От одного только слова по коже пробежали колкие лапки мурашек.
В Долине было много равнин. Но Равнина – одна.
– Я нарисую, как, – продолжил Шерон. – Если здесь не задержитесь особо, завтра их нагоните. Есть на чём рисовать?
– Нет…
– Ладно, идите, а я попрошу у дяди Рикона… это трактирщик наш, дядя Рикон… попрошу у него, что нужно. Как поедете дальше, я вам карту отдам.
Таша поймала себя на том, что грызёт губы.
На Равнину по доброй воле совались либо храбрецы, либо глупцы.
С другой стороны, в её случае вряд ли можно говорить о доброй воле.
– И как прикажешь тебя благодарить, если деньги тебе не нужны?
– Человек человеку друг, – назидательно изрёк Шерон, прилежно и бережно чистя Принца. – Лучшей наградой будет, если на обратном пути с сестрёнкой заглянете.
Позади послышался странный шелест; обернувшись, Таша настороженно замерла. Открытая дверь конюшни являла отличный вид на двор, через который к зданию трактира хромал некий человек в чёрном.
Он не походил на наёмников из маминых воспоминаний, пусть даже лицо его Таша разглядеть не успела – незнакомец отошёл слишком быстро, предоставив любоваться на его спину. Одежда другая, да и хромотой похитители не отличались. Но…
– Кто это?
– А, это? – приглядевшись, Шерон пожал плечами. – Постоялец наш. Дэй[6 - Священнослужитель (алл.).].
Глухой звук, с каким лошади перетирают зубами сено, пьяный шум из окон таверны, шелест его одежд… и лишь намёк на отзвук его шагов. Слишком тихий для простого человека, подволакивающего ногу.
От напряжения Таша почти шевелила ушами.
Приближение посторонних она даже в людском обличье слышала издалека. То, что этот мужчина оказался рядом с конюшней слишком незаметно и слишком вовремя, ей очень не нравилось.
– Подозрительный он…
– Да бросьте. – Шерон уверенно коснулся крестика под рубашкой. – Уж дэя можете не бояться.
Единственным дэем, которого знала Таша, был их прадмунтский пастырь. Самый страшный человек в деревне, даром что священнослужитель. И он немало поспособствовал тому, чтобы Таша приравняла понятие «дэй» к понятию «властолюбивый фанатик». То, что эти фанатики отлично умели маскироваться под добрых дядюшек, лишь осложняло ситуацию.
– Он вчера ночью раненый прибыл, – добавил Шерон. – На своих двоих. Сказал, волки на тракте лошадь загрызли и его чуть не прикончили.
– Волки? На тракте? Летом?
– Ага, странно. Наверно, это были неправильные волки.
– И как же он спасся?
– Ну, судя по тому, что меч он при мне чистил…
– Меч? У дэя?
– Знаете, когда путешествуешь… тем же волкам плевать, чем их еда занимается. А дэи – такие же люди, как все другие. Может, чуть постнее.
Таша молча следила, как незнакомец тяжело поднимается на трактирное крыльцо.
– Нога у него паршивая была. – Шерон старательно водил щёткой по бархатистой шкуре Принца, устало жевавшего сено. – Чудо, что он вообще дошёл. С такой-то раной. Но у него вроде с собой кой-какие мази были, и отлёживался весь день… правда, всё равно хромает здорово. Ему дядя Рикон предложил здесь коня купить, а дэй сказал, мол, денег у него нет.
– И как же он дальше?
– К обозу какому привяжется, видать. – Мальчишка решительно поднял голову. – Спать вам пора. И так времени малёк, если пораньше хотите выйти…
Таша кивнула. Бросила монету на землю.
– Можешь её не брать, но она всё равно твоя, – сказала она, отворачиваясь. – Спасибо, Шерон.
Когда она вышла, за её спиной оставались кони, конюший и тишина.
В трактире, украшенном лиственной резьбой по деревянным стенам, Таша заплатила за ужин и комнату, без вопросов отдав плату за целую ночь. Комнату она снимала впервые (со вчерашнего вечера ей много чего пришлось делать впервые), но в обмене монет на ключ не оказалось ничего сложного, а старик-трактирщик терпеливо ждал, пока она найдёт среди увесистой кучки меди и золота серебряный четвертак. Хотя стариком хозяина заведения можно было назвать с натяжкой: выправка, выдававшая отставного военного, и зоркие светлые глаза нивелировали морщины и седину в волосах.
Лишь когда под ногами хрустнула ступенька, Таша обернулась, вспомнив что-то очень важное.
– А… а может кто-нибудь меня разбудить через два часа?
Трактирщик кивнул без намёка на удивление или любопытство.
– Спасибо. – Поднявшись ещё на ступеньку, Таша вновь обернулась. – А настойки сон-травы у вас не найдётся?
– Найдётся. Служанка занесёт.
Второе «спасибо» вышло уже каким-то неловким, и это подстегнуло Ташу быстрее устремиться к верхним ступенькам.
– Фаргори-лэн[7 - Уважительное обращение к незамужней девушке (алл.).]…
Тихий оклик заставил настороженно застыть. Даже несмотря на то, что Таша почти сразу вспомнила: её имя старик прочёл в расчётной книге, где она расписалась моментом ранее.
Когда она обернулась в третий раз, трактирщик изучал её долгим взглядом, от которого во рту снова сделалось сухо.
– Вы бы отложили небольшую сумму в отдельный кошелек. Такой увесистый мешочек многих прельстит. Под моей крышей можете не бояться, но в пути всякое случается.
Мягкие слова с ворчащими нотками, почему-то напомнившие о дедушке, отозвались жжением в глазах.
Благодарно махнув рукой, Таша всё-таки поднялась на второй этаж, вертя ключ в пальцах.
Маленькая комнатка оказалась удивительно уютной. Особенно радовали пёстрые ситцевые занавески и фиалки в горшке на подоконнике. Кинув сумку на пол, Таша зашла в ванную; лёгким прикосновением к медному абажуру зажгла светильник на стене, крутанула вентиль, помеченный алым крестом. Тихий щелчок сработавшей магии – и об эмалированное дно раковины плеснулась струя горячей воды.
Когда Таша привела себя в порядок и вернулась в комнату, на столе ждал поднос, взвивающий к потолку горячий дымок. На ужин приготовили куриное жаркое и кружку травяного чая; Таша расправилась с ними наскоро. Снова смазав ладони целительным кремом, прихваченным из дому, рухнула на кровать не раздеваясь.
Уставилась в потолок.