Я – убийца

— Человек же по делу пришел, — попыталась его урезонить румяная девушка.

— А я именно по делу и хочу выступить. У нас свобода слова еще не запрещена? — изобразив страшный испуг, прошептал старичок и оглянулся. — А то знаете, как бывает? Ляпнешь чего не надо, а ночью… Когда никто не ожидает… Я вам потом как-нибудь расскажу. Чистая правда!

— Я адвокат, — представился Юрий, — Гордеев. Мне необходимо разобраться в ситуации с договорами. И я нуждаюсь в вашей помощи.

— А мы в вашей, — уверила его румяная девушка.

— Значит, так, — старичок подвинул к себе диктофон. — Наш директор киногруппы, или, как сейчас говорят, продюсер, Татьяна Федоровна Гризун допустила некоторую халатность на работе. Проще говоря, она побоялась нестабильности всяких там курсов. Поэтому платила не по ведомости, а…

— Наликом, — сказал бородатый мужчина в коричневом свитере и скрестил руки на груди. — И теперь поди докажи, что ты получил вдвое меньше, чем обещали. Я же мог на другой картине работать! А меня… Кинули. Как лоха.

— Ты бы и этого нигде не заработал! — замахал на него руками старичок. — Тебе по цеху зарплату платят. А вы еще хотите сверх ставки! Даже если бы тебе платили еще вдвое меньше, то и это лишнее. А Татьяна и так выкручивалась, как могла. Деньги спонсоры вовремя не дают. Банки деньги крутят — задерживают. Налоги государству и проценты — бешеные. Тем не менее! Она же платила? Как-то выкручивалась. А знаете ли вы, во сколько обходится сейчас аренда павильона? А съемочная аппаратура? Прокат одного костюма… И все в долларах! Вы же в долларах получали? Хотя это тоже нарушение финансовой дисциплины.

— Я не прокурор, — заметил Гордеев. — И не следователь.

— Это еще впереди, — уверил его бородач.

А моторный старичок, не слушая их, продолжал свою патетическую речь:

— Доллары тоже надо купить. Опять же — потери при обмене.

— Вас пригласил трудовой коллектив? — спросил Гордеева недовольный бородач.

— Нет. Руководство картины.

— Значит, так, — бородач поднялся с дивана. — Если вы адвокат Татьяны, то мы пошли. Нам здесь не заплатят. По крайней мере сегодня. Айда, ребята. Нужны будем для дачи показаний, найдете нас в цеху.

Он шагнул к двери, и вместе с ним поднялись почти все присутствующие.

— Куда же вы, ребята? — румяная толстушка преградила им путь к двери. — Надо объяснить человеку. А вы сразу…

— Нечего тут объяснять! — нервничал старичок. — Идите работать, если вам действительно деньги нужны. А права качать надо было при советской власти. В профкоме!

— Нет, вы останьтесь и все расскажите, — чуть не заплакала девушка. — Мы же договорились. Все как есть.

— Вот ты сама и расскажешь. Мы тебе доверяем, — бородач снисходительно погладил ее по плечу. — А я с этим, — он кивнул в сторону старичка, — в свое время на парткоме достаточно наговорился. Помело…

— Это вы бросьте, — серьезным тоном сказал старичок и прокашлялся. — Надо идти в ногу со временем.

— А ты всегда и шагал! С любым! В ногу, — бородач все-таки открыл дверь. — Тебе лишь бы химичить! И ведь не разбогател! Из голой любви! К искусству. Обдурихона!

Старичок рукой прикрыл диктофон.

Осветители вышли.

— Какие все-таки они грубые… Наши пролетарии, — хмыкнул старичок. — Ничто их не научит. Не чтут хозяина.

— А кто здесь хозяин? — наивно спросил Гордеев.

— В смысле помещения? — уточнил старичок.

— Нет. В смысле всего предприятия.

— Владелец этого балагана, — задумался старик и уставился в потолок, как двоечник на уроке, — владелец будет… С минуты на минуту. Вот с ней и поговорите. А я не уполномочен.

— Тогда следующий вопрос, — наклонился к нему Гордеев. — Кто ведет договорную документацию?

— Одну минуточку. Что-то у меня по-стариковски… Пардон! — Он вскочил и резво выбежал в коридор.

Юрий выключил диктофон. Они переглянулись с румяной девушкой.

— Хозяин тот, кто платит, — философски заметила девушка. — А здесь не известно, кто платит. Начинали на деньги Госкино. Потом какие-то спонсоры. Потом банк… Мы уж и со счета сбились. И с финансового, и с такого…

— Авторские права кто приобретает? — Юрий снова включил диктофон. — Не помешает?

— Помешает.

Гордеев послушно спрятал диктофон в карман, якобы случайно забыв выключить. И только крошечный микрофон выглядывал из широкого кармана.

— Теперь мы одни. Можно и посекретничать.

— Татьяна Федоровна расплачивалась наличными со всеми. Я знаю, что сценарист и композитор получили. И никогда ничего не скажут. Чтоб налоги не платить. Наверняка и договоры у них самые приблизительные… Лишь бы Татьяне прикрыться.

— А как же она списывает деньги?

— Не знаю… Михаил Тимофеевич занимается бухгалтерией.

— Это тот самый? — Юрий кивнул на дверь.

— Он. Михаил Тимофеевич при советской власти уже был директором картины, когда Татьяна Федоровна только пришла на студию. Она тогда устроилась переводчицей. С немецкого и английского.

— Переводчицей?

— Она же долго жила за границей. У нее первый муж служил советником посольства по культуре. Где-то за границей. А точно не знаю где.

— Понятно. И, наверное, у нее сохранились культурные связи? Как-то она это реализует?

— А как же! Второй муж у нее — испанский импресарио. Концерты организует, — пояснила девушка.

— Как он участвует в картине?

— Никак. Он же спец по эстраде.

— А что с режиссером вышло? — осторожно поинтересовался Юрий. — Что-то личное?

— Куда там! — искренне возмутилась девушка и еще больше зарумянилась. — Всем, кто до конца будет работать, то есть режиссерам, операторам, актерам, звукооператору, она, чтобы меньше платить, обещала проценты от проката. Понятно? Так получается чуть больше, но попозже. А Вадим Викторович захотел, чтобы все эти разговоры и обещания были закреплены в контракте. С группой и с ним лично. Ну и…

— Вызвали юриста. Обсудили. Написали текст договора. А он не подошел?