Я это говорил?– удивился про себя Миша. Что это, провокация?
А Сенокосов, выдержав театральную паузу, продолжил:
-Вы один из лидеров оппозиционного движения, поэтому прошу вас рассмотреть возможность принять меня в свои ряды. Я посмотрел в интернете программу вашей организаций, в отличие от других она мне очень понравилась . Только там про Учредительное собрание переходного периода ничего не сказано, видимо, вы недавно вынесли этот вопрос на повестку дня.
Голова у Миши в очередной раз закружилась, декабрьское, непонятно откуда взявшееся солнце, свалилось за горизонт. И все же переборол себя.
-Вам-то, полицейскому, у которого и власть и деньги и социальное положение, зачем этот революционный геморрой? И потом, я…не могу так…
-Вы же входите в руководство Союза освобождения народа?
-Я? Да.
Соврал и понял, что прошел точку невозврата. Теперь, если подполковник узнает о его дурацком блефе, просто пристрелит из нагана. У-у, черт бы тебя побрал, дознаватель, с твоими благородными порывами. Ну, нигде покоя от экстремистов нет!
-Не смею вас больше задерживать,– по-офицерски кивнул Сенокосов.– Вот моя визитная карточка, посовещайтесь с товарищами. Насколько вы понимаете, я могу быть очень полезен Союзу. И не сомневайтесь, я не провокатор. Если бы был таковым, то ни за что не выпустил вас на свободу, а выбил бы из вас, уж поверьте, все что нужно и заслал в Союз своего человека.
Карточку Миша взял и, не попрощавшись, поплелся к дому. Сам вырыл себе яму. Собственным языком. И что теперь делать прикажите? Провокатор этот подполковник или дурак? Или действительно честный человек? В самом деле, то, что происходит в стране и со страной – полный паноптикум. Бояре лопаются от жиру, а простой народ не имеет никаких перспектив на лучшую жизнь. Нашли себе врага в лице США, виновного во всех наших бедах. Американцы чуть ли не каждый день станции на Марс запускают, а у нас ракеты зеленым горохом на землю сыплются. Промышленности нет, сельское хозяйство угробили, теперь за академию наук взялись. СМИ продажные, ручные. Да, сидеть сложа руки – преступно. Но быть-то теперь как? Без ста граммов не разберешься.
Зашел по дороге в магазин, купил бутылку водки и прямо у входа, на зависть страдающим алкашам, выпил из горлышка всю до капли.
-Силен, братишка,– сказали местные алкоголики.
-А хрен ли нам молодым революционерам!– бодро ответил Миша, осознавая, что внутри уже созрела дельная, как ему показалось, мысль.
Контейнер, в который он выбросил книгу, переваливали в мусоросборник. На куче отходов копошились гастарбайтеры.
-А ну, таджимахалы, посторонись!– крикнул Миша и полез на контейнер. Почти сразу же отыскал физиономию министра пропаганды в картофельных очистках. Отер, сунул подмышку.
Так-то, нечего дельными мыслями разбрасываться. Дельными? Может, и так. Да только не дело внимать их от палачей. И потом, философские выводы молодого Геббельса не такие уж свежие, где-то я их уже встречал, кажется, у Ницше. В любом случае, свинья нам не товарищ. Правильно сделали, что запретили.
Отряхнувшись от луковой шелухи, обернулся к гастарбайтерам:
-Эй, русофобы, нате вам, набирайтесь ума!
Кинул в них книгу, которая кому-то из безмолвных таджиков попала по лбу. Так же как и ему в участке. Рабочий схватился за голову, но не издал ни звука.
-Ничего, – сказал Миша,– истина познается с болью.
Дома открыл компьютер и отстучал Саше телеграфными строками: " Установили круглосуточную слежку. Временно залег на дно. Руководители Союза под колпаком. Среди них предатели. Срочно создаю свою оппозиционную организацию. Будешь моей правой рукой. Революция победит!"
Почти сразу же получил ответ: "Буду! С тобой хоть на край света!"
Ну, вот так, щелкнул суставами пальцев Миша, и молодое женское тело обрел и в общественную жизнь богатырем въехал. Надоело гнить овощем в мусорном контейнере. Нужно теперь узнать, каким образом все эти…оппозиционеры получают финансирование с Запада. Что мы хуже других что ли?
