Песня рун. Эхо древнего мира – II

Видел тропы звериные, прячущиеся средь трав. Видел метки, оставленные крупными зверями на стволах деревьев – обошел стороной кабанью тропу без напоминания, и с направления не сбился, глядя на длинные тени… здесь, на севере, даже тени иначе ложились, были длиннее и гуще. Йэстен тайно радовался тому, что придет к людям не чужаком и невеждой, путающимся во времени дня, а путником знающим, с опытом и умениями, без которых он, видимо, живо стал бы посмешищем. Ведь северные люди скоры на суждения, как он запомнил еще по разговорам в крайморском порту. И Айенга этого не опровергла, даже когда он спросил. Дернула ухом, точно ее ужалил кто, и скривилась на вопрос – так что впору было подумать: а то поди крайморцы еще и недоговаривают!

– Не вернее было бы нам все-таки полететь со Скаем? Я думаю, мы оба вполне смогли бы разместиться в седле, – задумчиво поинтересовался всадник, когда долина почти осталась позади. Впереди уже маячил распадок – меж гор и холмов, окружавших земли рунных камней, но путь их только начался, идти предстояло не одну лигу.

– Если ты хочешь хоть раз еще вступить на эту землю, дорогу отсюда нужно проделать по земле, – Айенга трусила впереди, и ее белая спина сверкала, как снежный островок, меж густых трав. Ты же должен чувствовать! Как слушал ту музыку, что привела тебя к нам – слушай так же!

И Йэстен послушно всем своим существом вслушивался в землю под ногами и горы вокруг, воображал себя солнечным лучом, что пронизывает воздух, травой, что растет вокруг, каждым шагом своим касался сухого песка дороги, как ладонями касался бы дорогого шелка – точно гладил ее. Где-то глубоко, меж корней трав, и глубже, в камнях земных, текли невидимые звонкие линии, незримые тропы, неведомо кем проложенные – идешь по такой, не собьешься с пути, за день дороги устанешь меньше, чем уставал раньше, а если потеряешь под ногами такую линию-дорогу, так, верно, и в трех соснах заплутать сумеешь!

В линии тоже текла песня – своя, но родственная тому, что напевали рунные камни.

У Йэстена скоро от сосредоточения закружилась голова, и он едва не споткнулся на ровном месте.

Остановился потряс головою:

– Скай…

Дракон приземлился рядом – вовремя, потому что всадник качнулся, будто собираясь все-таки упасть в обморок, оперся о выставленное крыло дракона и досадливо потрогал макушку – черноволосую, но непокрытую голову напекло летним солнцем так, как юноша и не мог ожидать здесь, на севере! Точно в полдень вышел у себя дома, в Эклисе, с открытой головою бродить!

– Привал, – заключила Айенга. – Во-он ель погуще, под нею и отдохнем. Я-то думала, раз ты с юга, должен знать, что солнечный жар печет в эту пору немилосердно!

Йэстен только посмеялся – южанин-то южанин, а на то и попался: понадеялся на сказки о том, что на севере-де холодно даже летом!

Отдохнув, он водрузил на голову шапку – по эклисской моде пошитая, синяя с белым, она смотрелась, наверное, с его нынешним нарядом странновато, но да выбирать-то не приходилось.

Двинулись в путь снова – Айенга сказала, дорога неблизкая предстоит. Миновали горы – меж отрогов гулял вольный, свежий ветер, холодящий уши, несущий, казалось, дыхание снега с самой вершины пика дальних гор. Снова пахнуло солью – хотя море осталось уже далеко. Йэстен припомнил свои сны и подумал – я сюда вернусь по зиме. Посмотрю на эти горы и это распадок. Я найду, откуда шел тот незнакомец в темном плаще из моих снов – если не узнаю этого раньше, конечно.

Дорога растянулась на добрых два дня – за горами потянулись холмы, местами их сплошь покрывал лес, сначала прозрачный березовый, потом – густой и темный еловый, потом – смешанный. В нем и пришлось ночевать – Айенга сказала, что сейчас, летом, настоящей темноты не будет, только густые сумерки, но в лесу все равно толком ничего под ногами не разглядишь, даже если выйдет луна.

– Да и нет нужды мучить себя бессонной ночью, – заключила она.

Йэстен развел костер, пожарил над углями лепешку да разогрел ломоть копченого мяса, что взял с собой из лесной усадьбы по совету Айенги, и, пока не стемнело совсем, насобирал малины.

Нагрел чаю с лесной мятой, поужинал – лепешку и мясо делил с Айенгой, ягоду ел сам – к мелкой лесной северной ягоде он пристрастился так, что и не ожидал от себя. Даже сладкие домашние сливы казались и вполовину не так вкусны почему-то.

Мясо, терпкое от дыма и трав, казалось одновременно чуть горчащим и сладковатым – Айенга говорила, это лосятина. Еще одно незнакомое кушанье, но Йэстен уже устал удивляться. Он знал, что знакомой пищи не увидит еще долго, а лосятина была даже вкусна по-своему, хоть и жестковата.

Скай улегся уже привычно клубком, и всадник устроился рядом – не успел подумать, что, наверное, чтоб тролли больше не шалили, надо бы сторожить по очереди, но Айенга опередила:

– Спи, я посторожу. Мне несложно.

