– О, сестра! – всхлипывая, воскликнула она. – О, сестра! Что же такое случилось?
Мисс Минчин не любила тратить много слов.
– Капитан Кру умер, – ответила она. – Он умер, не оставив ни пенни. А эта изнеженная, избалованная девчонка осталась у меня на руках.
Мисс Амелия упала на ближайший стул.
– Сотни фунтов истратила я на разные глупости для неё. И я не получу ни одного пенни из этих денег. Вели прекратить сию же минуту это глупое веселье и скажи Саре, чтобы она надела чёрное платье.
– Я? – жалобно проговорила мисс Амелия. – Я должна пойти и сказать ей это сейчас?
– Сию же минуту! – гневно оборвала её мисс Минчин. – Что ты сидишь и таращишь на меня глаза, как гусыня? Ступай!
Бедную мисс Амелию часто называли гусыней, и она привыкла к этому. Она и сама считала себя гусыней и знала по опыту, что всё неприятное выпадает на долю гусынь. Вот и теперь ей нужно идти в гостиную, где так веселятся дети, и сказать девочке, устроившей этот праздник, что она стала нищей и должна пойти наверх и надеть слишком короткое для неё чёрное платье. Но нельзя избежать этого. Теперь не время расспрашивать сестру.
Мисс Амелия так натёрла себе глаза, постоянно вытирая их, что они стали совсем красные. Она встала и вышла из комнаты, не прибавив больше ни слова. Когда у старшей сестры было такое лицо и она говорила таким тоном, как теперь, самое благоразумное было тотчас же исполнять её приказания, не спрашивая никаких объяснений.
Оставшись одна, мисс Минчин начала ходить взад и вперёд по комнате. Она говорила громко, сама с собою, но не замечала этого. В продолжение последнего года алмазные россыпи были её любимой мечтой, и она возлагала на них большие надежды. Ведь и содержательницы школ могут разбогатеть с помощью владельцев россыпей. А теперь вместо этого ей приходится терпеть убытки.
– Принцесса Сара! – презрительно сказала она. – Девочку нежили, как будто она будущая королева!
Проходя мимо углового стола, мисс Минчин вдруг остановилась как вкопанная: из-под него послышалось громкое всхлипывание.
– Кто там? – гневно спросила она.
В ответ на это снова послышалось всхлипывание. Мисс Минчин нагнулась и приподняла скатерть.
– Как ты смела! – крикнула она. – Как ты смела! Выходи сию же минуту!
Под столом сидела, скорчившись, бедная Бекки. Чепец её сполз набок, лицо покраснело от сдерживаемого плача.
– С вашего позволения, сударыня, – заикаясь, пробормотала она, – это я. Я знаю, что этого не следовало… Но я смотрела на куклу, сударыня… и я испугалась, когда вы вошли… и спряталась под стол.
– И ты слушала всё это время? – спросила мисс Минчин.
– Нет, сударыня, – возразила Бекки, делая книксен. – Нет, не слушала. Я думала, что мне можно будет уйти незаметно, но я не могла и должна была оставаться. Только я не слушала, сударыня… я ни за что не стала бы слушать. Но я никак не могла не слышать.
Тут Бекки снова залилась слезами и, казалось, перестала вдруг испытывать страх перед грозной леди.
– О, сударыня! – воскликнула она. – Боюсь, что вы откажете мне от места… но мне жаль бедную мисс Сару… мне очень жаль её.
– Ступай отсюда! – приказала мисс Минчин.
Слёзы лились градом из глаз Бекки.
– Да, я сейчас уйду, сударыня, – сказала она, дрожа и приседая. – Мисс Сара… она была такая богатая маленькая леди, и все прислуживали ей как можно лучше. Как же будет она теперь без горничной, сударыня? Если бы… о, позвольте, пожалуйста, мне прислуживать ей после того, как я перемою посуду и сделаю всё, что нужно. Я буду работать очень быстро… только позвольте мне прислуживать ей теперь, когда у неё нет ничего… Бедная, бедная маленькая мисс Сара!.. А её звали принцессой, сударыня!
Слова Бекки ещё больше раздражали мисс Минчин. Даже какая-то судомойка, и та становится на сторону этой девчонки, которую сама она не терпит. Это уж слишком!
– Я, конечно, не позволю, – резко сказала она, топнув ногою. – Она сама будет прислуживать себе да и другим тоже. Ступай вон сию же минуту, или я откажу тебе от места!
Бекки накинула на голову фартук и бросилась из комнаты. Она побежала в кухню и, усевшись там, между горшками и кастрюлями, начала рыдать так горько, как будто её сердце готово было разорваться.