Разжиженным водкой мозгом успел подумать: жизнь всегда предоставляет широкие возможности, нужно только умело подобрать золотой ключик к двери в иное измерение . И тогда перед тобой непременно откроется огромное поле чудес…в стране дураков. Главное поверить в свою удачу. А Сенокосов однозначно провокатор, надо на него какой-нибудь донос в ФСБ написать.
Дважды крещёный
-Вы напрасно, Жмыхов, манкируете мной,– сосредоточенно грыз янтарный мундштук редактор Белкин.– Да-с. Я ведь к вам со всем сердцем, понимаю, так сказать, ваше затруднительное материальное положение. Исправили бы заключительную часть сценария, и все было бы в порядке, а теперь, – развел руками редактор, будто показывал размер пойманной щуки,– теперь уж и не знаю чем вам помочь, да-с.
Ваню Жмыхова тошнило от устаревшего глагола "манкировать". Не говоря уж о самом Белкине с его оборотами речи позапрошлого века. Представляет себя неким тургеневским барином,– думал Ваня, глядя в глаза Белкину,– а сам по сути как был развозчиком пиццы, так и остался. Знаем-с, где вы купили диплом МГУ, и кто вас устроил на это теплое место.
Конечно, Жмыхов не знал, кто помог Белкину стать редактором, думал так из личной неприязни. Вообще из неприятия тех, кто критиковал его творчество. Тогда со сценарием все обошлось, его приняли и утвердили. Пришлось преподносить Белкину виски Midleton Very Rare за 139 долларов, хотя он не был последней инстанцией в утверждении авторских текстов. Белкин, по большому счету, служил лишь передаточным звеном между телекомпанией, производящей фильмы и федеральным каналом. Там сидели свои редакторы, они-то и решали окончательную судьбу сценариев.
Через неделю Жмыхову предстояло сдать компании очередной материал. Но он забуксовал на полпути, хоть тресни. Мысли разлетались горными голубями в ясном небе, а в голове звенела хрустальная пустота. И от этой невозможности преодолеть самого себя начало прихватывать то в шее, то в руке, то в пояснице, наконец, боль перекочевала в правое подреберье и расположилась там как у себя дома. Ну что за несовершенная конструкция-человек!– ворчал Ваня,– ведь мозг знает, как бороться почти со всеми недугами, имеет в организме необходимые для этого средства, но ждет команды. А как ему ее отдашь, когда он не понимает языка собственного хозяина? Живем словно чужие, каждый сам по себе.
Пришлось идти в поликлинику. Врачиха в дореволюционном золотом монокле подозрительно взглянула на небритое лицо Вани, оттянуло ему веко. Ее глаза светились добротой:
-Возможно гастрит, а может и того хуже.
-Рак?– спросил дрогнувшим голосом Жмыхов, всегда видевший во всем самое плохое.
-Не исключено,– охотно согласилась участковый терапевт.
-Мне нельзя, у меня сценарий недописанный.
-Это вы патологоанатому потом расскажите.
Талон на УЗИ был получен только на пятницу, сегодня был понедельник. Жмыхова очень взволновали слова докторши " может и того хуже", вдруг действительно, рак? От этих мыслей захотелось напиться. Но Ваня переборол себя, тогда уж точно прощай сценарий, одним днем не ограничишься. Сделать же ультразвук сразу в платной клинике, и избавиться от томительного ожидания страшного приговора у него не было денег. Гонорар за прошлый сценарий обещали лишь на следующей неделе.
Ваня ехал в метро и сам не знал куда именно. Надеялся, что может быть, в движении боль утихнет и в голову придут какие-нибудь светлые мысли по сценарию, раньше такое бывало и не раз. В метро, в автобусе или электричке думалось гораздо легче.
Даже минимальное приближение к скорости света, открыл ему тайну один академик во время интервью, заставляет мозг работать более энергично. Возможно,– согласился Ваня,– но если вообще нет мозгов, хоть на ракете летай, толку не будет. На это академик ничего не сказал, так как не понял, куда клонит журналист, а потом вдруг отнес слова Жмыхова на свой счет, замкнулся, понес полную околесицу.
