Таинственный сад

Станция была маленькой, и, похоже, никто кроме них с поезда не сошел. Начальник станции обратился к миссис Медлок грубым, но добродушным голосом, странно растягивая слова, что, как впоследствии выяснила Мэри, делали почти все йоркширцы.

– А-а, гляжу ты уж вороти-илась, – сказал он. – И привезла с собой ту саму осталицу[3 - Осталица, осталец – сирота.].

– Знамо, эт’ она и есть, – ответила миссис Медлок с таким же йоркширским акцентом, головой указывая на Мэри. – Как твоя жонка?

– Да ничо, кажись, очухалась. Экипаж ждет тебя у входа.

Двухместная карета стояла на дороге у маленькой внешней платформы. Мэри заметила, что экипаж выглядит элегантно, как и лакей, который помог ей сесть в карету. Его длинный плащ-дождевик и шляпа с непромокаемым покрытием блестели, и с них, как и со всего прочего, включая дородного начальника станции, капала вода.

Когда, захлопнув дверцу, лакей поднялся на козлы, сел рядом с кучером и они двинулись в путь, девочка уютно устроилась в углу сидения, обложившись подушками, однако на сей раз спать не собиралась. Она смотрела в окно, стараясь увидеть хоть что-нибудь по дороге в странное место, описанное миссис Медлок. Мэри отнюдь не была робким ребенком и не то чтобы испытывала страх, но чувствовала, что всякое может случиться в доме с сотней комнат – да еще по большей части закрытых, – стоящем на краю вересковой пустоши.

– Что такое вересковая пустошь? – вдруг спросила она у миссис Медлок.

– Выгляни в окно минут через десять – увидишь, – ответила та. – Нам придется около десяти миль проехать по Мисслской пустоши, чтобы попасть в поместье. Ты не больно-то много увидишь, потому что сейчас темно, но кое-что все же поймешь.

Больше Мэри вопросов не задавала, просто ждала, затаившись в темноте своего уголка и не отводя глаз от окна. Каретные фонари освещали лишь короткий участок дороги впереди, но порой выхватывали из темноты и какие-то силуэты на обочине. Отъехав от станции, они покатили через крохотную деревушку, Мэри видела побеленные коттеджи и освещенный паб. Потом миновали церковь, дом викария, небольшую витрину магазина или чего-то в этом роде, в которой были выставлены игрушки, сладости и что-то еще. Дальше потянулась большая дорога, обрамленная кустами и деревьями. По ней они ехали очень долго, по крайней мере, так показалось Мэри.

Наконец лошади замедлили шаг, словно начали подниматься в горку, и вот уже кусты и деревья вдоль дороги исчезли. В сущности, теперь Мэри не видела ничего, кроме насыщенной влагой темноты, обступавшей с обеих сторон. Она наклонилась и прижалась лицом к окну как раз в тот момент, когда карета резко дернулась.

– Ага! Ну, теперь мы точно на пустоши, – сказала миссис Медлок.

Каретные фонари отбрасывали желтый свет на ухабистую дорогу, которая, казалось, была прорублена через заросли невысокой растительности, терявшейся в глубинах темноты и явно далеко расстилавшейся вокруг. Поднялся ветер, издавая необычные, низкие шипящие звуки.

– Это же… это ведь не море? – спросила Мэри, повернувшись к своей спутнице.

– Нет, не море, – ответила миссис Медлок. – И не поля, и не горы, это многие, многие, многие мили дикой земли, на которой ничто не растет, кроме вереска, дрока и ракитника, и на которой никто не водится, кроме диких пони и овец.

– Это походило бы на море, будь там вода, – сказала Мэри. – Звучит как море.

– Это ветер шумит в кустах, – объяснила миссис Медлок. – По мне так довольно жуткое, дикое место, особенно когда цветет вереск.

Они ехали и ехали сквозь темноту, и, хотя дождь прекратился, вокруг шуршал, свистел и издавал еще какие-то странные звуки ветер. Дорога шла то вверх, то вниз, несколько раз карета проезжала через маленькие мостики, под которыми очень быстро, с громким шумом бежала вода. Мэри казалось, что это путешествие никогда не закончится и что необъятная тусклая пустошь – это широкие черные просторы океана, через который она перебирается по узкой полоске сухой земли.

«Мне это не нравится, – призналась себе девочка. – Совсем не нравится». И еще плотнее стиснула тонкие губы.

Лошади взбирались на пригорок, когда она впервые заметила вдалеке свет. Миссис Медлок тоже увидела его и издала долгий выдох облегчения.

– Ох, как же я рада этому огоньку, – воскликнула она. – Это свет в окне сторожки. Скоро мы сможем выпить по доброй чашке чая.

Обещанное ею «скоро» наступило не так уж скоро, потому что после того, как карета миновала парковые ворота, оставалось проехать еще две мили по аллее, ведущей к дому; кроны росших по бокам деревьев почти смыкались над головой, создавая впечатление, будто едешь через длинную темную пещеру.

Выехав на открытое пространство, карета остановилась перед невероятно длинным, но приземистым домом, опоясывающим мощеный двор. Сначала Мэри показалось, что ни одно окно не горит, но, выйдя из кареты, она заметила тусклый свет в угловой комнате наверху.