– Всё вышло, как в волшебной сказке, – всхлипывая, шептала она. – Там принцессы тоже всегда страдают!
Мисс Минчин смотрела ещё суровее и неприступнее, чем обыкновенно, когда спустя несколько часов к ней вошла Сара, за которой она посылала.
Весёлое празднество, так неожиданно прерванное, казалось Саре сном или чем-то бывшим много лет тому назад не с ней, а с какой-то другой девочкой.
Ничто теперь не напоминало о празднике. Гирлянды остролистника сняли со стен, скамейки и пюпитры снова поставили на места. Гостиная мисс Минчин имела такой же вид, как всегда – в ней не осталось никаких следов празднества, – а сама мисс Минчин сняла своё парадное платье. Ученицам тоже велели переодеться и отправляться в класс, где они взволнованно перешёптывались, собираясь кучками.
– Пошли Сару ко мне, – сказала сестре мисс Минчин, – и внуши ей, что я не потерплю ни слёз, ни душераздирающих сцен.
– Этого опасаться нечего, – возразила мисс Амелия, – она очень странная девочка. Помнишь, как скрывала она своё горе, когда капитан Кру уехал в Индию? И теперь она держала себя так же. Когда я сказала ей, что отец её умер, она не двинулась с места и не проронила ни слова. Только глаза стали как будто больше и побледнела она, как смерть. Когда я кончила, она с минуту смотрела на меня, а потом подбородок у неё задрожал и она, выбежав из комнаты, бросилась наверх. Некоторые девочки заплакали, услыхав, что случилось, но она не видала ничего и только слушала меня. Мне было как-то неловко, что она молчит. Когда рассказываешь людям что-то особенное и важное, то всегда ждёшь от них ответа.
Никто, кроме Сары, не знал, что происходило в её комнате, когда она убежала туда и заперла за собою дверь. Она и сама помнила лишь смутно, как сквозь сон, что она ходила взад и вперёд по комнате и твердила каким-то странным, не своим голосом:
– Мой папа умер! Мой папа умер!
Один раз она остановилась около Эмили, которая смотрела на неё со своего стула, и с отчаянием крикнула:
– Эмили! Ты слышишь? Папа умер! Он умер в Индии – за тысячи миль отсюда!
Когда Сара вошла в гостиную мисс Минчин, лицо её было бледно, глаза окаймлены тёмными кругами, а губы крепко сжаты, как будто она твёрдо решилась не выдавать своего горя.
В настоящую минуту она была совсем не похожа на ту сияющую хозяйку праздника в лёгком розовом платье, которая перепархивала, как бабочка, от одного подарка к другому в украшенной зеленью классной комнате. Теперь это была бледная, убитая горем, одинокая девочка.
Она переоделась без помощи Мариетты в давно уже брошенное чёрное бархатное платье. Оно было ей слишком коротко и узко, и её тоненькие ножки, выступавшие из-под короткой юбки, казались слишком длинными и худыми. Так как у неё не нашлось чёрной ленточки, то её короткие густые тёмные волосы не были перевязаны ничем и свободно падали ей на плечи, отчего лицо казалось ещё бледнее. Она держала в руке Эмили, завёрнутую в кусок чёрной материи.
– Бросьте куклу, – сказала мисс Минчин. – Зачем вы принесли её сюда?
– Нет, я не брошу её, – ответила Сара. – Это всё, что у меня есть. Мне подарил её папа.
Мисс Минчин часто чувствовала себя не совсем ловко, разговаривая с Сарой. Ей стало неловко и теперь. Твёрдый, спокойный тон Сары подействовал на неё как всегда, и она решила не настаивать – может быть, отчасти и потому, что сознавала, как жестоко и бессердечно поступает с девочкой.
– У вас теперь не будет времени играть в куклы, – сказала она. – У вас будет много дел, вам придётся приучаться быть полезной.
Сара пристально смотрела на неё своими большими странными глазами, но не проронила ни слова.
– Теперь ваша жизнь переменится, – продолжала мисс Минчин. – Мисс Амелия объяснила вам всё?
– Да, – ответила Сара. – Мой папа умер. Он не оставил мне денег. Я теперь не богата, а бедна.
– Вы нищая, – сказала мисс Минчин, раздражаясь при воспоминании о том, какое значение это имело для неё самой. – И у вас нет ни родных, ни дома и никого, кто бы позаботился о вас.
По худенькому, бледному личику пробежала как будто судорога, но Сара не сказала ничего.
– Что же вы молчите? – резко спросила мисс Минчин. – Неужели вы так глупы, что не понимаете? Повторяю вам ещё раз: вы теперь одна на свете, никто не позаботится о вас, и вам некуда деваться, если я не позволю вам из милости остаться в школе.