Глава четвёртая
– Тело не ус! – бормотала белка, и медленно, раздумывая над каждым движением спускалась вниз по сосне. – Не ус – тело! Неустелло. Тело не ус! Бу-бу-бу…
Стоило больших трудов убедить себя в том, что встретить такую белку в финском лесу – это нормально.
– Тело не ус!
А может и нет.
– Да почему же не ус – то? – не выдержал я.
И обмер.
И зачем, спрашивается я вмешиваюсь? Я даже не был уверен в том, что белка по русски сейчас говорит! Ловлю на себе недоумённый белочкин взгляд. Нет, всё таки по-фински, наверное…
– А что ус что ли? – обхлопала себя белочка со всех сторон лапой.
Я не могу удержаться и тоже делаю попытку дотронуться до неё.
В ответ на такой моветон Белочка со всей силы гаркнула:
– Отвяжитесь!
Вот так штука. Отставляю в сторону саксофон. Мы смотрим друг на друга заинтересованно. Но белка косит глаз на мою правую руку в которой лежит саксофон…
– Саксофон, – жадно пыхтит белка и тянет к инструменту лапы.
– Ух ты, – в свою очередь радуюсь, делая попытку счистить с белки лесного клопа, кажущегося мне опасным – Вот это да.
Невозможно выразить, как я рад. Хотя белка очень вредная – сразу видно. И кусачая. А уж большая! Бывают такие, интересно вообще? В Тууликаллио, наверное, бывают…
Зверей в Тууликаалио хоть пруд пруди. То лису увидишь, то зайца-альбиноса невероятных размеров. Если до Вуоксы дойти – там будут тусоваться редкие осенние цапли. Прямо рядом с домом на дорогу пару раз выходил лось. Я помахал ему также как и всем случайным прохожим, но лось не стал откликаться. Так что, хоть полярный медведь здесь появись – я бы не капельки не удивился.
Хотя по поводу белочки всё же возникают некоторые сомнения – существует она в реальности или нет? Если надавить на глаз, как советуют в случае галлюцинаций – существует. А если резко помотать во все стороны головой, будто хочешь избавиться от кошмара – то нет.
А белка, напротив, совершенно не тяготится своим присутствием в этом лесу. Она даже не собирается убегать. Белка пытается посмотреться в матовый, вытертый временем саксофон как в зеркало и нервно поправляет нахлобученную прическу.
Тогда я осторожно беру саксофон левой рукой и тихонько отвожу его в сторону. Белк делает шаг вперед. Он словно привык смотреться во всякие никелированные поверхности и не понимает, почему в этот раз у него не получается. Как кот, который привык играть с клубком, но сейчас не может заставить его покатиться. Кот обижен.
Делаю несколько шагов в сторону – и белк прыгает за мной как всё тот же обиженный кот за клубком.
«Из лесу белочку взяли мы домой!» – как же хорошо мне поется, но, господи, я же поперёк всех правил это делаю. Нельзя мне крутить в голове незасвингованные песни. Покрутишь так – и две недели работы насмарку. Впрочем, тот самый, настоящий, свинговый плеер у меня в голове и без белочки выключился. А я и не заметил.
Да и важно ли это? Я нашёл в лесу белку и, кажется, она хочет дружить.
Или нет? Или это только так кажется? Дружить она, вроде бы, не очень и хочет. Обращает внимание только на саксофон. А у меня, как назло, в карманах ничего нет. Ни хумуса, ни орешков.
Чем бы ещё её приманить? Пока белке достаточно саксофона. Белк ещё раз скептически обнюхивает его со всех сторон, и всё равно, так и не понимает почему нельзя туда посмотреться.
Саксофон старый, хоть и добротный, но очень потрепанный временем. Металл его совсем потускнел, хотя при желании ещё можно натереть поверхность и смотреться как в зеркало. А лет пятьдесят назад, так поди и натирать не надо было вовсе. Слишком много времени прошло. Это стало понятно и белке. Махнув на свою неудачу хвостом, Белк саксофоном больше не интересуется.
– Мартин. С таким вот кляпом. И фа-диеза нет. Бедняга… – бормочет он себе под нос.
Что?
– Он оркестровый, – небрежно бросаю я, и белка косится на меня удивлённо. Она ничего не поняла.
– Фа диеза нет… Ладно, – машет лапой. – Тело не ус! Отвяжитесь!
Но почему же не ус? Не понимаю.
Вот же фа-диез. Дайте-ка самому вспомнить, где он.
Оказалось, белк имеет в виду самый верхний диапазон, до которого мне вовек не добраться.
Ну что же, я знаю, как с вами тогда поступить, играющая на саксофоне белка! С уважением протягиваю ему саксофон. Кланяюсь слегка, прижимаю руку к груди, как на концерте под конец школьной четверти.
Немного сарказма – сейчас белка покажет мне, как надо брать верхний фа диез, да ещё и без специального фа-диезного клапана.
Белк неуклюже встаёт на задние лапы, приноравливает саксофон к усам, принимает романтическую позу и напряжённо вслушивается в то, что говорит ему лес.
Тело его действительно «не ус». Массивное, грузное тело. Оно основательно перевешивает фундамент его лап, а, учитывая саксофон перед собой – и вовсе не собирается на них удерживаться.
Терпеливо жду, что произойдёт дальше. Будет хрипеть или каркать?
Пока ничего не происходит. Я собираюсь ещё немного подождать, потому что торопиться мне в Тууликаалио, в принципе, некуда.
В конце концов, так ничего и не издав, Белк оглушительно чихает и катится вниз по пригорку.
Так не пойдёт. Я отбираю у него саксофон. Проверяю работоспособность после падения и терпеливо укладываю его в вонючий чемоданчик. Дома ещё раз проверю, не поломал ли чего.
– Фортепиано, может, поблизости есть? – спрашивает белка, как ни в чём не бывало и озирается по сторонам. – Или рояльчик? Я, вот, когда фортепьяно…
– Пошли, – коротко говорю я.
Уложив саксофон я хлопнул его по плечу. Для этого пришлось слегка привстать на цыпочки.
Белка опять фыркает. Отвяжитесь!
– Фортепиано! – зову его я, делая призывные жесты руками. Как же мне непривычно называть фортепиано этот инструмент. Просто язык не поворачивается.
Белк недовольно фыркает ещё раз и недовольно
Но через минуту он уже браво топает рядом со мной и обрывает руками всякие съедобные листики.
Из лесу белочку взяли мы домой!
Отец мой действительно никогда не называл этот инструмент фортепиано. Портфель, портфолио и даже портфельпьяно – вот так немного презрительно обозначал присутствие «Риги» в нашей квартире Ботинок. Пианино или даже пьендрос – это жуткое слово звучало в нашем доме ещё чаще. Стараясь не садиться за него лишний раз за «пьендрос», отец всё же иногда не удерживался. Подкравшись к инструменту исподтишка, он нападал и откаблучивал что-то на редкость ритмичное. Но надолго Ботинка не хватало никогда. Через минуту отходил от него в сторону и сообщал всем сбежавшимся, мол «какой никакой инструмент, а всё же ударный!»