Входная дверь казалась огромной, сделанной из массивных, замысловато-резных дубовых панелей, утыканных большими железными шипами и стянутых широкими железными прутами. Дверь вела в гигантский холл, столь тускло освещенный, что Мэри опасалась смотреть на развешенные по стенам портреты, с которых взирали на нее фигуры в рыцарских доспехах. На каменном полу посреди этого величественного холла ее маленькая черная фигурка выглядела потерянной и странной – именно так Мэри себя и чувствовала.

Рядом со слугой, открывшим дверь, стоял безукоризненно одетый худой старик.

– Отведите ее в комнату, – сказал он хриплым голосом. – Хозяин не хочет ее видеть. Утром он уезжает в Лондон.

– Хорошо, мистер Питчер, – ответила миссис Медлок. – Если я буду знать, что от меня требуется, я все сделаю.

– Что от вас требуется, миссис Медлок, – сказал мистер Питчер, – так это сделать так, чтобы его не беспокоили и чтобы он не видел того, чего видеть не хочет.

После этого Мэри Леннокс повели наверх по широкой лестнице, потом по длинному коридору, по еще одному, короткому пролету ступенек, по еще одному коридору и по еще одному, пока в стене не открылась дверь и она не очутилась в комнате с камином. На столе уже стоял ужин.

Миссис Медлок без церемоний сказала:

– Ну вот ты и на месте. Эта и соседняя комнаты – место, где ты будешь жить. И ты должна оставаться в его пределах. Не забывай об этом!

Вот так госпожу Мэри водворили в Мисслтуэйт-Мэнор, и, пожалуй, еще никогда в жизни она не чувствовала себя настолько «наперекор».

Глава IV. Марта

Мэри проснулась оттого, что молодая горничная, пришедшая разжечь огонь, шумно выгребала золу, стоя на коленях на коврике перед камином.

Мэри лежала и наблюдала за ней несколько мгновений, а затем принялась осматриваться. Она никогда не видела такой странной и мрачной комнаты. На стенах висели гобелены с вышитым на них лесным пейзажем. Под деревьями стояли диковинно одетые люди, а вдалеке виднелись башенки замка. Тут были охотники и дамы, лошади, собаки. Мэри чувствовала себя так, словно находилась в этом лесу вместе с ними. Через глубокое окно она могла видеть огромный, уходящий ввысь склон без единого деревца, который скорее походил на необъятное бледно-пурпурное море.

– Что это? – спросила Мэри, указывая в окно.

Марта, молодая горничная, которая только что поднялась на ноги, тоже взглянула.

– Вон тама?

– Да.

– Дак это пустошь. – Ответила та с добродушной улыбкой. – По нраву тебе?

– Нет, – ответила Мэри. – Отвратительно.

– Эт’ потому как ты не привыкла, – сказала Марта, снова принимаясь за чистку камина. – Мнится, что она больно уж большая и голая. Но она тебе придется по нраву.

– А тебе нравится? – поинтересовалась Мэри.

– Ой-ёй! Еще как! – ответила Марта, бодро отскребая каминную решетку. – Я ее страсть как обожаю. И ничуть она не голая. Она ж вся заросшая, и так сладко пахнет. Весной так любо, и летом тож, когда дрок и ракитник и вереск цветут. Медом пахнет, и воздух такой свежий… А небо какое высокое! И пчелы с жаворонками так ладно жужжать и поють. Эх! Да я бы ни за какие коврижки не согласилась жить там, где нет пустошей.

Мэри слушала ее с мрачно-озадаченным видом. Туземные слуги, к которым она привыкла в Индии, ничуть не походили на Марту. Услужливые и раболепные, они не осмеливались разговаривать с хозяевами на равных. Они лишь почтительно кланялись господам и величали их «защитниками бедных» или еще как-нибудь в этом роде. Индийским слугам приказывали, их не просили. Им не было принято говорить «пожалуйста» и «спасибо», и Мэри, когда сердилась, отвешивала своей айе пощечины. Марта же – пухленькое, румяное, добродушное существо, – имела такой уверенный вид, что госпожа Мэри задумалась: не даст ли служанка сдачи, если получит пощечину всего лишь от маленькой девочки.

– Странная ты служанка, – сказала она весьма высокомерно, покоясь на подушках.

Опустившись на корточки с кистью для покраски отчищенной решетки в руке, Марта засмеялась без малейшего признака недовольства.

– Ох, да знаю я. Коли б в Мисслтуэйте была большая миссус, я б никогда и младшей горничной не стала. Ну, может, до судомойни меня б еще и допустили, но наверху работать точно бы не позволили. Простая я больно и говорю слишком уж по-йоркширски. Но дом этот, хоть и такой богатый, очень странный. Как будто в нем нет ни хозяина, ни хозяйки, кроме мистера Питчера и миссис Медлок. Мистеру Крейвену, ему на все плевать, когда он тут, а тут его почти никогда не бывает. Миссис Медлок по доброте своей дала мне это место. И еще сказала, что ни в жисть бы такого не сделала, когда б Мисслтуэйт был нормальным богатым домом, как другие.

– Так ты будешь моей служанкой? – спросила Мэри в своей привычной надменной манере.

Марта снова принялась скрести решетку.

– Я слушаюсь миссис Медлок, – твердо ответила она. – А она – мистера Крейвена. Но мне велено исполнять работу горничной тут, наверху, ну и тебе немного прислуживать. Но тебе мало что понадобится.