И в Саше просыпалась «заноза с красным карандашом» – так и хотелось исправить это протяжное неграмотное «ооо». И слово «отведывать» она с удовольствием бы вычеркнула…
– А ты, наша маленькая Саша?, не желаешь ли отведать ужина? – оборачивался он к Саше. – Сегодня подают крабовый салат!
– Я сейчас приду, папа, – отвечала Саша, откладывала листы с текстом, приходила на кухню, быстро ела, а потом наполняла тарелку для бабушки и приносила ей порцию в комнату.
– Ты покушай, мамулечка, – кричала с кухни Юлия Алексеевна, – а перед сном я тебе ещё почитаю!
В семье и раньше была склонность к театральности и нарочитости. Неестественности. Но с появлением Ульяны всё это проявилось с новой силой.
«Как странно, – думала Саша, – бабушка – новый человек в доме, и это она должна быть необычной деталью в привычной обстановке, а получается наоборот: её поведение мне кажется уютным и подходящим, а вся обстановка вокруг – нездоровой и даже стыдной».
И чем больше Саша находилась в этих новых обстоятельствах, тем больше убеждалась, что родители паникуют, им неловко, они не знают, как себя вести, и пытаются искусственным образом стянуть рану, края которой находятся друг от друга на расстоянии в 17 лет. Вычеркнуть эти годы из жизни, сделать вид, что семнадцати лет безмолвия и отчуждённости не было.
– Я твоя маленькая доченька, – говорила Юлия Ульяне, а после перед сном – Виктору: – Нет, я этого не вынесу. Мамочка совсем другая стала!
Саша чувствовала: бабушка холодна с Юлией, терпеть не может Виктора, но оттаивает – и глазами, и, кажется, сердцем, – когда видит Сашу; наверное, между ними может сложиться дружба.
«Какая может быть дружба между молодой девушкой и полоумной старухой», – думала Саша, но всё же перед «полоумной старухой» делала в мыслях продолжительную паузу, сомневаюсь в справедливости этого определения.
Наступило утро 31 декабря. Несмотря на то что праздновать собирались узким семейным кругом («Ох, пришлось отменить гостей, у нас дома теперь мамочка!»), на кухне кипела работа с самого пробуждения. Юлия Алексеевна аккуратно и скрупулезно готовила салаты. В оливье она предпочитала резать ингредиенты мелкими кубиками, в греческий – крупными полукружьями и кольцами, а брынзу отламывала вилкой и клала сверху на горку овощей большими неровными кусками. В крабовый салат Юлия Алексеевна никогда не добавляла рис, но всякий раз перед готовкой напоминала об этом мужу.
– Будет исполнено, мадам Жюли, – произносил он торжественно и патетично, словно для того, чтобы не варить рис, усилий требовалось в 1000 раз больше, чем если бы пришлось всё-таки сварить.
Виктор Владимирович отвечал за мясо. Уже с утра он сходил в магазин за свиной шеей, нарезал её на куски, с утра же хлебнул «коньяка» из-под французской этикетки и поэтому сейчас, укладывая на мясо помидоры, дурашливо приставал к сидящей здесь же на кухне Ульяне Васильевне.
– Тёщщщенька! Это будет великолепное мясо, нежное и сочное. Вам такого ещё не доводилось отведывать!
Вероятно, по этому слову «отведывать» можно было разгадать наречие тех таинственных стран, где в действительности разливали кондитерскую пропитку, потому как появлялось оно исключительно после употребления отцом алкоголя.
– О, mon Victor, может быть, вам не стоит пока больше пить коньяк?
– Мадам Жюли, я – трезвурчик! – словосочетание «трезв, как огурчик» Виктор Владимирович смешивал в одно слово, и Саше оно даже нравилось прежде, но теперь, когда в доме появилась бабушка, все эти слова и фразы стали казаться девушке заезженными, запользованными до неприличия! Вечное «Ты помнишь, что рис не кладём?» – хотя это не требует напоминания. И этот диалог с упоминанием трезвурчика – сколько ж ему лет? Одни и те же слова, одни и те же – предсказуемые! – реакции. Недописанный матерью роман и бесконечное перечитывание одних и тех же глав. И бесконечные же обещания Юлии дописать, и оправдания на работе: «Я не Юлька-Рулька, я скоро стану известной писательницей!» И: «Я не Рулькин муж, а муж перспективной романистки!..» И всё по кругу, по кругу, по кругу. Изо дня в день. Саша уже не ждала от родителей ничего нового, они вряд ли чем-то могли бы её удивить.
Бабушку привели на кухню, чтобы «не лишать ощущения праздника».
