Иногда Карлсоны возвращаются

– Что смотрим, Алексей Петрович? – поинтересовался он. – Сеть, вирусы или что-то еще?

– Максим, ты можешь найти последние по времени документы, которые уничтожили, не сохраняя? Уточняю: этот документ распечатали…

– Запросто. – В голосе Макса прозвучало снисхождение к немолодому сыщику, который способен одолеть главаря бандитской группировки, но не знает таких элементарных вещей, в которых в нашу техническую эпоху любой школьник разбирается. – Какая версия виндов? А, «экспи», нормально. Сейчас у всех «экспишки» стоят. А я ведь еще помню версию 3.11. Трудно поверить, но факт. Эх, молодость, молодость! – Предаваясь ностальгии, Макс успел нажать на кнопку включения и ждал загрузки операционной системы. – Вот там хреново было: после выключения такие документы фиг найдешь! А в «экспи» – это мы запросто…

Сосископодобные пальцы компьютерщика забегали по клавиатуре, оставляя на чистеньких клавишах жирные пятна. Для глориевцев было в порядке вещей, что Макс оставляет такие пятна везде. Алексей Петрович не мог понять: то ли у него руки постоянно в масле от того, что он берет ими какую-нибудь еду из пакетика, то ли просто Максов избыточный жир пропотевает сквозь кожу? Но сейчас как будто Макс ничего не ел… Не дав Кротову утвердиться во втором предположении, Макс извлек из кармана надорванный пакетик чипсов и запустил туда пятерню.

– Это мы запросто, – утробно чавкал Макс, тогда как руки его ловко и быстро вызвали на экране маленький черный прямоугольник, по которому побежали белые строки. – Это мы в неудаленных поищем. В «экспи», считай, ничего и удалить-то нельзя. Для бандитов и шпиенов хреново, для нас, сыщиков, полезно…

Игорь Кулаков, кажется, обуздал свою вспыльчивость: по крайней мере, уродом Макса не обзывал, как бы он ни заслуживал такого наименования. Смысл происходящего по-прежнему оставался скрыт от бизнесмена, однако он трепетно поглядывал через плечо компьютерщика на экран, который вот-вот выдаст страшную тайну.

– Готово, – внятно произнес Макс, как раз дожевавший порцию чипсов с беконом. – Держите. Оно?

– Оно, – сдерживая торжество, подтвердил Алексей Петрович. Ну вот, он не ошибся!

Родители пропавшего мальчика прочитали на экране:

«В обмен на жизнь сына 12.000 долларов. Ждите дальнейших…».

И все та же смешная описка: «пожолеете».

– Что это значит? – Сусанна обрела дар речи. – Похитители были у нас дома? Они распечатали записку на нашем компьютере?

Ни Макс, ни Кротов ничего не ответили.

– Они… заставили его написать? – понизил голос Кулаков.

Алексей Петрович сосредоточенно рассматривал чистый лист бумаги, извлеченный из стопки возле принтера, и сравнивал его с запиской. Листок с запиской был значительно короче, но его пересекала та же характерная полоса – упаковку, видимо, помяли, когда несли… В сущности, Кротов с самого начала просек, что в картине похищения кроются какие-то неувязки, только с помощью Макса хотел получить подтверждение.

– Думаю, не совсем так. Присядьте, пожалуйста, и не волнуйтесь.

Игорь и Сусанна Кулаковы с недоумением и растущим раздражением смотрели на Алексея Петровича Кротова, который спокойно объяснял:

– В вашу квартиру похитители проникнуть никак бы не смогли. Стражи у вас в подъезде бдительные, мы с коллегами убедились: мимо консьержа и муха не пролетит. Нам пришлось показывать ему свои удостоверения, и то пропустил не сразу. Недаром вы ему платите! Консьерж уверяет, что ни один посторонний, кроме почтальона из местного отделения связи, в дом сегодня не входил. Но почтальон разносила газеты утром, когда мальчик еще был дома… В котором часу Степан ушел в студию?

– К двум, – еле слышно проговорила Сусанна, между тем как сосредоточенные глаза Кулакова наполнялись грозовыми тучами.

– Вот видите, к двум часам… Похитители не стали бы бросать в почтовый ящик требование о выкупе раньше, чем осуществят свой план. Так что вы понимаете, почтальона мы можем исключить…

Алексей Петрович сделал паузу. Бдительно взглянул на лица супругов: кажется, они начинают догадываться… И продолжил:

– Когда я увидел, что бумага, на которой напечатана записка, идентична той, которая лежит возле вашего компьютера, я подумал, что это может быть совпадение. Но наш специалист, – кивок в сторону Макса, который покончил с чипсами и перешел на сухарики «Три корочки» с холодцом, – убедительно доказал, что записка была написана и распечатана здесь, в вашей квартире. Никакой ошибки здесь нет… И какой же напрашивается вывод?

