Таймер

– Я думал…

Вера оглянулась и почему-то позволила нам нагнать себя. Дальше мы шли молча. Мне и Вере было зябко, но мы не отбирали у недавней заложницы своих тёплых вещей.

Как всё усложнилось! Теперь всё стало совсем ненормально! Вера спасла Таню. Вера поехала со мной, не задавая лишних вопросов. Я сам ни с того ни с сего начал сочинять про анафилактический шок… Вера отдала Тане свою кофту. Вера сказала Тане, что между нами что-то может сложиться… Вера, Таня… Вера – Таня… Вот они, две мои девушки идут рядом, так запросто, словно подружки. Вот так запросто… Вот так запросто всё усложнилось. И усложнилось без всяких исчезающих этажей. А только из-за меня одного. Усложняют всегда люди, а этажи – только дополнительные обстоятельства. Хочешь жить счастливо – живи счастливо, и ни один исчезающий этаж этого не отнимет. Хочешь быть сирым, убогим, калекой – будь, но не стоит винить в этом исчезающие этажи. Они тут ни при чём.

Мы проводили Таню. Я даже не подумал, что, возможно, стоило бы остаться с ней, поддержать, помочь, накипятить для неё чаю, набрать ванну или просто посидеть рядом, пока она уснёт.

Мы вернулись с Верой в наш подъезд.

– Вер, скажи честно, это ты нацарапала? – уточнил я, подходя к двери съёмной квартиры. В полумраке подъезда, подсвеченные тусклым фонарным светом из окна, буквы на вздыбленной краске казались ещё более шершавыми и взъерошенными.

– Что я, чудачка какая-нибудь, на дверях писать?

– Ну да, ну да… Не чудачка,– пробормотал я.– Спасибо тебе за Таню.

– Это не было сложно. Зайдёшь ко мне? – спросила Вера, и я понял: ей бы хотелось, чтобы зашёл.

– Нет,– ответил я и понял: мне ужасно не хотелось заходить. А может, стоило согласиться? Кто знает, вдруг за ночь этаж исчезнет? Или Вера посвятит меня в какие-то свои тайны? Или вовсе откажется от принципов и между нами случится то, ради чего я согласился сыграть по правилам, установленным соседкой из 96-й квартиры?

– Ещё не пришла пора израсходовать третью,– я хотел сказать «последнюю», но не стал,– попытку.

Глава 11

Юлия Владимировна позвонила, когда Таня уже проснулась. В банном халате и с большим махровым полотенцем на голове, она сидела на кухонном диванчике. Большая кружка с кофе обжигала пальцы, но не согревала. Именно так: обжигала, но не грела. И душ – почти кипяток, но тоже не согрел. Всю ночь Таню бил озноб, а смрадный запах разлагающейся опухоли она чувствовала до сих пор от собственной кожи – через ванильный аромат средства для тела, через отдушку шампуня, через цитрусовые нотки крема для рук. Через всё многообразие запахов мира. Сквозь кофе, в конце концов! (Даром что кружка с горячим напитком прямо у ноздрей!) И пар тоже обжигает, но не греет.

Трель телефонного звонка некоторое время покачивалась на вибрации. Мобильник валялся в комнате. Таня не хотела вставать. Звук стал тише: аппарат доехал до края и упал с прикроватной тумбочки, динамик утонул в мягком ворсе напольного ковра.

Полотенце вдруг размоталось и едва не окунуло уголок в кофе. Таня отставила кружку, наспех кое-как вытерла волосы по дороге в комнату и бросила полотенце на кровать. Подняла мобильник.

Юля. Надо перезвонить.

– Алло.

– Танюш, ты как?

– Ещё не поняла.

– Не волнуйся, звонила дочь Игоря Валентиновича, она не имеет претензий ни к тебе лично, ни к больнице в целом. Приносит свои извинения за вчерашнюю грубость. Руководство больницы довольно, что обошлось без шума.

– Я несколько раз могла от него вырваться,– Таня крутила в голове события вчерашнего вечера. Теперь ей казалось, что вырваться она могла, когда угодно, а не только «несколько раз». И держал её пациент не так уж крепко, и нож у него был не страшный. Тупой. Не хлебный же, буфетчицей самолично наточенный. На шее осталась какая-то ерунда: едва различимые ссадины.

– Ещё чего не хватало! А если бы он тебя серьёзно поранил?