Саше поручили резать зелень. Она поглядывала на бабушку сквозь спадающую на лоб чёлку, и ей отчего-то казалось, что созерцание толчеи на маленькой кухоньке вряд ли повышает пожилой женщине настроение. У самой Саши настроение тоже не было праздничным. На душе поселились чувства, которых она в себе прежде не обнаруживала. Бунтарские чувства. А в голове – мысли, которым раньше там не было места. Бунтарские мысли! И если в первые дни после появления Ульяны весь негатив был направлен против «чужачки», то теперь она всё больше противилась прежнему укладу жизни. Её раздражало всё, что раньше было привычным и даже родным: эти псевдофранцузские прозвища родителей, их вкрадчивые – ей-богу, хоть бы матом когда-нибудь ругнулись! – голоса, разглагольствования Виктора о правилах русского языка и противных корректорах с красными карандашами. Хотелось какого-то всплеска! Огонь под мясом, что ли, прибавить, чтобы оно сгорело? Файлы из компьютера матери поудалять или вообще швырнуть ноутбук в окно? Но ведь ничего, кроме очередной порции тихих причитаний, этими поступками не добьёшься.
Задумавшись, Саша начала рубить зелень излишне энергично и чуть не отхватила себе палец.
– Что-то надо менять – пробормотала она вслух.
– Наша маленькая Саша?, ты что-то сказала? Что ты хочешь поменять?
Саша вынырнула из размышлений.
– Отношение к камамберу, – улыбнулась она. – Надо менять к нему отношение, чтобы не пропал!
– Спасибо, что напомнила. А то бы задавила сейчас несчастный сыр в холодильнике кастрюлями и салатниками, – Юлия Алексеевна выложила круглую картонную коробочку на подоконник.
В начале восьмого Юлия Алексеевна и Виктор Владимирович засобирались в гости.
– Мы проводим старый год с Толмачёвыми и вернемся не позже 22 часов, – сообщила Юлия, укладывая в пакет праздничные туфли. – Новый год, мамуля, мы непременно встретим с тобой вместе, как раньше! Как в детстве!
Она чмокнула Ульяну в морщинистую щеку, та приняла поцелуй холодно и только едва заметно кивнула. Кивок этот означал, что речь дочери услышана, но вряд ли его стоило принимать за согласие повернуть время вспять.
Работать Саша сегодня не планировала. Все тексты она отправила ещё позавчера, деньги ей перевели на карту, новых заказов пока не было, поэтому едва родители ушли, она выключила телевизор на кухне, а в своей комнате снова щёлкнула пультом. Нашла другой канал – без юмора и громкой музыки.
– Надоела вся эта мишура, – прокомментировала она для бабушки, как раз вошедшей в комнату следом. Ульяна кивнула, этот кивок точно был осмысленным и однозначным проявлением согласия с внучкой. Но вслух Ульяна сказала другое:
– Я не хочу…
– Не хочешь балет? – переспросила Саша. – Давай переключу…
И нажала на кнопку. Из телевизора снова полетели отрежессированные взрывы зрительского хохота.
Ульяна рассматривала моргающую гирлянду. В родительской комнате стояла большая искусственная ель серебристого цвета, увешанная синими шарами, а свою комнату Саша украсила только бегающими огоньками и поставила в высокую цилиндрическую хрустальную вазу еловую лапу с настоящими шишками, но без прочих украшений.
– Ёлка? – спросила она.
– Да.
– Значит, Новый год?
– Новый год, – подтвердила Саша.
– Я не хочу, – повторила бабушка, и Саша поняла, что и в первый раз, и теперь она говорила не о телепередаче.
– Я тоже не хочу Нового года… Всё будет так же, как прежде…
– Здесь не хочу… – хрипло произнесла бабушка.
– Ты не хочешь праздновать здесь? – Саша подошла к бабушке ближе, прикоснулась к её плечу. – А где хочешь?
– Дома, – глухо и трескуче ответила Ульяна, и вдруг лицо её просветлело, а в глазах заиграли озорные огоньки; она смотрела на Сашу и улыбалась.
– Что? – непонимающе переспросила девушка, но взгляда не отвела и почувствовала, что тоже начинает улыбаться.
– Давай убежим, – подмигнула бабушка.
– В Варкинск? – спросила Саша. Слово заставило Ульяну задуматься, по лицу её пробежала тень, вероятно, из памяти название городка стёрлось.
– Домой, – повторила она.
Саша глянула на часы: ещё нет и восьми. Если вызвать такси, то за два с половиной, максимум за три часа они должны успеть доехать до Варкинска. В такое время такси лучше вызывать заранее. Саша вбила в приложении маршрут – стоимость повышенная, но не шокирующая – и нажала на зелёное поле сенсорного экрана. «Заказать». И только хотела начать собираться, как телефон пиликнул: машина найдена, время ожидания – 1 минута.
– Ну конечно, – проворчала Саша, – если бы мы прели в шубах у порога, приложение бы разыскивало машину целый час!
В ускоренном режиме Саша бросала в сумку недавно привезённые бабушкины кофты и другие носильные вещи. Несмотря на спешку, несколько раз проверила: все ли таблетки на месте? Сама оделась наспех, Ульяну тоже незачем сильно кутать: в такси тепло, поэтому пальто Саша просто накинула бабушке на плечи.