Кротов задал этот вопрос не потому, что ответ был ему неясен, а затем, чтобы родители сами произнесли то, что так нелегко выговорить ему, постороннему человеку. Потому что вслед за этим у родителей возникают другие вопросы: «Куда мы смотрели?», «Почему упустили?», «Неужели наш ребенок на это способен?» – и тому подобное. Чего доброго, начнут еще друг друга обвинять! Алексей Петрович страшно не любит присутствовать при чужих семейных сценах. Он всего лишь частный сыщик, а не психотерапевт.

– Так вы что же, – Игорь Кулаков побагровел, как раскаленный чугун, – хотите сказать, что Степан сам себя похитил?

Кротов развел руками: мол, а что же еще тут можно сказать? Ему было неловко. Макс, напротив, наблюдал за происходящим с интересом, как зритель в театре. Благо, он свою функцию – поиска записки в компьютере – выполнил, а больше от него ничего не требовалось.

– Видите ли, Игорь Анатольевич, – Алексей Петрович дипломатично попытался смягчить резкость высказывания Кулакова, – бывает, что дети совершают такие необдуманные поступки безо всяких корыстных целей. Просто чтобы попугать взрослых, разыграть… обратить на себя внимание…

Но угомонить Кулакова было не так-то легко.

– Ну и где этот паршивец? – заорал он. – Разыгрывает он нас, понимаешь! Внимания ему не хватает! Двенадцать тысяч долларов! Шею сверну!

Кротов предполагал, что Сусанна примется защищать сына. Но женщина, по-видимому, была потрясена не меньше, чем муж. Она прижала руки к груди, будто ее ударили в самое сердце.

– А ведь и правда, – тихонько сказала она, – где сейчас может быть Степа?

– Будем искать по друзьям, – предложил Алексей Петрович. – Э, кстати, – вспомнил он, – что вы там говорили о незнакомом мужском голосе? У него есть взрослые друзья?

– Нет… Я таких не знаю. – Голос у Сусанны был такой убитый, что Кротову невольно становилось жаль ее. Хотя, конечно, если в семье происходят подобные вещи, ответственность ложится на мать…

– У вас нет родственника, к которому мог бы сбежать мальчик? С которым у него особенно доверительные отношения? Может быть, дядя или двоюродный брат?

– Родственники есть, но… Ни один из них не принял бы Степана, не поставив нас в известность. А чтобы разыгрывать нас по телефону – вообразить себе нельзя!

Алексей Петрович призадумался. Ему вспомнился похожий случай, происшедший года два тому назад. Правда, там семья была среднего достатка, а денежная сумма куда скромнее… Тогда испуганным родителям тоже периодически звонил мужской голос – даже разные мужские голоса – требуя выкуп за сына-подростка. Когда четырнадцатилетнего ловкача, захотевшего на вырученные деньги съездить в Америку, изловила милиция, выяснилось, что он останавливал на улице случайных прохожих и просил сказать в трубку определенные фразы, объясняя, что «это такая шутка». Никто не насторожился, никто не заявил в милицию, все соглашались исполнить просьбу. Н-да, немало, оказывается, у нас шутников…

Но, с другой стороны, вариант с шуточками – еще не самый плохой. Хуже, если Степан скооперировался с неустановленным взрослым, которому на самом деле позарез требуются деньги. Получив с Кулакова двенадцать тысяч долларов, жулик поймет, что бизнесмен этого так не оставит и рано или поздно добьется от сына, кто подбил его на мошенничество. А значит, мальчишку-соучастника – слабое звено – в живых оставлять невыгодно. А значит…

А это значит, что «Глорию» Кулаковы все-таки пригласили не зря.

Личное дело Александра Турецкого. Неприятное пробуждение

В это утро Ирина Генриховна Турецкая проснулась с тяжелой головой. Рядом похрапывал муж; лицо у него было задумчивое и сосредоточенное, словно даже во сне он разгадывал загадку очередного преступления, а храп являлся при этом необходимым следственным методом. На потолке играли пробивающиеся из-за штор полосы солнечного света, как будто время перевалило за полдень, но Ирина знала: летнему солнцу доверять нельзя. Ночи сейчас короткие, дни длинные… Электронный будильник на тумбочке подсказывал, что до звонка, возвещающего подъем, остается около часа. Сперва Ирина попыталась еще чуток подремать, но сон, в котором она собирала на фантастическом зеленом лугу отличную темную сладкую вишню для маленького Васьки, сына Антона Плетнева, начисто испарился. А жаль – это было так замечательно,

точно в добром старом детском кино. Самое смешное, что вишня росла прямо в траве, как земляника… Ее сок пачкал босые ноги… Понаслаждавшись удивительным сновидением еще примерно пять минут, Ирина не заметила, как ее мысли постепенно перешли в другую область. Гораздо более напряженную.

