Красные орлы

Прасковья Ионовна совсем растерялась. Хлопочет с чаем, трясущимися руками собирает на стол. То и дело подходит ко мне. Робко уговаривает остаться, но и сама в это не верит. Дает мне на дорогу, что есть: несколько кусочков сахару, немного белых сухариков, пару конфет, катушку ниток. Просит беречься. Больше всего беспокоится, чтобы меня где-нибудь не продуло.

Все время напоминает: как только вернемся в город, чтобы я сразу же шел к ней. Будь то днем или ночью – все равно.

После чая Прасковья Ионовна взялась зашивать во внутренний карман моей гимнастерки красноармейское удостоверение и едва справилась: слезы застилали глаза.

Я сбегал в садик и под кустом акации зарыл печать Борисовской сельской ячейки РКП(б). Вспомнил, как отец заказал ее еще в апреле, в день нашего вступления в партию.

Скоро надо возвращаться в отряд. Сбор во дворе гимназии.

В отряде я многих не знаю. Сдружился с Гоголевым. Теперь он мой сосед на нарах. По годам Гоголев не моложе моего отца, носит большие рыжие усы, а ростом с меня. Когда узнал, что я иду к Прасковье Ионовне, велел долго не задерживаться. Сам пошел прощаться с женой и тоже обещал быть в казарме к вечеру.

Хорошие у меня отношения и с товарищем Чупиным. Он, как и Гоголев, камышловец, железнодорожник, пришел в отряд из Красной гвардии. Но внешностью и характером совсем не похож на Гоголева. Высокий, тонкий, с черными усиками. Любит балагурить, всех смешит. С таким не заскучаешь…

Ну что ж, надо закрывать дневник – пора возвращаться.

Жаль, не пришлось проститься с Шурой Комлевым. Его почему-то сегодня нет дома.

Не увижусь и со своими давними соседями, с двумя немцами-рабочими, которых еще в 1914 году сослали в наш город откуда-то с Запада. Оба пожилые, бессемейные. Поселились они тоже у Прасковьи Ионовны. Один работает на городской водокачке, другой – на железной дороге. Вечерами играют на скрипке…

Заканчиваю. Рядом стоит Прасковья Ионовна. Плачет навзрыд: «Куда же ты, мой Феликс, куда?»

В боях и походах

Прошла ровно неделя, как я не раскрывал своего дневника. Сегодня уже 3 августа, мы находимся на станции Егоршино.

Камышлов остался далеко позади, но я постоянно думаю о нем.

Трогательным было мое расставание с Прасковьей Ионовной. Она напутствовала меня, как сына, крестила своими скрюченными подагрой пальцами, шептала молитвы.

В казарму явился задолго до сбора и почти все время убил на то, чтобы скатать шинель. Мне помогал Гоголев. Но и он не большой мастак. С грехом пополам сделали скатки. Они получились довольно нескладными – широкие, неровные.

Из города вышли в потемках. Небо затянули тучи, прохожих не видно. На душе тоже темно, тревожно. Шли молча: говорить не хотелось.

Вместе с нами уходили из города товарищи Васильев, Федоров, Васильевский, Сысков, Куткин, Гаревский и другие.

Двинулись к деревне Галкино. Когда подошли к ней, Чупин отпросился попрощаться с семьей.

Шли по Ирбитскому тракту, но не на Ирбит, а на Ирбитский завод. С рассветом увидели вокруг березовые колки, поля пшеницы и овса. Все это до того привычное, родное, близкое, что на душе сразу как-то стало легче. Не верится, что надолго уходишь из этих мест. Нельзя себе представить, как на таких мирных полях может разгореться бой, будут рваться снаряды и вместо птиц засвистят пули.

Днем стало жарко. Ноги тонули в густой пыли. По такой пыли хорошо босиком идти, а в сапогах тяжеловато. Давит скатка, оттягивает плечи вещевой мешок.

Иногда нам разрешали по очереди класть мешки и скатки на подводу. Я не клал. Некоторым тяжелее, чем мне. А потом – надо закаляться.

Командиры нас не торопили. На привалах мы пили чай, закусывали.

В Егоршине поместились в большой рабочей казарме. Нар не было, спали прямо на полу. Мне досталось место в первой же комнате, неподалеку от дверей. На таком месте, конечно, не разоспишься. Ну ничего: все уверены, что недели через две, в крайнем случае через три, вернемся в Камышлов.

Отряд наш влит в 3-й батальон 1-го Крестьянского коммунистического полка. Командиром батальона назначен наш, камышловский, товарищ Василий Данилович Жуков. Я про него уже писал в дневнике. Жуков – верный, надежный человек. С таким не боязно в бой идти. Говорит мало, но к каждому его слову прислушиваешься, потому что знаешь – пустого не скажет. Ходит Василий Данилович в темной шляпе с опущенными полями. Эту же шляпу он носил и когда работал слесарем в Камышловском депо, и когда был уездным комиссаром.