Тупо глядя на мелькающие за окном метровагона станции, Ваня соображал где все же лучше выйти: на парке Культуры или доехать до Охотного ряда, пройти мимо старого здания МГУ, где когда-то учился, и с которым было связано самое лучшее и самое ужасное в его студенческой жизни.
Да, время летит со свистом австралийского бумеранга, только в отличие от него, никогда не возвращается. А как будто вчера все было: молодые, всегда готовые к любви девчонки, крепкое вино в окрестных дворах, где наверняка пили Радищев, Лермонтов, Белинский. И неудержимый мандраж перед экзаменами, к которым всегда был не готов.
Одно мгновение, щелчок двумя пальцами и этого всего нет. А есть только беспомощность перед процессом старения. Пропади он пропадом этот процесс. Когда же научатся менять биологическую оболочку? Это невыносимо ощущать себя мальчишкой, а в глазах окружающих выглядеть стариком. Кажется, в Пущино ученые давно работают над андроидами, нужно съездить к ним, узнать, как идут дела, может, сделать материал. Нет, мечтать об искусственном теле для себя уже поздно, наука дойдет до этого лет через пятьдесят, но хотя бы дать надежду другим.
Вдруг Жмыхов заметил, что на него внимательно смотрит женщина, сидящая напротив. Он бы обрадовался этому обстоятельству, если бы она была молода, но дама пребывала в таком же переспелом возрасте, как и он, а потому интереса не представляла. К тому же имела слишком уж сухие формы, длинный горбатый нос, густые сросшиеся брови и темно-рыжие давно крашеные волосы. Можно было бы предположить – цыганка, если бы не голубые глаза. Вернее, один зрачок голубой, а второй какой-то мутный, словно стеклянный. Женщина ему улыбнулась. Страшная, конечно, как ведьма, но что делать, не портить же человеку настроение?– подумал Ваня и тоже через силу ей улыбнулся.
Улыбка, вероятно, получилась отвратительной. Дама приложила ко рту носовой платок, однако Жмыхов видел, что один ее глаз смеется.
Поезд остановился на станции, раскрыл двери. В этот час в метро было немноголюдно и довольно тихо. Дама поднялась со своего места, встала напротив Вани, слегка к нему наклонилась. Ее стеклянный глаз переливался тремя цветами радуги. Жмыхов сглотнул, а женщина сказала:
-Не переживайте так, Иван Васильевич, аж с лица спали. Все у вас наладится. Сдадите в срок сценарий и махнете на Лазурный берег. И нет у вас никакого рака, наверняка обычный поверхностный гастрит, осложненный дуоденитом и Helicobacter pylori. Не курите натощак и не пейте в больших количествах водку.
Женщина согнала с носа непонятно откуда взявшуюся муху, спокойно вышла из вагона. Двери за ней сразу же закрылись. Ваню словно ударили резиновой дубинкой по голове. Пытался сфокусировать на чем-нибудь взгляд, но не мог. Объекты и мысли расплывались. Не понял. Что это было?
Беспрестанно повторяя "что это было", выскочил на следующей станции, не осознавая где находится, выбрался на воздух. Кто эта тетка? То, что Ваня с ней никогда не встречался, он был уверен абсолютно. Голову готов был дать на отсечение. Страшных женщин он запоминал особо. Но откуда тогда цыганка со стеклянными глазами может знать как его зовут? Да это еще ладно. Но сценарий, но рак?!
Полдня Жмыхов шатался по улицам, копался в ячейках своей оперативной и дальней памяти, пытаясь отыскать в них увиденное в метро лицо. Тщетно. Может быть когда-то спьяну…? Мысль по поводу алкоголя Ване понравилась и он проложил курс до ближайшего винного магазина.
Водка не помогла вспомнить, правда, сняла боль под ребрами. И то хорошо. Ваня никогда не оставлял в квартире пустую посуду, а потому взяв опорожненную бутылку, направился к мусоропроводу. В коридоре курил сосед. Он ни разу с ним не общался, но слышал, что тот сильно повернут на левом радикализме и религии. Взял да и поделился с ним чрезвычайным происшествием. Сосед прикурил очередную вонючую сигарету, по-старушечьи пожевал губами.
-Да,– задумчиво сказал он,– ведьм нынче развелось, как опарышей в тухлом мясе.