Такие разные миры

Я смотрела на неё долго: мне даже показалось, это длилось целую вечность. Разрастающаяся злость кипела внутри как вода из гейзеров. Она могла бы и вырваться, чтобы опалить лицо каждого, кто сидел и смеялся надо мной.

Терпение, терпение, терпение, Ламия, звучал внутренний голос. Терпение — это то, что спасёт твою душу. Будь терпелива к тем, кто тебя не понимает, и быть может они станут снисходительны.

И в душе произошло спокойствие, ведь нечто подобное я слышала из уст читающей Коран матери однажды вечером.

Я продолжала смотреть на Кристину, в мыслях находясь далеко и от неё, и от всех остальных. Но вот она просто молчать не стала и издевательски, растягивая каждую буковку и наклоняясь к моему лицу, почти выплюнула мне в лицо:

– И что же ты мне сделаешь, вонючая иммигрантка?

И ведь действительно, я ничего ей не сделаю.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Когда звонок, оповещая о перемене, громко прошёлся по коридору, я вылетела из класса со скоростью самой быстрой гоночной машины и вышла во двор школы. Поиски рюкзака заняли минут десять; он валялся как раз под тем окном, принадлежащим моему новому, но уже успевшему стать для меня эквивалентом Ада классу.

Сразу после этого я решила думать, где бы мне совершить обеденную молитву, ведь время уже подходило. Но одно дело успешно найти это самое место и помолиться (а наши молитвы сильно отличаются от знакомой всем молитвы христиан), и совсем другое – сделать это таким образом, чтобы никто из этих мерзких подростков этого не заметил. Вот какая задача встала у меня на пути.

Детально осматривая довольно просторный двор школы, кипевший жизнью, я пришла лишь к одному единственному выводу: намаз у меня получится совершить только здесь, на газоне, отойдя немного дальше от беседующих кучек друзей, устроивших нечто вроде пикника на всю перемену. Двор изобиловал деревьями, которые будто навесы создавали много прохладных и скрытых от солнца мест, и просто весь расцветал на глазах от бледно-зелёного, показывающегося из-под светлых слоёв уже давно начавшего таять снега, цвета. Вдали отдавался шумом удар меча об землю: там находилась спортивная площадка, где старшеклассники, особенно пользующиеся популярностью у девочек, играли в баскетбол, при этом громко вопя.

Я посмотрела на огромные часы, висевшие прямо на фасаде школы. Времени на намаз у меня ещё будет, а пока мне следовало бы выяснить, где расположен мой учебный шкафчик, ведь до начала первого урока я этого сделать не успела.

Номер я узнала, а ключик получила ещё вчера вечером, когда папа вручил листок бумаги со всеми данными, которые понадобились бы мне в новой школе. Конечно, в школу меня устраивал именно отец, а не мама. Увидев её в кабинете администрации в этом её одеянии чёрного цвета, – а мама всегда носила исключительно тёмного оттенка свободные платья, висевшие на ней словно просторные халаты, – и такой же хиджаб, наверняка директору пришлось бы бороться с весьма заманчивой идеей отказать принять её дочурку в школу. Я почти уверена, что это именно мама настояла на том, чтобы в школу меня устроил папа, прекрасно сознавая возможные последствия своего здесь появления.

Оказавшись в здании школы вновь и игнорируя пялящиеся в свою сторону любопытные глазёнки, я быстро нашла свой шкафчик в длинном коридоре и с шумом его отперла. Все учебники из моего рюкзака мигом заполнили его, и места осталось разве что для небольших вещей вроде расчёски или же косметического набора, если бы он у меня был, конечно. Я не имела никаких других «побрякушек» или в каком-то роде сувениров, которыми подростки из американских молодёжных фильмов обычно любят заполнять свои шкафчики. Не было у меня и разных фотографий, на которых я бы улыбалась и махала рукой в камеру как полная идиотка.

– Слушай, может тебе наплевать уже на этот долбанный семейный ужин? – прозвучал мужской голос где-то рядом. – Этот чёртов концерт пройдёт у нас в городе один раз в жизни! Разве можно упускать такой шанс?

Мне совсем не хотелось поворачивать голову и обращать внимание на чьи-либо разговоры, и я, уверена, так бы и поступила, просто развернувшись и уйдя прочь, однако меня задели плечом, и человек, сделавший это, сам обратил на меня внимание.

– Упс, прошу прощения, каюсь, – сказал этот кто-то, когда я повернулась в его сторону.

Я не уловила в его голосе сарказма или какой-либо насмешки, которую ожидала услышать. Наоборот. Он вполне искренне, но просто в шуточной форме извинился.

А ещё, кажется, он не удивился моему виду, будто каждый день видит девушек, облачённых в шарф.

– Чумовой прикид, цыпочка, – произнёс второй из них. Он детально рассматривал меня, явно потешаясь.

– Да уж, – отозвался его друг. – Не каждый день такое тут видишь.