Вчера в полдень над станцией появились два белогвардейских аэроплана. Летели невысоко, саженей на 300. Мы выскочили из казармы, начали стрелять из винтовок. Попасть – не попали, но заставили убраться восвояси. Улетая, летчики сбросили две бомбы, которые дымили, но не взорвались.

Я с несколькими товарищами хотел раскопать бомбы. Интересно все-таки, почему не разорвались.

Но командир нас обругал и велел отправляться в казарму.

Под вечер поступил приказ идти на позицию к деревне Егоршино. До позиции недалеко, несколько верст. Но мне эти версты трудно дались. В лесу было жарко, душно.

Стали в оборону на окраине деревни. Впереди – поля, а дальше – лес.

Рота растянулась в цепочку. Принялись окапываться. Молодые роют окопы лежа, а кто постарше да бывал на войне – стоя и с колена.

Мой сосед, фронтовик Иван Птицын, показал, как делать окоп с колена, а потом углубить его.

Теперь у меня глубокий, удобный окоп. Есть бойница, ниша для патронов. На полу солома. Эту запись я веду, сидя в своем окопе. Интересно, где еще мне придется писать дневник?

На рассвете впервые услыхал артиллерийскую стрельбу. Огонь открыла наша артиллерия. Снаряды летят через голову.

Хотя командиры нас предупредили о стрельбе, каждый выстрел из трехдюймовки заставляет вздрагивать (и не только таких молодых красноармейцев, как я!). Но это ничего – батарея-то наша.

20 августа. Станция Антрацит

Кругом заболоченный лес. Небольшие островки поросли камышом. Воевать в таких местах плохо, а охотиться хорошо. Неподалеку от станции в болотах водятся утки. Сегодня наш комбат товарищ Жуков принес двух чирков. Я ему, честно говоря, немного позавидовал. Давно не бродил с охотничьим ружьем.

Вспомнилось, как однажды, выжидая уток, целую ночь просидел в болотистом лесу с шестью патронами, заряженными самодельной дробью-сечкой. Вернулся с добычей.

Я люблю природу. В лесу мне все интересно. Кажется, совсем недавно засушивал цветы, листья, травы, коллекционировал птичьи яйца, собирал образцы минералов, препарировал и помещал в банки с формалином тушки и внутренности птиц, мышей, учился набивать чучела. А как все это далеко теперь!

Вот уже две недели наш батальон в непрерывных боях. И лес кругом, и болота, и утки, но нам не до охоты, не до гербариев. Целую неделю, с 1 августа, белые вели наступление.

Когда мы заняли оборону за околицей деревни Егоршино, меня на вторую ночь назначили в секрет. Нас было трое. Старший – Птицын. Едва стемнело, мы где бегом, где ползком добрались до небольшого загона, который находился в открытом поле, шагах в трехстах от наших окопов.

Обосновались, стали наблюдать. Тишина. Ничего подозрительного. Моим товарищам секрет не в новинку. Они курили в рукав, переговаривались шепотом. А я не сводил глаз с того места, где окопы белых. До них саженей 500. И находились в этих окопах не просто солдаты, а офицерский отряд.

Еще вечером наша артиллерия подожгла стога соломы и постройки возле вражеских позиций. Освещенный пожаром дым то поднимался высоко к небу, то стлался по земле. Картина сказочная. Не надоедает безотрывно смотреть на нее.

Вдруг около часу ночи заметил я на фоне пожарища человеческие фигуры. Одна за другой мелькают и скрываются в темноте. В первый момент не сообразил, в чем дело. Показал Птицыну. Стали наблюдать все трое и поняли: белые рассыпаются в цепь.

– Быстрей в роту! – приказал мне Птицын.

Я, не разбирая дороги, что есть сил бросился к своим. Не добежав шагов семидесяти, закричал:

– Белые!

Во вражеской цепи словно ждали этого крика. На правом фланге вспыхнула стрельба. Сразу же открыла огонь и наша рота. Прямо… в мою сторону (так по крайней мере мне казалось тогда). Ни поднять головы, ни шевельнуться. Но делать нечего, надо добежать до своих и толком рассказать, в чем дело. С великим трудом оторвался от земли. Пробежал несколько шагов. Лег. Еще несколько шагов. Снова лег. Не заметил, как очутился у наших окопов.

Сам не знаю и товарищи не могли понять, каким образом я цел остался. Даже не ранен!..

Белые против нашей роты не появлялись. Стрельба понемногу затихла. Зато справа становилась все сильнее. По огню можно понять, что неприятель подходит все ближе и ближе к Егоршино. Мы снова открыли огонь. Однако толку от этого было мало.