Судьба соцдона. Роман

– Да, чтобы свободно не шастала, когда нас нет… Блин, назад к советской коммуналке… Родителям пока не будем говорить, их кондрашка хватит. Сколько мои тогда сил положили, чтоб расселить старую свою коммуналку!

– Не будем им говорить, конечно. Пока не поймём сами, как выпутаться.

– Да, вариантов особо не видно. Я завтра к Маринке поеду, она давно зовёт посплетничать. У неё такая же ситуация с родителями. Или почти такая… Хуже вообще-то. Она мне пыталась как-то рассказать, а я всё вполуха слушала. Её же родители, когда купили квартиру, сами остались одни в большой на Фрунзенской, представляешь? И к ним привезли старика лежачего и сиделку-узбечку. У неё отцу лет шесть до пенсии и маме через три года, кажется, возраст подходит пенсионный, но она не работает давно. Им бы пожить в своё удовольствие, всё есть, денег полно…

– Он, вроде, банкир, папа-то её, или брокер, да?

– Нет, у него сеть магазинов, мебель и сантехника. Вот наш диван, который в маленькой комнате, я в его магазине брала…

– Забудь теперь про тот диван. У него новая хозяйка…

– Ну, конечно, забудь… Пусть спит на нём пока, не испортит же.

– Посмотрим.

– Так вот, Маринка говорила, отец всё думал: уехать – не уехать, особенно после выборов в двенадцатом. Он же у неё такой, тщательный, всё с юристами-адвокатами…

– Да в Москве и один магазин держать – весь в адвокатах будешь и решальщиках…

– К ним пришли сразу после Нового года… Думаю, она много чего рассказать может.

– Ладно, съезди к ней. Это теперь действительно интересно, как они решают. А я завтра сяду, все эти бумаги прочитаю с утра и в сети пошарюсь. Ну, что, за здоровье?

– Да, теперь оно нам очень пригодится, – Ольга уже порозовела, вторую стопку лишь пригубила. Весь заказ был на столе, и они некоторое время молча насыщались.

Закупки необходимых товаров и еды прошли весело, под приятный лёгкий шум в голове. Все четыре руки были заняты, но по пути домой они болтали без умолку, уже не столько ужасаясь, сколько удивляясь произошедшему сегодня.

– Чёрт! Телевизор не купили! – пошутил Андрей.

– Ага, и санки, чтоб его волочить, – Ольга была на той же волне. – Но интересно, почему телевизоры в списке запрещённых предметов оказались?

– Причём не любые, а только плазма или ЖК, то есть новые модели. Если кто-то ещё смотрит ящик с электронно-лучевой трубкой, то – пожалуйста. Или проекторные – их ведь тоже в списке нет.

– Нету. Только плоские. Странно, да?

– Да, странно. Получается, дело не в том, что там смотреть что-то нельзя, а просто в форме ящика. Может быть, это просто для дополнительного устрашения, чтоб жизнь мёдом не казалась? Алкоголь забрали, телек забрали – никаких радостей в жизни у социальных доноров быть не должно! Таков закон. Или регламент процедур, – Андрей передразнил голосом Наталью Михайловну.

– Да ладно. Тогда бы первым делом ноутбуки, планшетники, смартфоны изымали, а они их не тронули. DVD-диски все остались, и плейер. Нет, тут смысл в другом. Помнишь, там, в списке, ещё были «отдельно висящие зеркала»?

– Да, но у нас-то, слава богу, все зеркала в шкафы встроены, отдельных нет.

– Вот, а были бы – забрали. И ещё был странный пункт – межкомнатные стеклянные двери.

– Так что же, проблема – стекло? Любое плоское стекло под запретом. Типа, это опасный предмет, так что ли?

– Ну, точно! Поэтому и все инструменты, ножи кухонные вынесли. Там в списке были удочки, шампуры, садовый инвентарь.

– Да-да, и верёвки всех типов! Значит, под запретом всё, что может стать оружием или орудием самоубийства – такой принцип, – подытожил Андрей. – В тюрьме ведь тоже ремни и шнурки отбирают.

– Да, наверно. И сюда же вписываются все таблетки, вся эта бытовая химия, жидкости, краски. Хорошо, хоть лак для ногтей оставили.

– Лаком убиться не просто… А что же они наш журнальный столик не прихватили, он ведь стеклянный?

– Просмотрели, не заметили под скатертью, что стеклянный.

– Вот лохи! Их не похвалят за такую халатность!.. А интересно, кого они подразумевают в тюрьме: нас или заселяемых бомжей?

– Нас, конечно. Ведь это мы теперь лишены прежней свободы, а Никитична-то как раз на свободе, да ещё и прибавилось свобод: свобода от заботы о крыше над головой, например.

– Для неё-то это не просто крыша. Думаю, это дворец, какого она раньше и представить не могла. Что она там в своей Башкирии видела? Хрущоба или вообще барак, пленными немцами строенный, удобства во дворе… – говоря это, Андрей даже не представлял себе, насколько был прав.

– Не знаю… Но из хорошего дома не сбежала бы. Хотя кто знает? Если она в Москву поступать приехала, но пролетела, а возвращаться стыдно… Ладно, я её потом расспрошу, может, оттает и заговорит.

– Да, сейчас она явно как отмороженная, слова не выдавишь.

– Это лучше, чем буйная какая-нибудь или истеричка. И хорошо, что не мужик-бомжара, я бы боялась, наверно, очень.

– Так-то оно так. Но в тихом омуте черти водятся. От этой тоже неизвестно, чего ждать… Ладно, при ней ничего не обсуждаем, – они уже открывали дверь своей квартиры.

