Пятая печать

Пятая печать
Ференц Шанта

1944 год, Будапешт. Осенним вечером в небольшом трактире четыре старых приятеля – часовщик, книготорговец, столяр и хозяин заведения – проводят время за графином домашнего вина и разговорами о житейских пустяках. За стенами трактира – комендантский час и разгул нилашистского террора, внутри – островок стабильности и спокойствия. Приятели утешают себя тем, что, как люди маленькие, повлиять все равно ни на что не могут. Зато и упрекнуть себя им не в чем, их совесть чиста.

…Всего через сутки все четверо окажутся перед самым трудным выбором из возможных – когда сохранить человеческое достоинство можно будет только ценой жизни.

Ференц Шанта

Пятая печать

Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: «неведомому Богу». Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам.

    Речь апостола Павла в афинском Ареопаге. Деян. 17:23

Sаnta Ferenc

AZ ?T?DIK PECSЕT

© Ferenc Sаnta, 1963

Russian Edition Copyright © Sindbad Publishers Ltd., 2023

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Корпус Права»

© Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2023

1

Холод стоял собачий и – что редко бывает – сопровождался густым, почти непроглядным туманом. Зато в трактире было жарко, и хозяин пребывал в добром расположении духа.

– Следующая бутылочка, господа, за счет заведения, – объявил он, поднявшись из-за стола во весь свой огромный рост.

– Мы не прочь, сделайте одолжение, – откликнулся круглоголовый агент по продаже книг, господин Швунг[1 - В разговорном венг.: размах, лихость (от нем. Schwung). – Здесь и далее – прим. пер.], как прозвали его в округе. И прозвали не почему-либо, а по той причине, что был он на удивление легок на ногу и заворачивал за угол всегда так стремительно, что не приведи господь оказаться у него на пути. – Это мы с удовольствием, – сказал он и, вытащив из кармана носовой платок, отер взмокший лоб.

– Да вы бы сняли пальто, – взглянул на него столяр, человек необычайно высокий, которому иногда даже говорили: «Вам бы в маляры податься! Не трудно вам при таком росте над верстаком горбатиться?» На что тот обычно отвечал, мол, матушка запродала его в это ремесло за шестьдесят крон, а иначе осталась бы без приданого, куда ему было деваться! Таков был ответ столяра, и никто никогда так и не узнал, о каких шестидесяти кронах и о каком приданом шла речь.

– И то верно, – поднялся книжный агент. – Я даже шарфа не снял!

– Не иначе, домой торопитесь, – заметил Миклош Дюрица, часовых дел мастер, который четыре года назад овдовел и с тех пор, окруженный всеобщим почтением, один воспитывал троих детей. Тем не менее ходил слухи, будто Дюрица этот не одну девичью голову заморочил. Крутил шашни, как выражался трактирщик, с девчонками волнующе юного возраста, причем, добавлял столяр, когда заходила об этом речь, поступал с ними самым подлым образом, как сущий растлитель. Хотя, разумеется, никто представления не имел, что в действительности происходит в крохотной мастерской под теньканье и бой часов.

– Телячьей грудинки достал, вот и спешу домой, – объяснил книготорговец Швунг. – Хотелось бы еще сегодня полакомиться телятинкой…

– И тогда вы наверняка не умрете? – откинувшись на стуле и позвякивая в руке цепочкой брегета, спросил часовых дел мастер.

– Что-что?

– Я спрашиваю: вы тогда не умрете?

– Когда?

– Если еще сегодня налопаетесь грудинки?

Столяр поднял руку:

– Ну а ежели и помрет? Придет час – все там будем…

– Опять вас на философию потянуло, как я погляжу, – заметил книготорговец часовщику. – Никак учинили сегодня очередное свинство?

– Всякий чинит, что умеет.

– Это уж верно, – подхватил трактирщик, водружая бутылку на стол. – Каждому свое. Одному телятинки на ужин подай, а другому, охальнику, цыпочку посвежее. Впрочем, я полагаю, в наше время и телячью грудинку честным путем не достанешь.

– Честным, бесчестным… поди, вы и сами не отказались бы, если б могли достать, – сказал книжный агент, вешая пальто и шарф на вешалку.

– Да кто же откажется? Какой разговор? Пусть первым бросит в вас камень тот…

– На вашем месте, – сказал Дюрица, часовых дел мастер, – я непременно полюбопытствовал бы, прежде чем это есть: а что за мясцо такое?

– Так грудинка, – сказал столяр.

– А какая грудинка? – спросил часовщик.

– Я только что во всеуслышание объявил: грудинка телячья, – ответил книжный агент. – Или вам заложило уши?

Часовщик вскинул брови:

– Вы уверены, что это телятина, а, положим… не человечина?

– Что за гнусности вы несете, – возмутился хозяин трактира. – Приберегите для дома свои извращения.

Столяр поднял бутылку.

– Эх-ма! – воскликнул он изумленно. – Давненько такого не пробовал.

– Вам лишь бы аппетит человеку испортить, – сказал книжный агент. – Я за эту грудинку Цуцора-Фогараши отдал…

– Для меня это пустой звук, представления не имею, что это такое.

– Хотя если рассудить, – покачал головой трактирщик, – в этом мире возможно все. Уж если, вон, из людей мыло варят, то могут и нам что угодно скормить…

Швунг, прищурившись на один глаз, глянул на трактирщика:

– Вы бы думали, прежде чем говорить. До ваших суждений мне дела нет, но все же лучше их при себе держать.

– Да полно вам, нашли на что время тратить, – потянулся к стакану столяр. – Выпьем, коль угощают. Прозит!

Все подняли стаканы.

И за исключением трактирщика до дна осушили их.