Свободное радио Альбемута

– Явление было милосердным? – поинтересовался я.

– Ну конечно! Это же был я, а я милосерден. Знаешь, Фил, в некотором смысле вся моя жизнь ушла впустую. Что я делаю – в мои-то годы? Работаю заурядным продавцом в магазине пластинок? Посмотри на себя: ты профессиональный писатель. Ну почему, черт побери, я не способен на что-нибудь серьезное? На что-нибудь, исполненное смысла? Я мелкий служащий, нижайший из низших! А Рэйчел в один прекрасный день станет профессором. Не надо было мне бросать университет!

– Ты пожертвовал своей академической карьерой в благородных целях, ради борьбы с войной, – сказал я.

– Я сломал винтовку. Никакой цели не было. Просто на занятии по разборке оружия я потерял курок. Вот и все.

Я объяснил ему роль подсознания и указал, что он достоин всяческого уважения за мудрость и высокие этические идеалы своего подсознания.

– Не очень-то я в это верю, – ответил Николас. – Я теперь вообще ни во что не верю – с тех пор как ко мне пришли агенты ФБР. Они хотели, чтобы я шпионил за собственной женой! Думаю, именно этого они на самом деле добиваются – чтобы люди шпионили друг за другом, как в «1984», и таким образом распалось все общество. Что такое моя жизнь по сравнению, например, с твоей? По сравнению с чьей угодно?.. Знаешь, Фил, уеду я на Аляску. Я тут на днях толковал с одним типом из транспортной компании, так у них трижды в год туда идет яхта. Я уеду. Думаю, именно это хотел сказать мне мой двойник из будущего или из параллельной вселенной – что жизнь проходит мимо и надо ее решительно менять. Наверное, он как раз собирался сообщить мне, что именно надо делать, а я проснулся и все испортил. Хотя на самом деле его испугала Рэйчел – своим криком. Если бы не она, я бы сейчас знал, как организовать жизнь и обеспечить нужное будущее, а так я не понимаю даже, что происходит. Практически я бью баклуши. Какие у меня надежды? Что меня ждет впереди? Ничего, кроме сорока огромных ящиков с хламом фирмы «Виктор», на который клюнул даже Герб – из-за десятипроцентной скидки!.. – Николас погрузился в мрачное молчание.

– Как выглядели агенты ФБР? – спросил я, никогда в жизни с ними не сталкивавшийся. В Беркли все до одного боялись подобного визита, включая меня. Такие были времена.

– У них толстые багровые шеи и двойные подбородки. И маленькие глазки, словно два уголька засунули в тесто. Они не сводят с тебя взгляда. У них несильный, но ощутимый южный акцент. Они сказали, что вернутся поговорить с нами обоими. Наверное, и с тобой захотят поговорить. Рассказы у тебя левацкие?

– А ты их не читал?

– Я не читаю научную фантастику, – ответил Николас. – Я читаю только серьезных авторов, таких как Пруст, Джойс и Кафка. Когда фантастика сможет сказать мне что-нибудь серьезное, я буду читать и ее.

Потом он завел речь о достоинствах «Поминок по Финнегану», особенно заключительной части, которую он сравнивал с заключительной частью «Улисса». Николас был убежден, что никто, кроме него, не читал и не понимал Джойса.

– Научная фантастика – литература будущего, – сказал я ему в образовавшейся паузе. – Через несколько десятилетий полетят на Луну.

– О нет! – воскликнул Николас. – На Луну никогда не полетят. Ты живешь в вымышленном мире, Фил.

– Это тебе сообщил твой двойник из будущего? Или из параллельной вселенной?

* * *

Мне-то казалось, что именно Николас живет в вымышленном мире – продавец в магазине пластинок, который с головой ушел в литературу, весьма удаленную от реальности. Он так начитался Джеймса Джойса, что Дублин был ему ближе, чем Беркли. Но даже и мне Беркли казался не совсем реальным, а скорее, подобно Николасу, затерянным в мире фантазий. В Беркли жили политической мечтой, совершенно чуждой политической мечте остальной Америки; мечтой, подлежащей уничтожению – реакция все росла, ширилась и набирала силу. Такой человек, как Николас Брейди, никогда бы не уехал на Аляску – он был продуктом Беркли и мог жить лишь в гуще радикальной студенческой тусовки. Что он знал об остальной Америке? Я-то поездил по стране, был и в Канзасе, и в Юте, и в Кентукки и прекрасно видел: радикалы Беркли изолированы, они сами по себе. Да, они способны на некоторое время смутить покой американских граждан своими взглядами, но в конечном итоге почтенная консервативная Америка одержит победу. А когда падет Беркли, падет и Николас Брейди.

