Родом из шестидесятых

– Какая у тебя жена, красивая, благородная. Смотри, не изменяй ей.

Моя любимая посуровела, ее коробило от лицемерия подруги.

Еще одна подруга, сослуживица из рекламного агентства Наташа, некрасивая и носатая, помалкивала в чужой компании.

Вспоминали студенческие годы, куда школьные подруги поступили вместе. Катя смеялась.

– В институте собрались перед экзаменом, пересказывали друг другу произведения. У всех каша в голове. Сдавали госы. У меня была юбка с большими карманами – мода тогда была. Галка говорит: "Принеси юбку". Они там ее по очереди надевали, чтобы шпоры прятать. Галке не повезло – заел замок на кармане, а в нем шпоры.

– А Катька подошла к одному парню, – засмеялась Галка, – и хлопнула его по плечу: "У тебя шпоры есть?" "Есть, есть. А у тебя?" Катька поворачивается, а это экзаменатор!

Катя подключила к разговору Наташу, подругу по работе.

– Как Томский, выздоровел?

– А что ему? Такой же бабник, хоть росточком не вышел. У нас девки говорят: сухое дерево в сук растет.

Я видел его, их сослуживца в рекламном отделе. Сын председателя профсоюзов СССР Томского, покончившего с собой после разговора со Сталиным, обещавшим ему не трогать семью, Юра был арестован в 16 лет и просидел до разоблачения культа. Вышел из лагеря весь какой-то разболтанный, с виляющей походкой, пугливый и в то же время гордый. «Сломали Юрия Михайловича, – говорила Наташа. – Сидел в одной камере с Бонч-Бруевичем. Когда вызвали без вещей, все понял – на расстрел, и отдал свои вещи Томскому».

Наташа переменила тему, заговорила презрительно:

– А шеф-то наш солидный – как не стыдно! – поехал за границу рабочим, с гвоздями и молоточком – вынимать и снова закладывать макеты. Правда, я бы и судомойкой поехала. Подруги говорят: мы-то хаем, а сами того же своим мужьям желаем.

Жена моя морщится.

– Да, шеф тряпочник. Не люблю я это. Может и остаться за границей. Ты бы осталась? Я нет. Не из каких-то патриотических причин, а просто – здесь корни.

Красивая Елена сказала моей жене:

– А вот Веня твой поехал бы за границу не из-за тряпок, а понять что-то.

– А он такой, как я, – развеселилась Катя. – Надоело протирать юбку, редактируя всякую патриотическую дрянь. Хочется большего. Вот, тебе, Лена повезло.

– Внешний блеск, – усмехнулась Елена. – На самом деле талдычу ту же дрянь.

– А я бы поехала из-за тряпок, – горячо возразила Галка, обернувшись ко мне. – Брось ты свои поиски чего-то! А жену обеспечивать, и самому быть обеспеченным – мало? Это тоже неплохо.

Худая Валя, принимающая все, как есть, не соглашалась:

– Э-э, не осталась бы за границей… Кто знает.

– Ха-ха, – загоготала Галка. – Нет, бараны же вы, не знаете, зачем живете.

– Мне нужно самое простое, – говорит Валя, – нормального человека и нормальной жизни.

И вздохнула:

– Да, нам бы заиметь трехкомнатную квартиру, да муж бы за границу поехал, больше ничего не нужно!

Ее муж, бесцеремонно поглощенный едой, поднял голову и прикрикнул на нее:

– Иди сюда, надаю сейчас!

Насытившийся и пьяный муж Вали лез ко всем дамам, с бесцеремонной мужской уверенностью обнимал и пытался целовать взбудораженных женщин. Я понимал этого козла, лапающего всех баб, но когда он облапал мою Катю, хотелось дать ему в морду.

На кухне Галка говорила Вале:

– Ну и домострой тебе попался.

Та прятала глаза.

– Я его люблю.

На кухне Наташа жаловалась: конечно, возьмет ребенка от родителей на свою новую квартиру. Какое имею право на их шее сидеть? Ведь, ребенка родила я, он не их, как ты говоришь.

Я не понимал, кто здесь, зачем они говорят что-то не обязательное, и хотел и боялся остаться с Катей наедине, в нашем счастливом сне. Светлым пятном была только красавица Елена. Несмотря на мое окончательное успокоение в Кате, мне та нравилась, тем более она глядела на меня с несомненно женским интересом в темных глубинах ее еврейских глаз. Ничего здесь нет такого – мужикам, глубоко запавшим на одну, могут нравиться и другие.

Следующим вечером раздался звонок. Катя схватила трубку, и вся покрылась испариной.

– Я вышла замуж.

И разговор быстро свернулся.

Я спросил:

– У тебя кто-то был?

Она смутилась, и твердым голосом сказала:

– Был.

Я ужаснулся, боясь спросить: как долго?

Повернулся, оделся и пошел. Словно мне в волшебном сне нанесли удар ножом.

Она бежала за мной босиком по освещенной улице.

– Тогда я тебя не знала!

Вспоминаю, я тогда в ревности не различал ее прошлое и настоящее. Убыстрил шаги, и она отстала, рыдая.

Шел и воображал, как ее ласкает другой. Наверно, любила, с ума сходила. А он бросил ее, а теперь захотел продолжить секс. И, может, делала аборт от него.

Я накручивал себя. "Изменила мне, пусть и раньше".

Она любит не меня, – проносилось в моей голове. – Вышла не по любви, нашла во мне тихую гавань после бурной жизни. Сколько лет она отдавала любовь другому? И наверно, еще любит. Любят лишь один раз. Я – лишь сожаление о той первой любви. Подруги, наверно, все знают о ее отношениях.

Вспомнил приятеля Тамарина. «Люблю я молоденьких девочек. И знаешь, у меня кавказский характер. Если кто есть у девчонки – ухожу, не могу. У них всегда еще кто-то есть. Но не могу.