Путевые заметки странника по мирам. Про пряности, снег и трели ветра

Их взгляды преследовали меня, впиваясь кинжалами в спину. Мне приходилось идти, постоянно рыская глазами по сторонам: хищных птиц здесь была добрая половина, а уж когти у них о-го-го какие! Раздерут кожу, как старую парчу, да и всем известна любовь воронов к глазным яблокам…

В этот город я попал совершенно случайно и крайне необычным способом. Тогда я был еще совсем неопытным путешественником, и если мне подворачивалась возможность сократить дорогу или воспользоваться транспортом, я так и делал. На своих двоих далеко не уйдешь!

Я долгое время брел по бескрайной пустоши, где на много миль вокруг не было ни единого поселения, вообще ни одной живой души; мне встречались только черные скорпионы и саксаулы, под которыми я находил вожделенную тень.

Когда я дошел до края пустоши, моим глазам предстал обрыв, будто земная плоть лопнула под воздействием неведомой силы. Открывшаяся бездна зияла красноватым мраком и дымом.

Я не видел никакой возможности перебраться на ту сторону, а брести вдоль разлома, который тянулся право и влево до самого горизонта, ужасно не хотелось. Я сел на раскаленный песок, вытянув уставшие ноги, смахнул со лба пот и принялся обмахиваться шляпой, глядя на дым, что выдыхала бездна подобно курящему старику.

Как вдруг дым взмахнул крыльями – огромными, пепельно-серыми, каждое перышко которых было соткано из сумрака. Пораженный их мощью и размерами, я не сразу заметил килеподобную грудную клетку, соединявшую их воедино, и клювастую голову с черными глазами.

Птица села на край скалы в паре шагов от меня, и поднятая ею волна горячего воздуха и песка ударила меня по лицу, заставив зажмуриться. Прикрыв глаза ладонью, я пытался сквозь пальцы рассмотреть крылатое создание, а заодно раздумывал: стоит ли мне убегать или хотя бы схватить свой посох?

Но птица не выказывала агрессивности. Она намного превосходила меня размером и была так же прекрасна, как и опасна. У нее были перламутровые перья на груди и более темные, цвета закаленного металла, на спине и крыльях. Ее клюв выразительно загибался, точно абордажный крюк, а затылок венчала грива из перьев.

Птица склонила голову набок, тоже меня изучая. Ее черные глаза, две круглые виноградины, смотрели на меня внимательно и чересчур разумно для птицы. Наконец не выдержав, я благоговейно спросил:

– Ты, должно быть, феникс?

Мелкие искорки и дымные завитки все еще струшивались пеплом с ее крыльев. Птица величаво раскрыла клюв и скрипучим басом ответила:

– Нет. Я – гарпия, однако многие зовут меня именно так.

– И ты не собираешься меня есть? – я с содроганием взглянул на ее хищный клюв.

Птица царапающе рассмеялась, будто когтями по стеклу полоснули.

– А ты вкусный?

– Думаю, да, – честно признался я, – но я пока еще не готов отправиться в Последний город, хотя когда-нибудь, безусловно, туда попаду. В данный момент я бы хотел просто уйти из этой пустыни.

– Уйти? Куда? – разговаривая, птица постоянно крутила головой.

– Куда угодно, – я махнул рукой в сторону обрыва, – я – странник. Мне нужно вперед.

– Если хочешь, я могу отнести тебя в мой родной город, – сказала гарпия, клацнув клювом, и на какое-то время ее глаза прикрылись полупрозрачными матовыми веками, будто птица смаковала воспоминаниями, – ты наверняка никогда не бывал в городе птиц.

– Город птиц? – повторил я задумчиво. – Я слышал о городе, куда улетают все птицы, когда наступает зима.

– Все верно, – кивнула гарпия, – я лечу как раз туда и могу тебе помочь. Но за дальнейшее я не ручаюсь.

Ее ответ не внушал оптимизма, но у меня был мой посох, а еще юность и свойственное ей безрассудство, поэтому я согласился. Тогда гарпия стала ко мне боком, подставив покатую спину, и я вновь поразился красоте ее оперения, которое напоминало металл, только вынутый из горнила и облитый ледяной водой. В лучах солнца по нему полосой прокатывалось сияние.

Я сел поудобнее (насколько это было возможно) и обнял птицу за шею, а гарпия, прижав хохолок, разбежалась и вдруг сорвалась вниз с обрыва. У меня перехватило дух – в тот момент я решил, что мой феникс все же решил нырнуть в самое пекло… но падение плавно перешло в парение, и мы уверенно полетели сквозь дымную завесу.

Искры покусывали мне стопы, и я весь взмок; сквозь черную стену дыма ничего не было видно. Однако мы поднимались все выше и выше; вскоре дымящая бездна осталась далеко внизу, я не видел даже пустыни – нас окружало лишь небо, небо без конца и края, разлитая над миром синь, и мы скользили по ней, как лодка по глади спокойного озера.

Мы летели даже выше облаков, и воздух начал потрескивать от наполняющих его ледяных кристалликов, а над нашими головами уже маячила чернильная бездна космоса. Так высоко не залетали даже самолеты, и на меня начала накатывать гипоксия. Гарпию же, казалось, все это ничуть не волновало. Она летела все вперед и вперед. Не знаю, сколько прошло времени; я не особо смотрел по сторонам, но вдруг заметил маячившее в бескрайней сини крохотное темное пятнышко. Оно приближалось и росло, пока не обрело узнаваемые очертания – это был остров.