Спалось, впрочем, не слишком сладко – впервые с прилета Йэстен видел сон не о том, что окружало минувшим днем: такие сны обычно снятся просто уставшим людям. Нет, теперь ему снилось совсем другое. И не сказать, что было оно хоть сколько-то приятным.

Он тревожно вздрагивал во сне, несколько раз просыпался, поднимал голову и мучительно смотрел вверх, в небо – черные в ночной темноте, неразумные после сна глаза его отражали в себе искры от костра, что исправно ворошила длинной веткой волчица, и словно искали что-то в ночном темно-синем небесном бархате. С этого бархата вниз глядели драгоценными каменьями мерцающие звезды, а после над макушками деревьев взошла полная луна – бело-голубой ее свет хлынул меж ветвей, коснулся беспокойно спящего всадника, вычертил серебряной краской силуэты волчицы и дракона и, наверное, проник в сонное видение Йэстена, растворив его, залив непроглядным молочным туманом – потому что после этого всадник перестал ворочаться и вздрагивать, а вздохнул поглубже, накинул на голову полу плаща и уснул наконец спокойно и легко.

За лесом, в котором пережидали ночь, холмы вышли все, сгладились, идти стало легче, лесные тропы сделались просторнее – редколесье пошло. Зато под ногами – не в пример сыро, сухие песчанистые тропы сменил густой, точно лучший бархат, изумрудный мох, который сочно прогибался под ногами и влажно взблескивал во вмятинах следов… впереди было болото.

– Обойдем болота краем. А за болотами будет сосновый хвойник, и от него уже до поселений – рукой подать.

– Тот самый Скарбор, который ты упомянула вчера? Это он – тот самый город во фьорде, да? – поинтересовался всадник.

– Да. Самый большой на лиги вокруг. Ближе него, к тому же, к Долине Рун нет жилья. Даже рыбацкие деревни – они все больше по морю рассыпаны, как клюква по кочкам на болотах осенью. А Скарбор – и велик, и тебе там, верно, будет интересно. Там стоит Зал Короля, по-местному, конунга. В нем правит вождь всех людей горскун, что живут в Ак-Каране. Носит конунг на пальцах кольца со звериными головами – те означают верность каждого клана ему, старшему над всеми вождю. И гривну на шее, богатую, из золота, да с подвесами. Гривна – знак большого воина, главного меж равными в доблести мужами. Такая, как у него – только у верховного, у конунга. У ярлов – что каждым родом отдельно правит – попроще, а вот кольца с головами зверей как раз у ярлов – богаче и тоньше сработаны. Конунг сидит на дубовом троне, устраивает в своем чертоге для воинов на праздники пиры, да на суд людей по важным делам созывает там же. Нынешнего конунга зовут Грамбольдом Эрлсоном.

– Он старый или молодой?

– Стар, но не слишком. Север не годами людей меряет, а доблестью. Стариком ли тебе показался Онгшальд?

– Стариком? Да уж скорее древним воином из сказки! Ему бы меч в руку, да на коня верхом! – развеселился Йэстен. – Старик, как же!

– А ведь годков ему – куда как больше, чем тебе, мне, твоему дракону – даже если наши годы в одну кадку сложить, – заметила Айенга.

– А тебе сколько лет?

– Зим, Йэстен. Мы меряем время жизни зимами, а не летами. Спросишь – почему так? А я отвечу: встреть свою первую зиму у нас, поймешь. Зим мне, ну, скажем, сколько тебе – да еще полстолько.

– Это не так уж и много, – пожал плечами Йэстен. – по твоим знаниям я думал, ты втрое старше!

– Ты прав, да. Знаю я немало.

– А расскажи-ка, что за звериные головы там на кольцах у ярлов? Почему головы?

– Потому что людей Ак-Карана – три рода, три клана больших. Каждый свой предок-зверь оберегает: волк, медведь, олень. – она помолчала и повторила уже на горскунском: – Снеррн, Троррн, Гноррн. И кланы носят имена такие: волчий, снеррг; медвежий, троррг; и последний, олений – гноррг.

– А Скарбор – чей город? Кто там живет?

– Там живут люди клана волка, снеррги.

– Твои люди? – безо всякой задней мысли спросил Йэстен, и едва не подпрыгнул на месте, когда Айенга зло щелкнула зубами и глухо рыкнула.

Всадник остановился. Волчица тоже.

– Айенга?

– Да… нет.

– Так да или нет, Айенга? Ты жила там? – поднажал всадник, про себя гадая: что ж такого у его новой наставницы, волчицы Айенги, вышло с народом этого самого Скарбора? Он уже не сомневался – колдунья в облике волка явно оттуда.

– Жила, – нехотя выдавила она.

– Слушай, может, расскажешь, что произошло у тебя с твоими сородичами?

– Они мне… Ай, всадник, ну зачем ты начал бередить?

Йэстену на короткий миг стало совестно, но он храбро ринулся навстречу возможному негодованию и обиде Айенги – он уже понял, что его спутницу что-то гложет, то-то давнее и, вероятно, очень серьезное. И очень хотел ей помочь с этим разобраться.

Он набрал побольше воздуху в грудь и начал было:

– Айенга, послушай, давай все же разрешим твои беды сейчас. Я думаю…

Договорить он не успел – их разговор прервал некто, вывалившись из кустов с громким восклицанием: