

Князь Герих приветствовал гостей радушно, с улыбкой принял привезенные подарки – еще одна обязанность для посетителей княжеских земель – усадил за стол рядом с собой. Лично налил Фадрику крепленой медовухи…

Кортеж продолжил путешествие лишь на третий день. Перепившиеся слуги не в состоянии были раньше отправиться в дорогу, да что там слуги, казалось, даже кони пошатывались в упряжке. Герих, толстый, чернобородый, с масляно поблескивающими глазками, насквозь кажется пропитавшийся спиртом, довольно ухмылялся. Для него, похоже, вусмерть упоить гостей было верхом гостеприимства.

– Передавай привет Малику, – сказал он вместо прощания, облапив Фадрика как медведь. – И удачи тебе. Знаю, знаю, зачем ты едешь, мы не дураки тут сидим. Только я вот что тебе скажу: коли уж ваши дипломаты с Советом ничего не решили, и от отдельных князей вам помощи не будет.

Удрученный наставлением князя, Фадрик с тревогой приближался к вотчине Малика. Князь – участник Совета, один из самых уважаемых людей в Вольных Княжествах – кто если не он мог оказать помощь Линелю, переломить ход пока что неудачной для Сильвберна войны? Фадрик гнал мысли, что и для него самого вмешательство князей в войну имеет немалое значение. Страшно подумать, чего Фадрику Молдлейту ждать от Холдстейна, взойди он на престол.

Дом князя Малика был в три раза больше обители Гериха. Построенный из красновато-коричневого камня, словно сам по себе выраставший из огромного холма, понизу, как рвом, опоясанный рекой, он казался жилищем исполинского великана. Избы крестьян и казармы солдат окружали его как цыплята наседку, зеленевшие ранней рожью поля простирались вокруг, насколько хватало глаз. Когда ленивое солнце проглядывало сквозь затянувшие небо облака, крыши замка блестели холодным металлом. На фоне стального блеска каплями крови выделялись алые стяги с гербом Малика – скрещенными секирой и мечом. Оружие всегда было основной тематикой гербов князей.

Не иначе как пьяница-Герих доложил соседу о прибытии посланников Линеля – Фадрика и его свиту без разговоров впустили в дом, тут же проводили в отведенную для гостей часть.

– Через час князь с семьей изволят обедать, – доложил Фадрику слуга. – Князь ожидает, что вы, милорд, к ним присоединитесь. Я приду и провожу вас.

Молдлейт кивнул, распаковывая предназначенные для Малика подарки. Связка дорогих мехов, две чаши, инкрустированные драгоценными камнями, украшенная янтарем перевязь для меча… Фадрик знал, что эти вещи отец лично отбирал для подношения в собственной сокровищнице, не обращаясь к королевской казне. Пусть официально Фадрик ехал в Княжества как посланец Линеля, на деле он скорее являлся гонцом от Королевского совета.

Спустя положенный час явился слуга. Направляясь за ним в столовую, Фадрик не раз поразился, как же далеко от нее находятся гостевые комнаты, пока не понял, что его ведут кругами. По всей видимости, слуге было дано распоряжение ненавязчиво показать гостю великолепие жилища хозяина.

Всю жизнь проживший в роскоши, Фадрик был удивлен. То ли Малик все средства тратил на украшение дома, то ли у него было столько денег, что он мог разбрасываться ими, но богатое убранство замка слепило глаза. Обилие вышитого золотом бархата, ваз и статуй, картин во всю стену, дорогих пород дерева с трудом балансировало на грани тонкого вкуса и кричащей вульгарности. Казалось: добавь еще одну вещь в составленную композицию, и изысканно украшенный коридор станет складом. Убери что-нибудь, и все рассыплется, как дурно сложенный стог.