Конечно, все это было давно – еще до убийства президента Кеннеди, до Ферриса Фримонта и Нового Американского Пути. До того, как тьма захлестнула нас полностью.

Глава 3

Небезразличный к политике, Николас рано обратил внимание на расцветающую карьеру младшего сенатора от Калифорнии Ферриса Ф. Фримонта, выходца из округа Орандж – области южной и настолько реакционной, что нам в Беркли она казалась местом рождения самых страшных кошмаров. Округ Орандж, который никто в Беркли никогда не видел, представлялся вымыслом на другом конце света, полным антагонистом; и если Беркли находился в плену иллюзий, вдали от реальности, то именно округ Орандж вытеснил нас туда. В одной вселенной эти два места существовать не могли. Как будто Феррис Фримонт встал посреди песков округа Орандж, вообразил на северной оконечности штата ирреальное царство Беркли, содрогнулся и сказал себе что-то вроде: «Этому не бывать!»

Издатель из Оушнсайда, он получил место в сенате благодаря тому, что сумел опозорить своего соперника, Маргарет Буржер Грейсон, как лесбиянку. Вообще-то Маргарет Буржер Грейсон была сенатором довольно заурядным, но к поражению ее привели не политические просчеты, а обвинения Фримонта. Сперва он использовал свою газету в Оушнсайде, а затем, финансируемый из неизвестных источников, обклеил всю южную часть штата плакатами, затрагивающими личную жизнь соперника:

КАЛИФОРНИИ НУЖЕН НОРМАЛЬНЫЙ КАНДИДАТ

НЕ КАЖЕТСЯ ЛИ ВАМ, ЧТО ДЛЯ ЖЕНЩИНЫ ГРЕЙСОН ЧЕРЕСЧУР МУЖЕСТВЕННА?

Миссис Грейсон пыталась бороться, однако в суд не подала. После поражения она залегла на дно – или, как шутили республиканцы, на самое дно гомосексуальных баров Сан-Диего. Миссис Грейсон, само собой, была либералом. В пору маккартизма общественность не делала особенных различий между коммунизмом и гомосексуализмом, так что победа Фримонту была обеспечена, как только он развернул свою грязную кампанию.

Сам Фримонт был тогда неотесанным деревенщиной: щекастый и угрюмый, густые кустистые брови, густо напомаженные черные волосы, неизменный костюм в полоску, яркий галстук и двухцветные туфли; говорят, на костяшках пальцев у него росли волосы. Он носил стетсоновскую шляпу и обожал фотографироваться на стрельбище – страшно увлекался оружием. Миссис Грейсон только раз удалось удачно ответить на нападки Фримонта: мол, нормальный он или нет, а вкусы у него определенно ниже нормы. Но это было уже после подсчета голосов. Политическая карьера миссис Грейсон закончилась, началась карьера Ферриса Ф. Фримонта. Он немедленно вылетел в Вашингтон – подыскать дом для себя, жены Кэнди и двух толстых сыновей, Амоса и Дона.

Видели бы вы, как реагировали в Беркли!.. Радикальное студенческое сообщество плохо относилось к избирательной кампании, построенной на подобных принципах, и плохо отнеслось к немедленной поездке Фримонта в Вашингтон. Они скорее поднялись против победителя, чем встали на защиту миссис Грейсон. Республиканцы не зря говорили, что в Беркли полно гомиков и еще больше розовых, то есть либералов. Беркли был розовой столицей мира.

В этой столице вовсе не удивились, когда сенатора Фримонта ввели в состав комитета по антиамериканской деятельности. Не удивились, когда сенатор уличил нескольких видных либералов в симпатиях к коммунизму. Но страшно удивились, когда сенатор Фримонт повел кампанию против Арампрова.

Никто в Беркли, включая членов коммунистической партии, никогда не слышал об Арампрове. Что такое Арампров?.. Сенатор Фримонт заявил в своей речи, что некий член компартии, агент Политбюро, передал ему документ, в котором руководство Коммунистической партии США высказывало свои взгляды на Арампров. Из документа следовало, что КП США по сути своей всего лишь пушечное мясо, фасад настоящего врага, истинного рассадника измены и предательства – Арампрова. В Арампров нельзя было вступить, он не функционировал как обычная организация. Но именно Арампров постепенно, тайком завладевал Соединенными Штатами.