– Юль, знаешь, я не потому не вырывалась, что не могла. Я подумала: он пациент, ему жить осталось недолго, у него есть последнее желание и, вероятно, последняя возможность его осуществить. Пусть даже и таким способом. Он имел право…

– На что? На что он имел право? – Юля от волнения повысила голос,– персонал в заложники брать? Нож к горлу приставлять? Танечка, родненькая, я знаю, как ты относишься к своим обязанностям, как квохчешь у постелей больных, я знаю, что ты готова умереть на работе, но не надо этого делать в буквальном смысле! Так каждый второй, а потом и вовсе любой попавший в больницу, начнёт считать, что он имеет право угрожать врачам и медсёстрам, требовать от них бог знает чего, исполнять за их счёт свои последние желания.

Юля распалилась, иногда она переходила на визг. Таня приложила трубку к другому уху. Стало хуже слышно: в ухе ещё была вода. Таня подтянула к себе полотенце, накрутила на палец и поковыряла в ухе.

– Мы не наместники Бога, Танечка, не заместители природы, мы – помощники человека. Помощники. И не должны за свою помощь нож к горлу получать. Беречь себя надо, Тань.

Таня вернулась на кухню и хлебнула кофе с молоком. Горько. Сахар забыла положить, теперь уж наверное в остывшей воде не растворится. Она взяла рафинад из сахарницы, опустила его в чашку, удерживая за уголки. Сахарный кубик окрашивался напитком кремового цвета, и казалось, что бежевые кристаллики осыпаются в кофе, словно песчинки внутри стеклянной колбы часов.

– Сегодня, к сожалению, нам, медикам, приходится подстраиваться под современные реалии, а не под благородство профессии. Сожрут и затопчут вместе с благородством. О себе нужно думать. А то такие вот случайные террористы изведут нас на корню, и даже траура по стране не объявят. Скажут, что так и надо.

– Может, тогда уйти? – Песок пересыпался в кружку, Таня отпустила остатки белого кубика.

«Современные реалии,– подумала она,– вот они реалии: белый халат, как рафинад, вымочили неизвестно в чём и утопили».

– Я тебе уйду! Так, заканчиваем философствовать, приводи себя в порядок, отдыхай до следующей смены! Хотела подвига – ты его получила. Медалей не обещаю. Родина тебя не забудет, но и часто вспоминать не станет. Целую.

– Целую,– задумчиво откликнулась Таня и снова попробовала кофе. Несладко. Совсем несладко. Горько. И не только от кофе…

* * *

Я возвращался с работы. Да-да, приработок в торгово-развлекательной структуре. Ничего не изменилось. Язык стал красным от многократных повторений, а пальцы чёрными от пачкающейся краски с листовок. Надо хоть спросить для разнообразия, что за приработок предлагают. Туда, что ли, перейти?

Иногда на этажах торгового центра появлялись школьники с листовками, люди без пола и возраста в огромных плюшевых костюмах и лотки-однодневки с товаром на дегустацию. Хочется верить, что пришли они, получив от меня визитку с корявым рекламным текстом.

Я не собирался сразу останавливаться у своей двери. Заходя в подъезд, я всегда ожидал особенного послания. Не тех, что бросают в почтовый ящик (таковой тоже имелся, я вынимал из него время от времени бесплатные газеты, квитанции, рекламный мусор). Ждал я другого, состоящего из одного слова: «да» или «нет»: исчез этаж или на месте.

А дальше – выбирай не хочу! К Вере – за последним шансом, к Мише – за разгульной жизнью, к Огарёвым – за невкусным чаем и неприязненными взглядами, к Женьке… Мой знакомый, кстати, приезжал к нему. Интересно, чем закончилась встреча?

И тут меня осенило. Женька! Ну конечно! У него же есть тетради! Надо зайти к нему и порасспрашивать насчёт закономерностей исчезновения этажа. Вдруг они есть? Тогда дело в шляпе: просто высчитать день и час – и заглянуть к Вере в гости. Почему мне сразу не пришло это в голову?

С этими мыслями я ускорил шаг. Второй этаж, третий…

–Привет.

Миша соскочил с подоконника и протянул мне руку: как всегда, словно ковбой, выхватывающий кольт. И пальцы – вилами.

– Этажа нет? – понуро уточнил я.

Только схватишь какую-нибудь ценную идею, а она шмыг, и – в невесомости! Ускользает.

Миша сегодня был в трусах и майке, на лбу – зеркальные солнечные очки. На ногах – шлёпанцы.

– Вышел на минутку к подъезду воздухом подышать, и – вот! – пояснил он, разводя руками.

– Куда пойдёшь? Куда ты вообще ходишь, когда «вот»? – я передразнил его тон и жест.

– Никуда.

– Сидишь на лестнице?

– Да.

– А соседи не приглашают тебя к себе?