Но как же я ошибался! Даже когда мои глаза увидели, мозг все еще отказывался это осознавать. То, что я принял издалека за остров, оказалось ласточкой таких необъятных размеров, что на ее спине расположился целый город. Я смог различить даже деревья, речку и водяную мельницу.

– Так это и есть город птиц? – восхищенно воскликнул я, но мои слова отнял и унес ветер.

Гарпия мягко приземлилась на широкой улице, словно специально созданной для ее посадки, и я свалился с ее спины – ноги не держали. Так я и остался сидеть на нагретой солнцем золотистой брусчатке, очумело вертя головой по сторонам.

Помимо того, что город находился на спине птицы, он ничем не отличался от любого другого города. Двухэтажный домики из желтоватого кирпича манили призывно распахнутыми окнами, хотя выставленные на подоконниках цветы в горшках давно засохли, а занавески покачивались, как кружевные призраки. Было заметно, что раньше за двориками ухаживали, но теперь они заросли сорняками и травой по колено.

На натянутых между крышами веревках трепыхалось вывешенное на просушку белье и сидели группками синицы, лазоревки и снегири. Чашки и тарелки на столиках кафе давно покрылись пылью, и между ними бродили сытые дятлы и сычи, будто официанты, следящие за порядком.

Немного придя в себя после полета, я решил прогуляться по улицам. Из-под ног с истеричными криками разбегались перепелки. Солнце сильно припекало шею, но из-за высоты все равно было немного зябко. Такой неприятный термо-диссонанс.

Вокруг меня шуршали перья и трещали на разные голоса птицы. Они сидели бесчисленной армией на окнах, крышах, заборах и столбах, колодцах и ветках деревьев, провожая меня зоркими взглядами, от которых в затылке зудело.

Я так и не встретил ни единого человека, хотя прошел весь город от начала до конца.

Я провел в птичьем городе пять дней, пользуясь оставленными людьми вещами и питаясь зелеными яблоками, сорванными в садах. Когда от яблок стало уже тошнить, я ел зерна и клевал сырой овес… Щебечущая многоголосица вскоре слилась в привычный шум, который не замечаешь, а присутствие птиц перестало напрягать. Их перья были мягкими, как перина, и они рассказывали удивительные истории…

А когда я вспомнил, что я человек и что слишком здесь задержался – кто его знает, сколько на тот момент прошло времени! – стал расспрашивать птиц, как мне отсюда вернуться на землю.

«Странная ты птица! – стрекотала иволга, сев мне на плечо. – Когда нам нужно вернуться, мы просто подходим к краю и улетаем!»

– Но у меня же нет крыльев… – пробормотал я, заглядывая вниз – но увидел только ледяную синь, далеко-далеко внизу устланную лебяжьим пухом облаков.

«Все птицы могут летать! – возразил козодой, не сводя с меня своих пугающих немигающих глаз. – Раскрой крылья и прыгай!»

«Прыгай! Прыгай!» – поддакивали ему воробьи, семеня вокруг меня.

Чьи-то большие крылья и клювы потянули меня за руки, а когтистые ноги стали толкать в спину, и тут-то меня будто ледяной водой облили. Я отпрыгнул от обрыва, брыкаясь и отмахиваясь, и птицы с трескотом и писком разлетелись, роняя перья. Сердце колотилось как сумасшедшее. А я, видимо, и сам уже сошел с ума, раз разговаривал с птицами и на полном серьезе собирался улетать! Нет уж, я не птица!

Во рту еще ощущался приторный привкус сырого овса, а одежда была заляпана гуано и пухом. Я рванул через город, закрыв руками уши, чтобы не слышать оглушительного щебета и карканья, и не глядя по сторонам. Как раньше город пытался меня поглотить, так теперь так же отторгал. Нечего здесь делать тому, кто не смог стать птицей – вот что он мне говорил!

Не стану расписывать, как я спускался вниз на спине гарпии, потому что тогда все еще плохо понимал, что происходит. Воспоминания о том полете смазались, оставив в памяти лишь вкус ледяного неба, почему-то напоминающий кокосовое мороженое, и свист ветра в ушах.

Не помню даже, куда меня доставила гарпия и что я ей тогда говорил. А вот как припал к земле, обнимая ее – очень хорошо помню.

С тех пор я особенно ценю то, что я человек. И не очень-то доверяю птицам.

Путешествие 4. Уга. Та, что следует по пятам

Я не раз попадал в этот город, хотя каждый раз он казался новым. Город принимал разные обличья, носил маски и представлялся разными именами, но я всегда его узнавал – по съежившемуся, затаившемуся в подворотнях, наблюдающему из каждого угла ледяному мраку. Мрак смотрел мне вслед огромными, как две луны, глазами, хищно скалился и дышал в затылок леденящим морозом.

Я узнаю его, как бы он не пытался меня обмануть. У этого города сто названий, сто личин: Бьёрк, Виттави, Шанхала, Айсборг… но я называл его просто городом января.

Совру, если скажу, что не люблю зиму. Я бывал в разных частях разных миров и видел столько разных зим! Белых и синих, теплых и холодных, спокойных и бурных…

В этом городе зима наблюдала за каждым твоим шагом, не желая выпускать из своих цепких когтей. Она преследовала слабых и пожирала их, как огромная хищная кошка крохотную мышку. Стоило только замешкаться, остановиться на миг, чтобы погреть руки дыханием – и Она уже обвивала лапами горло, впивалась когтями в кожу…

– Зима… – сказал он, выдыхая облачко теплого пара.