Волга-матушка река. Книга 1. Удар

– Интересно. Интересно, – с усмешкой прошептал Аким Морев и посторонился.

Анна Арбузина и академик сошли на берег. Иван Евдокимович свалил мешок с плеча, даже придержал его над землей, словно боясь разбить в нем хрусталь, и произнес:

– Зачем же это вам понадобилось в такую даль репу везти?

– Подарок. Что же поделаешь, Иван Евдокимович: подарки выбрасывать грех. Ну, теперь не беспокойтесь: я уж сама найду путь-дорогу.

– До свидания, Анна… Петровна, – глухо проговорил академик и в порыве нежности поцеловал ее руку.

– Да разве так прощаются хорошие люди? – запротестовала та и, обтерев рот кончиком косынки, крепко обняв Ивана Евдокимовича, поцеловала его в губы и раз и два. – Вот так-то, Иван Евдокимович. – И густо рассмеялась. – Теперь-то уж куда ни поедете, хоть на Север, хоть на Южный полюс, все одно ко мне не миновать…

– Да-да. Конечно. Да-да. Непременно. Да. – И академик, будто его кто силой оторвал от Анны, качнулся к теплоходу, затем быстро побежал по мосткам.

«Ну и ну. Междометиями заговорил. Впрочем, рад я за него», – шагая за академиком, подумал Аким Морев и, поднявшись на нос теплохода, сел в свое излюбленное плетеное кресло…

Проснулся он, когда солнце золотило верхушки мелкого кустарника-ветлянника, песчаные длинные косы… и дюны. Они виднелись всюду, будто застывшие волны.

«Что такое? Где это я? – протирая глаза, подумал Аким Морев и, окончательно просыпаясь, понял, что сидит в том же плетеном кресле, в котором устроился несколько часов тому назад. – Заснул. Вот это да».

– Но что такое? – в тревоге прошептал он, глядя на правый обрывистый и плоский берег, покрытый песчаными дюнами, мелким кустарником и кое-где желтеющей травкой…

Злой ветер, словно гигантским рашпилем, сдирает с обрыва рыжую землю и тучей бросает пыль на Волгу, отчего река покрылась не то ржавчиной, не то кровью. Временами на берегу появляется деревушка, село. Улицы песчано-пепельные, без единого деревца, а крыши хат покрылись мхами.

– Батюшки мои, да что же это такое! – воскликнул Аким Морев.

– Плывем в пекло, – прогудел рядом с ним Иван Евдокимович, и Аким Морев увидел, как у того в глазах грусть борется с чем-то очень радостным, и, понимая, почему такое происходит с академиком, сказал:

– А на душе-то у вас другое пекло.

– От этого природа не меняется, – заявил академик, давая знать, что он не желает говорить о том, что творится в его душе. – Завтра, послезавтра вы увидите зачатки самой настоящей пустыни… Прямо скажу, вы увидите, как Кара-Кумы шагнули через Каспий и легли там, где когда-то была цветущая растительность. А вы на самолет – ширк и в Астрахань.

– Ошибался, прошу прощения.

– И то… А когда мы с вами пересечем на машине Черные земли, тогда вы по-настоящему познаете передовую линию огня и полностью тыл. Вот что, – хитровато улыбнувшись, сказал академик. – В Астрахани купим ружья.

– В злые силы природы палить?

– Видите ли, от Приволжска тянется бывшее русло Волги почти до Черных земель. Оно обозначено на карте цепочкой озер. Дичи там – пушкой не прошибешь.

– Втроем бы поехать, – снова решив подшутить, произнес Аким Морев.

– Что? Как? – недоуменно спросил Иван Евдокимович и, догадавшись: – А-а-а-а. Мы к ней заедем. Да. Заедем. Непременно. Да.

«Опять заговорил междометиями», – любовно посматривая на него, подумал Аким Морев и, поднявшись из кресла, добавил:

– Пойдемте поспим маленечко: молодым людям надо силы накапливать. Значит, на Черных-то землях вы давненько не были?

– Давненько, – ответил академик, идя за Акимом Моревым.

– Чего же это вы с передовой линии огня убрались?

– В Москве воевал. Знаете, какой бой пришлось выдержать с агрономами-консерваторами. Так что передовая линия огня там находилась. Ныне она перенесена снова на юго-восток, и я готов на переселение.

– Оказывается, вы воин: и на природу и на дичь с ружьем.

– А вы задира.

– Есть малость… В данном случае от доброты сердца… Рад я за вас, Иван Евдокимович. Видел, как репу на бережок доставили. То по лестнице вниз ножки не шагают, а тут, вишь ты, мешок репы, как перышко, донес.

Глава вторая

1

Астрахань меньше всего интересовала Ивана Евдокимовича: мысленно он уже находился там – на Черных землях, в Сарпинских степях и, как опытный полководец, приближаясь к передовой линии, начал дорожить каждой минутой.

– Рыбий городишко, – с оттенком презрения произнес он, когда теплоход причаливал к пристани.

И верно, отовсюду несло густым запахом рыбы, а к этому еще примешалась несусветная жара, какая-то тихая, спокойная, но до того палящая, что казалось, их обоих посадили в ящик, поставили под солнце – кали немилосердно!

– Осенью – дышать нечем, а летом – умирай. Купчишки городишко строили: дрянненький, грязненький, – пояснил академик. – Так что, Аким Петрович, давайте заглянем в облисполком, попросим машину – и марш-марш на Черные земли.

Но, попав в центр, они были неожиданно порадованы чистотой гудронированных улиц, красивыми жилыми домами, зеленью и особенно парком: в нем под могучими акациями стояла приятная прохлада, и потому его не хотелось покидать.

– Тю-ю, – со свистом протянул академик. – Переворот в городе свершился… Но ведь это не купчики сделали, а советские люди! – как бы с кем-то споря, воскликнул он.

Вне парка стояла жара.

Ивану Евдокимовичу дышалось трудно, а из-под шляпы горошинами катился пот на виски, на плечи. Академик то и дело смахивал его батистовым платком, который вскоре превратился в мокрый комочек.

– Вот это жмет. Заметили, в городе нет толстых.

– Разве только приезжие… да и те не совсем толстые и не совсем тонкие, – глядя на академика, полушутя подтвердил Аким Морев.

– Вот именно – не совсем толстые, – охотно согласился тот. – Ну, и дави, – как бы приказывая жаре, добавил он. – А там, в степи, будет еще круче… глядишь, килограммчиков десяток дряни из меня и выпарит. Поскорее бы туда. Ну, поехали.

– Только кремль… кремль посмотрим, – предложил Аким Морев, прибавив шагу, но академик придержал его за руку.

– Куда несетесь сломя голову? Черт-те что! Я вам ровесник, а прыти у вас! Порошки, что ль, секретные принимаете? – и изучающе посмотрел на будущего секретаря обкома.

Аким Морев был вровень ему, но поджарый, потому на ногу легкий, и лицо у него совсем моложавое… Конечно, моложавое по его годам: не юноша ведь… И академик повторил:

– Порошки, что ли, принимаете секретные?

– Да. Те самые, что вы приняли, когда мешочек с репой на бережок доставили.

– Шутите все. Однако верно: те порошки омолаживают.

Вскоре они попали в древний кремль, где собор, церквушки, домики – низкие, с маленькими окошечками-бойницами – доживали свой век, как доживает старичок, умирающий смертью-сном.