Телониус Белк

Я говорю, – Папа, пошли домой. Дверь открыта!

Но Ботинок чихает и ничего не отвечает. Простудился видать, пока под дождиком у подъезда стоял.

А потом знаете что он сделал? Схватил этот наполовину вывалившийся с полки «Советский Джаз» и невесело подмигнув, вынес его под полой костюма!

Глава вторая

Когда я услышал что меня отправляют далеко-далеко, я даже обрадовался. А кто не обрадовался бы?

По рассказам Ботинка, я сперва подумал – избушка на курьих ножках будет стоять где-то в лесу. Разбойничий, может, домик. Или пряничный. Меня бы устроил любой из этих вариантов. Ведь хотелось поскорее всё заново начать – с полного нуля. Утопить в неочевидном пассаже, раскидать всё вокруг и успокоиться, а поняв, что живёшь в разбойничьем домике, можно обойтись без лестничных пролётов, без совмещённых санузлов и мусоропроводов. Без соседей под окнами, телефонных разговоров и всего остального. Без советских мультфильмов, джаза, Козла и без того тоскливого погружения в вечность, которым пахло в его коммуналке, а с тех пор как он ушёл оттуда навсегда заполнило собой всё вокруг.

Да ведь Ботинок и сам так хотел. Услышав однажды по радио обрывок песни со словами «…и СССР как планета», Ботинок испуганно втянул голову, поцеловал Мопсю, вызвал такси на Сенную и убежал его ловить под проливной дождь. Вернулся он поздно. А вернувшись, не торопясь поел, уселся перед компьютером, включил колонки и погасил свет. Потом поставил длинный и скучный концерт Майлза Дэвиса. Всё это значило лишь одно – большое дело перед этим проделал, можно и расслабиться втихаря.

Такие концерты Ботинок предпочитал смотреть как футбол, долго готовился, надевал тапочки и халат, открывал пиво, которое не любил и хлопал упаковками чипсов как шариками. Просто так бы не стал этого делать. А Мопся все шевелила губами и шелестела бумагой на кухне. Потом захлопнула дверь и затанцевала такая вся напряжённая, выплескивая энергию как пружина и сжимая кулаки от бесмысленных усилий.

Ботинок не слышал – весь в своём Майлзе Дэвисе был. А я подумал, что за фигня, не должно так быть, ещё что-то с этого момента будет навечно потеряно.

Как же быстро он со всем справился. И астрономический, по его словам, кредит и опека и виза на год – все на счёт раз-два-три сделал мой отец. Интересно, сколько реально времени у него это заняло? Мне показалось, что не больше недели. А разве так делается? Люди годами занимаются размером квартир и добиваются в этой сфере настоящей виртуозности – не хуже джазового барабанщика. А тут – кредит. Пускай кредит. Но опека? Неужели всё так просто? Неужто так было проще, чем договориться с Горжеткой на несколько лет вперёд о сдаче всех экзаменов до аспирантуры включительно?

Немного страшно мне оттого, что кому как мне не знать – имея солидный вид, мой Ботинок предпочитает всё делать спустя рукава. Далеко не виртуозно. Не так, как он мечет щётками по натянутой пластиковой поверхности барабана.

Может и в это раз он что-то неправильно сделал? И представив мне всё в ложном свете, молчит теперь, надвинув шляпу глубоко на глаза, мечтая поскорее сбежать, да?

А если мне придёт здесь кердык? От голода или ещё чего-то?

Это опасная игра. И я будто бы в ярости.

Разве это домик в деревне? Разве я так себе всё это представлял?

Спустя месяц после того, как Ботинок включил себе Майлза Дэвиса, мы сели в машину и уехали по Выборгскому шоссе. Всего-то проехали ничего. Но небо поменяло свой цвет, воздух посвежел, сугробы откуда-то выросли невероятно красивые. Люди надели капюшончики, кожаные напульсники и балахоновые куртки, доходящие им до пят. Пенсионеры подстриглись налысо, как детский сад. А в целом ничего нового не произошло. Всё по прежнему было Даже памятник снулой рыбе не произвёл на меня особенного впечатления.

И вот я сейчас стою посреди тесной однокомнатной квартиры, и не понимаю – зачем всё это произошло в моей жизни.