Казалось бы, в розовой столице должны были бы об этом слышать.

В то время я общался с некой девушкой, членом компартии. Она всегда была со странностями, а после того как вступила в партию, стала просто невозможной. Никогда не носившая платьев, она заявила мне, что половой акт есть эксплуатация женщины, а однажды, недовольная моим поведением, в ресторанчике Ларри Блейка на Телеграфной авеню бросила окурок мне в кофе.

Мои друзья были троцкистами. Я познакомил ее с двумя из них в одном общественном месте, умолчав об их политических взглядах; в Беркли всегда так поступали. На следующий день у Ларри Блейка Лиз подошла к моему столику, демонстративно со мной не разговаривая; полагаю, ей сделали выговор товарищи по партии.

Так или иначе, однажды я спросил ее полушутя, является ли она членом Арампрова.

– Чушь собачья, – ответила моя знакомая. – Фашистская провокация. Никакого Арампрова не существует. Я бы знала.

– А если бы существовал, вступила бы?

– Ну, смотря, чем там занимаются.

– Свергают правительство Америки.

– А ты не считаешь, что монополистический капитализм со свойственным ему подавлением рабочего класса и финансированием войн через марионеточные режимы заслуживает того, чтобы его свергли?

– Значит, вступила бы, – сказал я.

Но даже Лиз не могла вступить в Арампров, если Арампрова не существовало в природе. Я больше никогда не видел ее после того, как она бросила мне окурок в ресторанчике Ларри Блейка; партия запретила ей иметь со мной дело, а Лиз была очень дисциплинированна. Все же я не думаю, что она сумела выдвинуться в рядах партии – слишком уж покорно принимала распоряжения, да и вечно их путала. Интересно, что с ней стало? Вряд ли ее интересовало, что стало со мной; после того как партия объявила меня нежелательной персоной, для Лиз я перестал существовать.

Однажды за ужином с Николасом и Рэйчел в разговоре всплыла тема Арампрова. Социалистическая рабочая партия вынесла резолюцию, осуждающую и сенатора Фримонта и Арампров: одного как руку американского империализма, другого – как руку воинствующей Москвы.

– Ну, вы там в СРП настоящие оппортунисты, – прокомментировал Николас.

Рэйчел одарила его снисходительной улыбкой ученой девицы.

– Ты еще встречаешься с тем парнем? – спросил Николас, имея в виду функционера СРП, которым увлекалась Рэйчел.

– А ты еще сохнешь по жене босса? – парировала она.

– Ну… – пробормотал Николас, вертя на столе чашку с кофе.

– Фримонт сделал великолепный ход, – вмешался я. – Денонсировал организацию, которая никогда не существовала, которую сам же выдумал!.. И заявил, что она пронизывает всю Америку. Никто не в состоянии ее уничтожить. Никто не в состоянии от нее спастись. Никто не знает, где нанесет она удар.

– В Беркли, – сказал Николас.

– В Канзасе, в Солт-Лейк-Сити… где угодно. Фримонт может организовывать антиарампровские отряды, правоуклонистские молодежные группы, которые будут сражаться со всеми проявлениями врага, обмундированные и вооруженные отряды воинствующих юнцов. Да эта идея его в Белый дом приведет!..

Я шутил. Но, как мы все знаем, я оказался прав. После убийства Джона Кеннеди, после убийства его брата, после убийства почти всех видных политических деятелей США на это понадобилось всего несколько лет.

Глава 4

Все эти убийства, совершенные якобы психами-одиночками, имели общую цель: избрание Ферриса Ф. Фримонта. Иначе ему ничего не светило. Он не мог победить в честном соперничестве. Несмотря на агрессивные лозунги и поведение, Фримонт был пустышкой. Наверное, когда-то один из его помощников указал ему: «Если ты хочешь попасть в Белый дом, Феррис, тебе придется убить всех конкурентов». Фримонт принял совет к исполнению, начал действовать с 1963 года и успешно строил свою карьеру при администрации Линдона Джонсона. Когда Линдон Джонсон ушел в отставку, путь был свободен. Человеку, который не мог состязаться, состязаться и не пришлось.