О двух Плетневых – старшем и младшем – она в последнее время думала очень часто. Ну, так ведь и заглядывала к ним нередко… Мальчик-сирота, лишенный матери, Вася прямо-таки прикипел к «тете Ире», которая не отказывала ему в заботе и ласке. Что касается Антона, этот сложный, много переживший человек долго скрывал свои чувства, но во время последней их встречи, которая произошла не далее как вчера на кухне плетневской квартиры, признался, что ему трудно без Ирины. Учитывая характер Антона, не привыкшего произносить высокие слова, это было фактически признание в любви!

Но у нее – муж. Единственный и неповторимый Александр Борисович. Которому она отдала более пятнадцати лет жизни. Которого она любила так, как больше никого в мире. Которого она изучила так, как ни одного мужчину в мире. Которого не раз ловила на супружеских изменах… Вот и последний эпизод из этого ряда, который кончился совсем недавно – а может быть, еще не кончился. Турецкий пообещал Ирине, что пойдет с ней в ресторан. Она, конечно, обрадовалась, прихорошилась… И вдруг любимый муж звонит и извиняется: дескать, очень жаль, Иришка, но тут такая ситуация, нужно срочно встретиться с представителем экологической службы. Это касается дела об авиакатастрофе, в которой погиб Кирилл Легейдо… Ну, работа есть работа, за много лет супружества жена сыщика приучилась понимать, что работа для Саши – это святое. Что ж, эколог так эколог, ничего не поделаешь. Ладно, замяли, как-нибудь в другой раз пойдем, на наш век ресторанов хватит… И вот – случайно выясняется, что ни с каким экологом он не встречался. Врет? Откровенно врет! А в каких случаях врет Турецкий – за много лет супружества Ирина приучилась моментально отвечать на этот вопрос. Когда очередную бабу обрабатывает…

При других обстоятельствах Ирина, может, и не слишком переживала бы по этому поводу. Из опыта ей было известно, что любовницы приходят и уходят, а она, законная жена, остается. Не лучше ли потерпеть, переждать? Но любовь Антона Плетнева изменила мироощущение Ирины. Почему она обязана терпеть измены Турецкого? Она себя не на помойке нашла! Ей всего сорок два года, она отлично выглядит, к тому же – несмотря на то, что муж так давно не напоминал ей об этом, она красива и умна. Она еще ой как способна нравиться мужчинам. Почему единственный, кто этого не замечает, ее блудный муж?

Ирина, повернувшись на подушке, уставилась прямо в профиль спящего Турецкого. Профиль остался неподвижен и невозмутим.

«Что-то нехорошее происходит между нами в последнее время, – тихонько вздохнула Ирина. – Он мне врет, я… Я ему тоже зачем-то соврала, что была дома, а на самом деле… На самом деле была у Антона, выслушивала его признания… А когда пришел домой Саша, притворилась, будто сплю… Как же сложно все! И напряжение какое-то нагнетается, будто перед грозой. Жарко, вдали погромыхивает, скоро начнут сверкать молнии, и в кого-то еще они попадут?»

Турецкий улыбнулся. По-видимому, ему снилось что-то хорошее и светлое.

«Новую любовницу видит, – с неприязнью, которую больше не хотелось сдерживать, подумала Ирина. – При виде меня он почему-то так не улыбается!»

Отбросив простыню, Ирина села на супружеской постели, отметив, что правильно вчера перед приходом Турецкого сообразила надеть ночную рубашку, несмотря на жару. Скандалить голышом было бы труднее. А сейчас она намеревалась именно поскандалить. Психологическая наука, которой Ирина Генриховна посвятила немалую часть своего времени, утверждает, что скандал – не метод выяснения отношений, но… Когда доходило до перипетий собственной личной жизни, Ирина Турецкая не считалась с рекомендациями выдающихся психологов. Она не верила, будто худой мир лучше доброй ссоры. Ссора, точнее, ее худшая разновидность, скандал – оружие, которое она в многолетней любви-войне с мужем применяла часто и охотно. Особенно когда речь шла о его изменах…

Лицо спящего приобрело сладострастное выражение. До неприличия сладострастное. Прямо какой-то послеполуденный отдых фавна!

– Турецкий! – сказала Ирина голосом, не сулящим ничего хорошего.