А я, наверное, раскраснелась. Но не от смущения, а от очевидного напряжения, который стал моим верным спутником ещё года так два назад.

Двое парней, хорошо одетые, опасно привлекательные, кажущиеся старше меня, открывали свои шкафчики, и я ужаснулась тому, что соседствую с ними. Почему же опасно? Да потому что так выглядят «крутые ребята» школы. Некая элита. А от таких ничего хорошего ожидать мне никогда не приходилось.

Парни почти сразу забыли обо мне и громко обсуждали какие-то матчи, концерты рок-групп, новости о последних автомобильных новинках и прочие «мальчиковые» темы, а я постаралась внимания на них не обращать и вновь вернулась к полкам.

И когда пришло их время уходить, тот, что цыпочкой меня не называл, вдруг повернулся ко мне и напоследок сказал:

– Добро пожаловать, восточная красавица.

А потом улыбнулся мне; то, что довольно редко в моей жизни происходило. Обычно люди «награждают» меня какими-то косыми взглядами или даже открытым возмущением, но вот я не думала, что одна единственная улыбка от незнакомца может подарить мне кусочек приподнятого настроения.

Тот, имя которого было Чес, шуточно толкнул друга в грудь, прикрикнув какое-то безобидное ругательство, и вместе, больше не взглянув в мою сторону, они ушли дальше по коридору, заставляя меня неотрывно пялиться на их отдаляющиеся фигуры.

Я так и осталась думать: и что это было?

* * *

Обеденную молитву я так и не совершила в школе.

В большей степени как раз из-за своей трусости и нежелания вновь получить какие-нибудь колкости. Сначала пыталась называть это как-то иначе, ведь трусость было не совсем подходящим в моём случае словом, но решила оставить всё как есть. Да струсила я, по-другому и не скажешь.

Когда же я влетела домой, я тут же отдала «долг» в виде намаза зухр[9 - Полуденная молитва мусульман, входит в число пяти обязательных ежедневных молитв.], но в тайне от мамы, так как вовсе не хотела её расстраивать. А ещё мне было просто стыдно за саму себя.

За накрытым к ужину столом, который включал в себя традиционную арабскую приправу в виде пасты из перца, сирийское печенье к чаю, салат табули и таваю в качестве горячего блюда, сидела вся моя небольшая семья: папа во главе стола, справа мама, а остальные два стула заняты мной и Кани. Мой младший брат, как ему и свойственно, просто сметал всё, что клали на его тарелку, запивая большим количеством воды. Хоть моя мама, – весьма умная женщина, проводившая достаточно много времени за изучением книг про здоровое питание, – и строго поглядывала в его сторону каждый раз, когда мальчишка хватал стакан, его совсем это не смущало, а будто даже наоборот подзадоривало.

Я же не притронулась к своей порции и пальцем. И все это, конечно, заметили.

– Как прошёл твой день в новой школе, Ламия? – спросил папа, отложив вилку в сторону.

Я пожала плечами вместо ответа. Это означало «Средне».

– Подружилась с кем-нибудь?

– Да, – вспомнив о Руби, выдала я. Мне показалось, этот ответ гораздо лучше звучит для родителей, чем если бы я отрицательно покачала головой.

– Здорово. – Папа улыбнулся и схватил вилку: разговор по душам с дочерью можно было уже считать завершённым. – Это очень хорошо.

А мне так не казалось.

Когда я всё же заставила себя откусить кусочек из салата, мне пришлось хорошенько постараться не обращать внимания на изучавший меня взгляд мамы. Такой очень волнующийся взгляд она демонстрировала только в особо важных случаях, и обычно они всегда предвещали серьёзный разговор.

Поэтому, когда мама, аккуратно вытерла рот салфеткой и встала из-за стола, попросив меня пройти с ней во двор, я уже не была удивлена или встревожена.

– Кани, после ужина сразу ложись спать, – сказала она. – Завтра тебе рано вставать.

– Хорошо, умми[10 - «Мама» на арабском.], – с набитым ртом отозвался Кани. – Спокойной ночи.

Мама улыбнулась ему и вышла из кухни. Я последовала за ней.

Во дворе, уже накрытой ночной простынёй, пахло самой настоящей весной. Цветы, которые наверняка играли большую роль, когда мама листала список наших потенциальных новых домов, уже начали выбираться из земли, готовясь засыпать собой весь двор к скорому лету. А ещё у нас имелась небольшая беседка из дерева, под которой можно было выпить чаю в какой-нибудь особенно тёплый денёк. И именно к этой беседке двинулась мама. На столе уже стояли две чашки для чая, термос и тарелка с печеньем. Значит, мама готовилась к этому разговору заранее.

– Присядь, Ламия, – сказала она.

Я сделала как она велела.

– Расскажи мне, что тебя тревожит в новой школе.

– Ничего, – соврала я быстро, не дав лжи просунуться сквозь голос. – Всё нормально в новой школе.