Таймер

Вот и в палате он её всегда деточкой называл. Дочкой. Танечкой. Конфетами угощал и мандаринами. А она ему подушки взбивала, помогала держать поильник, витамины колола. Старик слабо улыбался, благодарил, радовался, что не больно от укола. Дружили, можно сказать.

«Вот и с Арсением, можно сказать, дружили, а он тоже обманул»,– не к месту подумалось Тане.

Игорь Валентинович помолчал, с трудом отдышался. Рука его ослабла в эту секунду настолько, что Таня могла бы без труда вырваться и убежать, но она осталась.

– Верить в жизни нельзя никому,– снова раздался смрадный сип из-за спины, рука захватчика напряглась, лезвие неприятно оцарапало Танину шею.– Никому. Ни своим, ни чужим. Все в конце концов бросают, и близкие даже быстрее. А может, так только кажется, потому что от чужаков мы ничего не ждём…

Дверь в чулан распахнулась. Пришла Юлия Владимировна.

Игорь Валентинович ещё крепче прижал Татьяну к себе. Тане казалось, что она не боится: пациент слаб, она сможет вырваться в любой миг, но не делает этого и не сделает, пока он не получит желаемое. В конце концов, его просьба не столь уж сложна. Но сейчас, когда Игорь вдруг невероятно окреп, словно прижизненно перековался в собственный памятник из бронзы, Таня испугалась. Немощные руки давили так, что дышать становилось всё труднее, а нож впивался в кожу и ранил. Не оставалось сомнений: этот человек действительно способен убить её за колыбельную, которую, возможно, ему не суждено больше услышать.

Юлия шагнула в чулан, но пациент с такой силой сжал заложницу, что она вскрикнула, и Юле пришлось отступить.

– Отпустите девушку,– сказала старшая медсестра,– я нашла тех, кто вам споёт.

Она говорила тихо, надеясь, что всё происходящее удастся скрыть, если не от начальства, то хотя бы от больных.

Таня почувствовала, как по плечу заелозил острый подбородок – старик помотал головой в отрицательном жесте.

– Сначала песня,– просипел он, и Таня попыталась повторить погромче, но сдавленное горло не позволило.

В коридоре появились двое. Мужчина и женщина. Она чуть впереди, шагала широко, иногда едва ли не бежала. Высокая, стройная, в расстёгнутом белом халате. Или в светлом плаще? Цокот её каблуков отскакивал от больничного пола.

Он – низкий и неуклюжий, перекатывался вразвалочку чуть поодаль. Кто эти люди – Таня разглядеть не смогла.

– Явились,– засипел старик.

– Я пригласила ваших родственников,– пояснила Юлия Владимировна.

– Папа,– воскликнула женщина, отстраняя старшую медсестру. Мужчина прислонился к стене, скрестив на груди руки.– Мы заберём тебя домой, если ты отпустишь девушку!

Старик отреагировал то ли кашлем, то ли горьким смешком.

– Вот видишь, деточка,– зашептал он Тане в ухо,– они заберут меня, если я тебя отпущу. Что мешало им забрать меня раньше? Обещали забрать и обманули. Верно, кому дома нужен отвратительно пахнущий больной. Пой, доченька. Передай ей!

– Он просит вас петь,– Таня озвучила просьбу собравшимся.

– Что?

– Пойте, он хочет услышать колыбельную…– Таня запнулась, припоминая строку из песни, старик тут же зашептал:

– «Ночка тёмная до края расстелила небеса…»

– Я…– женщина в волнении схватилась за шею,– Я не умею петь… И не помню этой песни…

– А ты ничего не помнишь,– сварливо засипело в Танином ухе,– ничего из того, что отец с матерью тебе дали. Тебе же твой ненаглядный важнее…

Старик смачно плюнул Тане в спину, выражая презрение к мужу дочери, и тут же закашлялся. Столовый нож опять зацепил кожу, и Таня повела головой, пытаясь устраниться от лезвия.

– Что он сказал? – уточнила женщина в плаще.

– Переводи, переводи,– донеслось сквозь кашель. Таня задержала дыхание: её замутило от внезапно нахлынувшей волны смрада, к которому она уже успела было привыкнуть.

– Он говорит, что ваш ненаглядный вам дороже отца с матерью…

Женщина сглотнула комок, но отвечать не стала. Таня выпрямилась, подтянув старика, словно походный рюкзак. За время кашля он заметно обмяк.

– Я не буду больше ничего передавать,– твёрдо заявила она,– достаточно. Додумались, сделали и меня репродуктор для обсуждения своих семейных неурядиц!

– Будешь, будешь,– просипел Игорь Валентинович, снова наливаясь свинцом.

В коридоре хлопнула дверь.

– Караваев,– прикрикнула Юлия Владимировна, прикрывая дверь в чулан,– куда направился после отбоя?

– Ой, Юлия Владимировна, а вы на работе ещё? Времечко позднее, шли бы домой.

– Я сама разберусь, во сколько мне домой уходить. Живо спать!

– Так я в туалет…– попытался оправдаться пациент.

– Знаю я ваши туалеты. В карты крадёшься играть. Даже знаю куда: в пятнадцатую палату. Как дети! Марш в постель! А то и пульт от телевизора отберу до утра!

Пациент чертыхнулся, но перечить не стал. Дверь снова хлопнула: Караваев вернулся в палату.

Таня переминалась с ноги на ногу, пытаясь найти удобное положение. Старик теперь не шевелился, только держал её мёртвой хваткой и одышливо свистел.

«Сколько же силищи в нём,– подумала Таня,– прежде он, вероятно, мог свернуть горы!»

Очередные шаги в коридоре заставили Юлию Владимировну обернуться. Она отпустила дверь чулана, которую всё ещё держала прикрытой.

– Наконец-то,– выдохнула она.

Таня увидела через щель между створкой и дверной коробкой, как недавно – через щель между пластинками жалюзи, знакомый силуэт в длинной юбке и вязаной кофте. Судьба у неё, что ли, такая: наблюдать эту девушку через щели?

– Проходите.– Дверь распахнулась шире. Вера протиснулась в узкое пространство чулана. Теперь они втроём стояли почти в обнимку.

«Не только через щели,– усмехнулась Таня про себя: в иронии она черпала силы,– теперь я разгляжу её подробно и максимально близко».

Перед тем, как дверь снова захлопнулась (пение не должны услышать пациенты), Таня заметила лицо Арсения: обеспокоенное… и виноватое… и любопытствующее…

Юлия Владимировна прильнула к замочной скважине сначала глазом, потом ухом.

Вера сделала несколько глубоких вдохов, вбирая в себя затхлый воздух крошечного помещения, откашлялась и начала – неуверенно и фальшиво:

– Ночка тёмная до края расстелила небеса… Простите,– она снова откашлялась, потеребила деревянную пуговицу на кофте, словно для того, чтобы проверить, работает ли пристёгнутый микрофон – такой бывает в телепередачах, потом крепко сжала её пальцами.

Голос за спиной Татьяны молчал. В каморке было темно и сквозь привычный смрад разлагающейся опухоли проступил новый оттенок: сыроватый запах пыли, мокрой тряпки, влаги со дна вёдер. Таня поразилось собственному обонянию. Или всему виной – фантазия? Но от старика за спиной исходил настолько явственный запах смерти, что ей поневоле захотелось вдохнуть хоть немного ароматов жизни, пусть даже и с уборочного инвентаря.