Пятая печать

– Так ка?к вы сказали? – спросил трактирщик. – Какую книгу отдали за это мясо?

– Большой словарь Цуцора-Фогараши…

– Что за штука такая?

– Надо думать, какой-нибудь лексикон, – сказал часовщик, – который слова содержит…

– Ну, раз словарь, то понятно, что он слова содержит, господин разумник, – сказал столяр. – Только не все равно, что это за слова. Не так ли?

– Слова в нем венгерские, – ответил книжный агент, почувствовавший себя в родной стихии, как только заговорили о книгах. И уперся локтями в стол, приготовившись к пространному объяснению. Но тут в поле его зрения попали рыжие патлы часовщика; он быстро отвел взгляд, и в глаза ему бросился большой шишковатый нос столяра. Швунг махнул рукой и сказал только:

– Да разные в нем слова.

И уже отвернулся к хозяину заведения:

– Бела, дружище, у вас замечательное вино, как вам удалось его раздобыть?

– Хороший трактирщик – он завсегда добудет, на то и трактирщик, – сказал часовщик.

– Ну знаете, за такие слова не стоило бы вас этим вином угощать, – ответил хозяин трактира, «дружище Бела». Так фамильярно к нему стали обращаться еще при старом владельце, когда он был здесь простым – хотя всеми любимым и уважаемым – буфетчиком. После кончины хозяина Бела женился на его вдове. Муж из него получился примерный, окрестные обыватели относились к нему уважительно, однако по старой памяти обращались к нему просто по имени, добавляя словечко «дружище», чтобы и голову не ломать, и приличия соблюсти. – Да вы представления не имеете, чего это стоит, чтобы такое вино оказалось в вашем стакане, на какие я должен идти ухищрения!

Компания дружно с ним согласилась.

– Да это ведь просто шутка, дружище Бела, – сказал столяр. – Разве не может ваш завсегдатай позволить себе пошутить…

После чего повернулся к часовщику:

– А вы могли бы подумать, прежде чем так шутить.

– Ну мог бы, и что с того? Разве вы с вашим подзащитным в этом случае не умрете?

Книжный агент скривил губы.

– Оставьте его, господин Ковач… – обратился он к столяру, – ему уже не поможешь.

– Вам тоже, я полагаю, – сказал часовщик.

– Мне тоже! Уж если вы непременно хотите знать, то заявляю вам, чтобы поставить точку: я тоже однажды умру!

– Как это мило, что заявляете… – кивнул Дюрица.

– Да, заявляю. Вы довольны?

– Если вам так угодно, доволен. Кстати, никогда не следует горячиться, это вредит здоровью.

Хозяин трактира, взяв бутылку, продемонстрировал ее компании:

– Я вам так скажу… Вы можете обойти всю округу, и нигде не найдете ничего подобного! Какой трактирщик станет здоровье свое подрывать, чтобы добыть для своих гостей такое вино?!

– Истинная правда! – воскликнул столяр. – Хотел бы я посмотреть на другого такого трактирщика.

– Тут и спорить не о чем, – устроился поудобнее книжный агент. – То же самое я мог бы сказать и о книгах. Иной раз ноги себе до колен сотрешь, чтобы потрафить кому-нибудь из старых клиентов. А доброе вино в наши дни достать потруднее будет, чем книгу! Речь, конечно, о ценной книге – не о слащавой пошлятине или каком-нибудь непотребстве…

Столяр, облокотившись на стол, подался вперед:

– А скажите мне, сударь… только не обессудьте за откровенность, но вы ведь мою натуру знаете, я ни чужих, ни своих недостатков скрывать не стану… Вы вот все о книгах толкуете, это ясно, такое у вас занятие, а только объясните мне, что люди находят в них, в книгах этих?

– Образованный человек таких вопросов не задавал бы, – вмешался трактирщик, сочувственно посмотрев на книготорговца.

– Ну так я, – возразил столяр, – и не числю себя образованным. Я – честный мастеровой и достойный отец семейства.

Швунг взглянул на мясистый нос столяра, отхлебнул из стакана и наконец произнес:

– Слишком долго было бы объяснять это вам, господин Ковач.

– Вы считаете, я такой тупица, что не пойму ваших объяснений?

Часовщик усмехнулся:

– Ну, это как объяснять.

– А вас, – вскипел книжный агент, – тут никто не спрашивал! Но раз уж так хочется поучаствовать, ответьте мне на такой вопрос. Сколько лет вы чините для моей семьи часы?

– Какое отношение это имеет к вашим книгам и к чтению…

– А такое: за эти годы вы могли убедиться – когда в доме ломаются часы, я не пытаюсь в них ковыряться, а отдаю их в починку вам. И пальцем не прикасаюсь к часам, потому что не смыслю в них ни бельмеса.

– Не смыслите, это факт, – сказал часовщик, следя за кружившей над столом мухой.

– Так и я говорю, – согласился книжный агент. – А коли не смыслю, то и не лезу в ваши дела. Помолчите и вы, когда речь заходит о книгах. Или спрашивайте, если что непонятно. Я с удовольствием объясню…

– Если сумеете, – продолжал Дюрица следить за мухой.

– А не сумею – то посоветую вам обратиться к кому-нибудь из более умных моих друзей, так как сам я ответа не знаю.

– Вот видите! С этого и следовало начинать, – опустил часовщик взгляд на стол, а затем пристально посмотрел на Швунга: – С того, что сами ни бельмеса в этом не смыслите.

Трактирщик наполнил стаканы.

– Да он вас подначивает, а вы поддаетесь, господин Кирай, – обратился он к книготорговцу, в который уж раз едва не назвав его Швунгом. – Не обращайте вы на него внимания. Сами знаете – не стоит вступать с ним в полемику. А что до книг, то, по совести говоря, я и сам иногда задумывался: на кой ляд эта прорва бумаги? Кого-нибудь они осчастливили? Лучше станет вам от того, что на них потратитесь? В общем, в моей голове это не укладывается, хотя должен признаться, что в школе я всегда был отличником и даже стихи иногда декламировал пятнадцатого марта…

– А шестого октября[2 - 15 марта – отмечаемый в Венгрии День революции 1848 г.; 6 октября – траурная дата, день памяти 13 генералов революционной армии, казненных в 1849 г. австрийскими властями.] не декламировали? – спросил часовщик, вновь заметивший на потолке осеннюю муху.

– Нет…

– Тоже ведь подходящий случай.

– Вы и сами не связывайтесь с ним, – сказал книжный агент. – Он вас перебивает, а вы не обращайте внимания, он умолкнет, только когда его черт заберет…