Дюна

Громадная комната была ярко освещена льющимся из потолочных окон дневным светом. Мальчик сидел спиной к нему, углубившись в разложенные на Г-образном столе бумаги и карты.

Сколько же раз надо говорить юнцу, что нельзя усаживаться спиной к двери! Хават легонько кашлянул.

Пол не отрывался от дел.

Облачная тень прошла над потолочными окнами. Хават снова прочистил горло.

Пол выпрямился и, не поворачивая головы, проговорил:

– Знаю, я сижу спиной к двери.

Спрятав улыбку, Хават шагнул вперед.

Пол глянул вверх, седовласый старик остановился рядом с углом стола. Глаза Хавата, два прозрачных озерца на загорелом морщинистом лице, поблескивали энергией и готовностью.

– Я слышал, как ты шел внизу через зал, – сказал Пол. – И как ты открывал дверь.

– Эти звуки можно сымитировать.

– Нет, я замечу разницу.

«Он способен и на это, – подумал Хават. – Эта ведьма, его мать, воистину учит своего сына. Интересно, что думает обо всем этом ее драгоценная школа. Может быть, они и заслали сюда старуху проктора, чтобы поставить нашу милую леди Джессику на место».

Пододвинув кресло, Хават уселся наискосок от Пола, лицом к двери, откинулся на спинку и принялся изучать комнату. Он делал это с подчеркнутым вниманием. Внезапно она показалась ему странной, теперь, когда бо?льшая часть обстановки уже отправлена на Арракис. Оставался стол для занятий и фехтовальное зеркало… кристальные призмы его были темны, истрепанный фехтовальный манекен застыл рядом, словно старик-пехотинец, изрубленный и израненный в битвах.

«Как я», – подумал Хават.

– Сафир, о чем ты думаешь? – позвал его Пол. Хават посмотрел на мальчика:

– Я думал о том, что скоро уже мы оставим это место и наверняка впредь его не увидим.

– Это печалит тебя?

– Печалит? Чепуха! Печально расставаться с друзьями, а дом – всего лишь только дом. – Он глянул на разложенные на столе карты. – На Арракисе будет новый дом.

– Тебя послал сюда отец посмотреть, чем я занимаюсь.

Хават нахмурился – мальчишка видел его насквозь – и кивнул:

– Ты хотел бы, конечно, видеть его самого, сам понимаешь, герцог так занят сейчас. Он сказал, что зайдет попозже.

– А я изучал бури на Арракисе.

– Бури. Вижу.

– Довольно скверная штука.

– Скверная штука – слишком мягко сказано. На равнине эти бури проходят шесть-семь тысяч километров. Их порождает все, что несет энергию: кориолисова сила, другие бури, то, в чем есть хоть унция энергии. За час они могут продвинуться на семь сотен километров и уносят с собой все, что попадется на пути… песок, пыль, все… Такая буря не только сдирает с костей плоть, даже кости истачивает в щепки.

– Почему же они не управляют погодой?

– У Арракиса свои проблемы, там все дорого… а еще обслуживание и ремонт. Гильдия требует ужасную сумму за метеорологический спутник, а Дом твоего отца не из самых больших и богатых. Ты это знаешь, парень.

– А ты видел кого-нибудь из фрименов?

«Ум парнишки сегодня так и мечется», – подумал Хават.

– Мог бы и не видеть, – ответил он. – О людях низин и грабенов особо сказать нечего. Ходят они все в этих болтающихся одеяниях. И воняет от них в любом помещении просто невообразимо. Это от костюмов, что они носят. Там их называют конденскостюмами – они сохраняют испаряемую телом воду.

Пол сглотнул, вдруг почувствовав влагу в собственном рту, – в том сне ему очень хотелось пить. «Люди на этой планете настолько нуждаются в воде, что им приходится сохранять воду своего тела…» – От этой мысли на него повеяло отчаянием.

– Да, вода там – драгоценность, – произнес он. Кивнув, Хават подумал: «Быть может, я сам навожу его на эти мысли… на то, что об этой планете нужно думать как о враге. Только безумец сунулся бы туда, забыв об этом».

Пол глянул на потолок, почувствовав, что начался дождь. Серое метастекло затягивала влага.

– Вода, – произнес он.

– Ты узнаешь скоро, что значит нуждаться в воде, – сказал Хават. – Как сын герцога, конечно, ты не будешь страдать от жажды. Но вокруг тебя…

Пол облизнул губы и вновь подумал о встрече с Преподобной Матерью неделю назад. И она тоже говорила что-то о жажде.

– Ты узнаешь о Погребальной Равнине, о великих пустынях, где нет ничего: только специя и песчаные черви, – говорила она. – Ты будешь чернить веки, чтобы не слепило солнце. А убежищем станет низина, где нет ветра, и ездить будешь на своих двоих – не на топтере или мобиле, и не верхом.

Пол ощутил, что его завораживали не ее слова… Голос, певучий, вздымающийся волной и опадающий словно прибой.

– Для тех, кто живет на Арракисе, – говорила она. – Пуста – кхала! – земля, луны – друзья, а солнце – враг.

Пол почувствовал, что мать подошла поближе, покинув свой пост у двери. Она поглядела на Преподобную и спросила:

– Значит, нет никакой надежды, Преподобная?

– По крайней мере, для отца. – И старуха махнула рукой, чтобы Джессика умолкла, и глянула на Пола. – Заруби себе на носу, юноша, мир держится на четырех ногах… – Она подняла вверх четыре костлявых пальца с крупными суставами. – На знаниях мудрых, справедливости великих, молитвах праведных, доблести храбрых. Но все это ничто, – она сжала руку в кулак, – …без правителя, который знает искусство правления. Запомни же эту науку.

Неделя прошла с того дня, проведенного вместе с Преподобной Матерью. И смысл ее слов только сейчас начинал доходить до него в полной мере. Теперь, сидя в учебной комнате перед Сафиром Хаватом, Пол вдруг почувствовал острый приступ страха и глянул на озадаченного нахмурившегося ментата.

– Где же ты болтался все это время? – спросил Хават.

– А ты встречался с Преподобной Матерью?

– С ясновидящей ведьмой Императора? – В глазах Хавата блеснул интерес. – Я встречался с ней.

– Она… – Пол заколебался и понял, что не смеет заговорить об испытании. Запрет глубоко въелся в разум.

– Да? Что ты хочешь сказать? – Пол дважды глубоко вздохнул.

– Она кое-что сказала мне. – Он закрыл глаза, припоминая слова, а заговорив, бессознательно сымитировал интонации старухи: – «Ты, Пол Атрейдес, потомок королей и сын герцога, должен научиться править. Кое-кто из твоих предков так и не научился этому».

Открыв глаза, Пол продолжал: