На пути к истине

– Вот-вот, – поддержал прокурор. – И я ведь о том же говорю. Человек сражён болезнью, можно сказать, на ладан дышит. Не дай бог, ещё случится что с ним. Начнёт потом писать губерния…

С минуту все сидели молча, каждый думая о своём.

– Ну ладно, – произнёс, наконец, прокурор, поднимаясь с кресла. – Не буду больше мешать вам, пойду к себе. Надо ещё просмотреть почтовую корреспонденцию, узнать, чем недоволен, на что жалуется наш люд…

Ощупав с болезненным видом поясницу, он медленной, шаткой походкой направился к выходу…

Шамсиев посмотрел на часы.

– Без четверти четыре… – произнёс он задумчиво. – Давай-ка, Серёжа, закажем Пермскую облпрокуратуру, начальника следственного управления!

Вахрамеев стал звонить в междугородку. Шамсиев тем временем встал и, пройдясь по комнате, остановился у окна.

Сад. Деревья неподвижны, словно дремлют в объятиях жаркого дня. Падающий сверху солнечный свет как бы оседает в их кронах, превращая их в изумрудно-янтарные купола, и лишь кое-где лучи, прорываясь сквозь листву, достигают земли, рисуя на ней причудливые блики.

Шамсиеву хотелось сказать Вахрамееву, как было бы сейчас хорошо побродить по лесу, посидеть где-нибудь на берегу озера с удочкой, забыв о душном кабинете, бумагах, но он воздержался от сентиментальностей и произнёс, не оборачиваясь, как бы самому себе:

– Да… Чувствуется, крепко зажали тут твоего шефа. У него прямо фобия какая-то перед этим горкомом.

Отойдя от окна и усевшись вновь в кресло, он добавил чуть укоризненно, видя, что Вахрамеев уже дал заказ по телефону:

– А этот Лемех, профессор ваш, тоже хорош! Сам помог нам связаться с Бориным, а стоило чуть сунуть нос к нему, как тут же нажаловался секретарю горкома. Замдиректора театра, твой школьный товарищ, тоже такой же ябеда?

– Шейнин? – улыбнулся Вахрамеев. – Да нет, кажется. Впрочем, человек он тоже не простой. Кстати, виделся с ним только вчера, пытался выведать что-нибудь о Борине, но, похоже, о его прошлом он тоже мало что знает. Борин, хотя и слыл человеком общительным, но свою личную жизнь больно-то не афишировал. И к женщинам, говорят, особого пристрастия не питал, во всяком случае, в последние годы. Правда, Шейнин говорил о его романе с одной актрисой…

– Что за актриса?

– Да есть одна особа в театре. Наталия Хоменкова. Женщина лет тридцати. Таланта, можно сказать, никакого, но чертовски хороша и очень, говорят, расчётлива. Сейчас она на гастролях, послезавтра должна приехать.

– Послезавтра? Надо будет обязательно встретиться с ней…

Телефонные звонки прервали их беседу.

– Это Пермь! – Вахрамеев поднял трубку и передал её Шамсиеву.

– Начальник управления Качалов слушает! – донеслось отчётливо из трубки, будто говоривший находился где-то рядом.

– Здравствуйте! Вас беспокоит старший следователь по особо важным делам при прокуроре РСФСР Шамсиев Булат Галимович, – представился Шамсиев сначала официально, но услышав в ответ, что начальник знает его по одной из встреч в Москве, продолжал уже свободно, раскованно:

– А-а, кажется, я вас тоже вспомнил… Тем лучше, будем говорить, как добрые знакомые! Вы уж извините! Для пространных суждений просто нет времени. У меня к вам большая просьба. Я нахожусь сейчас в командировке, на приличном расстоянии от вас. Так вот, лет десять-двенадцать назад в вашем областном драмтеатре работал Борин Илья Ефимович, режиссёр. Нам хотелось бы получить некоторые сведения о нём. Интересует нас прежде всего, была ли у него жена, когда и отчего она умерла, женился ли Борин после этого и как сложилась его дальнейшая жизнь. Словом, хотелось бы знать всё об этом человеке… Понимаю, будут трудности, но уж вы, ради бога, постарайтесь! Возможно, найдутся люди, с которыми он в своё время работал, общался, отыщутся какие-то документы. И прошу иметь в виду, у нас на счету каждый день… Если появятся какие-то важные сведения, позвоните, пожалуйста. В случае моего отсутствия телефонограмму примет любой работник местной прокуратуры. Материалы шлите почтой…

Он назвал адрес и номера телефонов.