За три часа, пока Гришиных не было дома, Никитична, казалось, не только из комнаты не выходила, но и с места не сдвинулась. Правда, внимательный осмотр квартиры доказывал, что активность была: она вскипятила чайник и попила чаю, яблоки не тронула. В туалете был опущен стульчак, хотя по умолчанию у Гришиных он всегда был поднят. В холодильнике кое-что было сдвинуто, Ольга сразу заметила, что кто-то тут лазил. Однако никаких повреждений или пропаж не наблюдалось, и это немного успокоило Ольгу. Остаток дня она провела с подопечной, инструктируя её по пользованию сантехникой, плитой, дверным замком, вручая ей личные средства гигиены и мягко объясняя, что она должна сама соблюдать в доме такой же порядок, какой видит сейчас. Теперь она не на улице, не на вокзале, где всё ничьё и делай, что хочешь, здесь надо поддерживать чистоту своими силами. Никитична на всё привычно кивала, но оживление вызвал у неё только новый кусок мыла (он так приятно пах!). От ужина она отказалась.

Андрей перед сном проверил почту. В субботу обычно мало что требовало немедленной реакции, так и сегодня. Несколько заказов от клиентов (его мейл был в копии), но ребята в офисе обработают их в понедельник, информационное письмо от поставщика о закрытии товарной линейки, остальное – спам. В новостях тоже не было ничего чрезвычайного. В Ленинградской области продолжалась «гражданская война» местных с приезжими, то на одном рынке погром, то на другом; то там скинхеда повесят, то здесь забьют азиата битами до смерти. Это уже тянулось не одну неделю, все привыкли. В Екатеринбурге таджики восстали в одном из лагерей для мигрантов из-за нечеловеческих условий содержания, захватили оружие охраны и заперлись в здании бывшего заводоуправления, где был организован лагерь. Один полицейский был убит, двое пропали без вести. Подозревали, что они в заложниках. Таджики не стали разбегаться, а требовали вернуть им паспорта и дать пять автобусов, чтобы уехать в Казахстан. Мэр Екатеринбурга Ройтман требовал штурмовать восставших армейской бронетехникой, но военные ждали команды Москвы.

В общем, всё то же, что и в последние годы, с того момента как на одном московском рынке торговец с юга проломил гирькой от весов лоб оперативнику на глазах патрульных полицейских, которые даже не пытались вмешаться. Президент тогда возмутился, потребовал «очистить торговлю от криминала». Появились первые лагеря для мигрантов. Но если в Москве как всегда ограничилось показухой – задержали несколько тысяч из нескольких миллионов и выслали сотню, то в регионах ситуация сильно отличалась, а кое-где начали разгораться серьёзные затяжные конфликты. Федеральный центр продолжал рассуждать о демографической яме, дефиците рабочей силы, несовершенстве законодательства и старался сохранить кормушки чиновников ФМС, ЖКХ, полиции, а также рабский труд в строительном комплексе и розничной торговле. В столице становилось даже хуже. Избранный мэром Москвы Семён Шаманин, сам не москвич, родом из каких-до оленеводческих краёв, пошёл дальше пчеловода в кепке: мигранты, не понимающие ни слова по-русски, заполнили городской транспорт, кассы метро, больницы и даже школьные столовые. Не говоря уже о рабочих, начавших менять асфальт на плитку сразу по всей Москве. Держалась только скорая помощь и некоторые подразделения полиции. По выходным в вагонах метро не было слышно русской речи и почти не встречались русские лица. Впрочем, вели себя эти ребята, как правило, корректно и вежливо – в транспорте старушкам скорее они место уступали, чем настоящие соотечественники, уткнувшиеся в смартфоны.

Однако Андрея сейчас больше интересовала практика применения Федерального закона «О социальной взаимовыручке», чем национальный вопрос. Он забил название ФЗ в поисковик, быстро убедился, что материала очень много, и решил отложить изучение на утро. День был тяжёлый.

6

Ночь прошла спокойно.

Почти спокойно. Если не считать один эпизод. Где-то без четверти два Андрей подскочил в постели от страшного грохота: что-то обрушилось на кухне. Спавший в ногах Маркиз спрыгнул на пол и забился под кровать. Ольга забылась крепко и от шума лишь едва очнулась. Увидев, что Андрей сидит на кровати, она спросила, что случилось.

– Что-то точно случилось. Вставай.

– О-о, блин, я и забыла, что мы не одни…

Свет на кухне не горел. Андрей щёлкнул выключателем, и перед ними предстала картина: Никитична стояла на четвереньках и шарила рукой по полу. В старой Ольгиной пижаме она представляла собой душераздирающее зрелище. На полу валялись сковороды и кастрюли, у окна лежала на боку табуретка, а Никитична замерла, испуганно глядя на хозяев снизу. Навесные шкафы не обрушились, хотя верхние дверцы над жиличкой были распахнуты, холодильник не лежал на полу, волноваться особо было не о чем, и Андрея начал разбирать хохот от этой картины. Сейчас он впервые увидел Никитичну без платка, оказалось, что её в полиции подстригли очень коротко. С такой стрижкой, с коричневым, дублёным уличной жизнью лицом и в этой пижаме она вполне могла бы сниматься в мультфильмах. Не заржать в голос Андрей смог только из чувства такта по отношению к постороннему человеку.

– Ты тут разберись, – сказал он Ольге, сдерживая улыбку. – Я пойду оденусь.

– Что с вами, Антонина Никитична, – Ольге было не смешно. – Вы что-то искали?

– Упала… Покушать хотела…

– Да вижу. Вставайте. Что ж вы в темноте-то лазили? Свет бы включили.

– Мешать вам не хотела.