Ведь мой адрес теперь – Тууликаллио. “Тёйхтётияайсенкатуюксививаколме” – это если угодно поконкретнее. СССР как планета – это конечно Ботинка ночной кошмар. И я его понимаю. Но ведь променять всё то, что было на это “Тууликаллио” – это ни в какие ворота не лезет. Многоквартирных панельных домов пруд пруди и у нас и нечего было городить огород с переходом государственной границы.

Природа? Да. Вокруг, разумеется лес. Но вовсе не романтичный.

Лес пересекает шоссе. По шоссе мчатся грузовые машины. Границу уже не видать, но движение довольно большое.

Тоже ведь не подарок – такое шоссе. Собачку не заведёшь. Собьет нафиг.

Вокруг – тишина и несколько пятиэтажных панелек. Ничего сверхъестественного. Правда пока ещё не стемнело и может быть откуда-нибудь ещё появятся волшебные тролли из сказки. По крайней мере я буду ждать – времени у меня уйма. И что я собственно, заныл? Хочешь в школу не ходить – получай то, что тебе вместо этого предлагают.

Но всё равно, мне как-то не по себе. Может оттого, что Ботинок через полчаса уезжает?

Мопся ждёт у магазина, который закрывается через час, а им еще надо купить таблетки для посудомоечной машины.

А мне придется остаться здесь, на пару-тройку холодных месяцев…

Я уже голодный и вдобавок замёрз, а тут даже вода горячая просто так не течёт. И электричество экономят наверняка, как мне рассказывали. Как спать тут, в таком холодыре? Как еду разогревать? Никто этого мне не объяснил. По крайней мере, Ботинок даже не попытался.

Что тут ещё, кроме холодильника с санузлом? Пустая комната в которой нет ничего, кроме кровати. Ещё там есть чан для нагревания воды – кажется, вместо ванны.

– Вот так, – буркнул отец и повернул ручку на батарее.

Сразу же стало тепло.

И я примирительно протянул ему руку.

И Ботинок её неторопливо пожал.

Глава третья

Козёл был в ярости, узнав, что я не собираюсь больше каркать под его ленивым присмотром. Он-то считал свой первый урок гениальным. Думал, мол, музыкальное подношение состоялось и никакому пересмотру не подлежит…

– Как это не его инструмент? – кипел он на проводе так, что трубка забурлила ядовитыми испарениями. – А кто мне потраченное время вернёт? Кто дополнит посыл? Кто, чёрт возьми, сделает то, что ещё никому не удавалось сделать? Подать сюда говнюка! Подать сюда Тёмыча!

Ботинок передал трубку мне довольно рассеянно. Но оттуда уже пищали гудки, а перед тем ему было сказано:

– И думать забудь!

Впечатление было таким, что Козёл потратил на меня лучшие годы жизни.

Через пару минут зазвонил и мой телефон.

– Знаешь что, Дятел младший! Я к тебе обращаюсь, не к отцу. Пианино и саксофон! И все ударные инструменты. Сейчас же ко мне заниматься.

Я мотаю головой. И отворачиваюсь.

Ботинок тихонько шепчет, развернувшись лицом перед трубкой:

– А почему нет-то, дядя Шарик? (так он меня называл, когда был в хорошем настроении. В плохом никогда так не называл.)

И я решительно отвечаю ему:

– Нипочему!

Беру и бросаю обе руки на рычаг, так, будто завершаю пассаж длинной никому не ведомой нотой. Долго держу, представляю себе что обе ноги мои на педали.

Вижу что Ботинок вроде в неплохом настроении, а составить ему компанию не могу. Злость разбирает. Редко такое бывает, и вправду, но что поделать, довёл меня бородатый Козёл.

Попытав меня с полчаса, Ботинок понял что опять попал пальцем неизвестно куда. Это его расстроило.

– Так что с тобой делать вообще, а дядя Шарик?

Тогда дядя Шарик, расчувствовавшись, сообщил Ботинку, что не может сосредоточиться, когда мне приказывают. И когда рядом со мной поливают цветы – ничего не сложится, ни за какие коврижки! Вот если бы отправить меня на необитаемый остров! Или посадить в тюрьму. Да, пожалуй лучше в тюрьму – главное полностью изолировать. Уж там бы я научился. Только так, чтобы вокруг меня был кто-нибудь, кто обо мне ничего не знает, лишних вопросов не задаёт и ваап… ваапп… ваапщ!

Короче, не выдержал я и психанул. Начал с заикания. И расплакался. Не знаю зачем я завёл эту тему вообще.