Начальник управления пообещал немедленно дать задание своему следователю. На этом разговор закончился.

– Ну вот, – сказал с довольным видом Шамсиев. – Кажется, мы начали выходить на орбиту других городов…

– Благих, как говорится, начинаний, – поддержал его улыбкой Вахрамеев и после последовавшей длительной паузы спросил как-то несмело: – Я буду вам ещё нужен, Булат Галимович?

– А что? – поинтересовался Шамсиев.

– Да ничего особенного! Просто заехал на денёк шурин. Договорились с женой свозить его на дачу…

– Решили спрыснуть встречу? Ну ради бога! – рассмеялся добродушно Шамсиев. – Я и сам хотел уйти сегодня пораньше, заглянуть на колхозный рынок. Ты понимаешь, захотелось вдруг жареной картошки, такой домашней, с лучком…

– Поедемте с нами. Такую закатим пирушку!

– Спасибо, Серёжа, но у меня свои планы… Рынок далеко?

– У меня машина, завезу вас…

Колхозный рынок, несмотря на исход дня, был полон народу.

Возвратившиеся из садов и огородов дачники, прибывшие из ближайших сёл и деревень голосистые бабы и чуть захмелевшие мужики бойко торговали всевозможными дарами природы, зазывая к себе покупателей хитроумными намёками и посулами.

Была середина лета, а на прилавках уже красовались довольно крупные яблоки и груши, а от обилия садовых ягод просто рябило в глазах.

Шамсиев однако не поддался соблазну. Подойдя к маленькой невзрачной старушке, сидевшей задумчиво возле корзины, наполненной клубнями молодой картошки, он ощупал для вида несколько картофелин и, кивнув одобрительно, попросил:

– Свешайте-ка килограммчика два, бабуся!

– Бери, сынок, бери, хорошая картошка! – обрадовалась старушка и, сразу привстав, начала торопливо перекладывать клубни из корзины на старенькие, потемневшие от времени весы.

Наблюдая за ней, Шамсиев вдруг ощутил неясное внутреннее беспокойство, будто кто-то со стороны потихоньку следил за ним.

Он поднял голову, огляделся и вдруг замер.

Неподалёку, за торговыми рядами, стояла, взирая на него чуть улыбающимися глазами, женщина, яркая, красивая и до боли знакомая. И тут же его осенило. Боже мой! Да ведь это же она, Аристова!

Но откуда? Что это, бред, галлюцинация?

Он тряхнул головой, пристально всмотрелся ещё раз в стоявшую словно призрак женщину.

Да, точно, это она! Эти выразительные голубые глаза, эти роскошные светло-русые волосы, эта высокая горделивая шея, увенчанная цепочкой беленьких бус, это платье, голубое, в белый горошек – их невозможно перепутать, они могут принадлежать только ей, Аристовой…

– Ну что, берёшь, что ли, сынок, картошку-то иль передумал? – словно пробудил его от какого-то короткого сна недоумённый голос старушки, и он, тут же повернув голову, проговорил спешно:

– Да, да, беру, бабуся, беру… Извините…

Наклонившись, он стал перекладывать картошку в пакет, делая это торопливо и неуклюже, словно кто-то сдерживал его руки. Спрятав пакет в сумку и рассчитавшись со старухой, он посмотрел снова туда, где стояла та женщина, но, увы, её уже там не было.

Ошарашенный, он стал искать её в толпе, прошёлся между рядами, вглядываясь в лица встречных. Но напрасно. Всюду, куда он ни обращал свой взор, видел лишь чужих, незнакомых женщин, а та, которая была ему нужна, словно растворилась в воздухе.

Охваченный смутными чувствами, Шамсиев покинул многолюдный рынок…

Вернувшись домой, Шамсиев освежился холодной водой и принялся готовить ужин. Как человек, часто бывающий в командировках, он имел в этом деле солидный опыт.

Почистив и нарезав с пяток картофелин, поджарив лук и морковь, он заточил всё это в наглухо закрытую сковородку и, поставив её на газовую горелку, поднялся на верхний этаж и включил телевизор.