Картель правосудия

– Я подумаю. – Катя снова вспомнила о долге и поморщилась: дай бог, чтобы денег, которые дадут за микроавтобусы, хватило на покрытие процентов.

– Тогда у меня все.

– Я рассчитываю на тебя. – Катя нажала отбой и добавила: – Мальчик мой.

– Знаешь, а я передумал. – Эльдар просто светился от удовольствия. – Что мы там за городом не видели? Грязь, слякоть. Снег наверняка растаял. По-моему, нам и тут хорошо.

– Вот хам, а? Завалил девушку в лужу и еще философствует.

Эльдар долгим поцелуем оборвал поток недовольства в свой адрес.

– Не шуми… – шепнул он ей на ухо и устроился рядом на мокром ложе.

– Ты еще плохо представляешь себе, что такое шум…

И в этот момент, как бы иллюстрируя, что же такое есть шум на самом деле, входная дверь с грохотом распахнулась и в квартиру ввалились трое здоровенных жлобов в кожанках и… с бейсбольными битами.

Катя происходила из семьи потомственных юристов, ее дед был судьей, отец был судьей, мать была адвокатом. Но мама умерла при родах, и отец не мог надышаться на единственную дочурку, потакал ей во всем и в результате, когда она заявила, что юристом быть не хочет, настаивать не стал. В итоге она поступила в финансовый институт и после второго курса окончательно утвердилась во мнении, что взгляды на жизнь у нее с отцом диаметрально противоположны. На самом деле Катя выяснила это еще подростком, хотя Иван Сергеевич внушал взрослеющей дочери уважение. Родитель умел добиваться своей цели, сохраняя при этом незыблемой суровую «правильность», как называла ее Катя. Он безусловно заслуживал почтения, но так жить было нельзя. И само собой, в девятнадцать лет она начала жить не так.

«Не так» заключалось в переводе на заочное отделение и вступлении на тернистый путь бизнеса по-русски. Первым спутником-поводырем был Виктор или Витюля, как его звали еще в детском саду и, наверное, напишут на гробовой доске. Они учились на одном курсе, но Витюля, отслуживший в армии, как тогда казалось Кате, был гораздо опытнее. Витюлин папаша подвизался на должности зампреда райисполкома и был вовсе не из породы большевиков-ленинцев с кристальной совестью и пустыми карманами. С легкой руки папаши и начался их с Витюлей совместный бизнес. Занялись торговлей компьютерами. Почему выбор пал именно на компьютеры, для Кати осталось загадкой. Но папаша сказал: именно это сегодня самое актуальное – и уладил в лучшем виде все формальные и неформальные нюансы. Он же обеспечил первые заказы. Дело сдвинулось с мертвой точки.

Кате, как любимой женщине генерального директора Витюли, отводилась в этом деле двойная роль: лица фирмы и офицера для особо важных поручений. С лицом проблем не возникало с самого начала. Зато возникали с отцом. Катин родитель к тому моменту работал в Бауманском районном суде, имел безупречную репутацию, и ему прочили блестящую карьеру, по меньшей мере не последнее место в Верховном суде. Он считал, что посредническая деятельность, на деле являющаяся обыкновенной спекуляцией, – неудачный выбор для молодой неглупой девушки.

Тогда в знак протеста они с Витюлей сняли квартиру.

Рамки первой леди фирмы она переросла примерно за год. В универмаге «Московский», рядом с отделом компьютерных игр, открытым их конторой, арендовала уже сама некоторое количество квадратных метров для торговли мягкими детскими игрушками. Средства теперь позволяли. Вскоре они позволили обзавестись торговыми точками в Конькове и еще одним – в универмаге. Потом еще, еще и еще. И открыть свою фирму. И наконец, купить собственную квартиру. И кстати, вовремя: ее верный партнер стал тяготиться моногамией.

В это время в поле зрения появился ресторан. Он стяжал более чем дурную славу. За год потерял двух владельцев убитыми, третьего – осужденным за незаконное хранение оружия и нанесение телесных повреждений средней тяжести. Историю ресторана Кате назидательно поведал отец, пытаясь отговорить ее от рискованного шага.

В это время последний хозяин злачного заведения был так оскорблен нелестным отзывом арбатско-уличного скрипача, по ошибке заглянувшего перекусить, о достоинствах ресторанного оркестра, что, желая восстановить поруганную честь, немедленно достал пистолет (на который, надо отдать ему должное, имел-таки разрешение) и прицельно ранил недоброжелателя в мягкие ткани. Прибывший через два часа усиленный наряд милиции с удивлением обнаружил только упившегося в стельку владельца заведения, пострадавший же мистическим образом исчез. Арбатские сплетники утверждали, что у музыканта усохло простреленное причинное место и скрипач вынужден был прибегнуть к услугам пластического хирурга, пересадившего соответствующие ткани с живота туда, где они оказались нужнее.

Завсегдатаи утратили интерес к ресторану и переехали в другой, лучше отвечающий их высоким требованиям к солидности и отсутствию «атаса». Персонал бесследно исчез. Катя сообразила: момент ковать железо наступил. Но в одиночку ей не поднять ресторан с нуля. Пришлось преодолеть прогрессирующую неприязнь к давешнему любимому. Он согласился вложить сорок процентов, но утруждать себя проникновением в детали отказался, его это больше не интересовало – не тот масштаб. От него это и не требовалось. Через восемь месяцев Катя, к обоюдному удовольствию, выкупила его долю. С тех пор они не виделись. Опять-таки к общему удовлетворению. Ресторан – целиком ее заслуга. Без соавторов. Конечно, с помощниками, но главная – она, и только она, безоговорочно.

Дела шли неплохо, дурная репутация этого местечка постепенно забылась. Однажды и отец пришел сюда, сел за столик в уголке и заказал скромную чашку кофе. Сидел, потягивал горячую ароматную жидкость, осматривался, а потом заглянул к Кате в кабинет.

– Знаешь, а мне нравится. Хорошо у тебя.

…Кредит ей понадобился для расширения. За стенкой прозябал магазинчик, выходивший в проулок. Катя давно положила на него глаз, и существовал даже принципиальный договор о его покупке в середине следующего года. Но накануне последнего аккорда народных гуляний, посвященных 850-летию столицы, владелец вожделенной площади вечером зашел к Кате. Она распоряжалась на кухне, зал был переполнен, официанты валились с ног от усталости. Сосед схватил ее за руку и заорал на ухо, пытаясь перекричать шум на кухне: «Или завтра, или никогда! Ни дня я здесь больше не останусь». Видимо, что-то сильно обидело человека. Или кто-то. Или просто надоела ему эта страна.

Из никогда и завтра она, разумеется, выбрала завтра.

Но необходимых двухсот тысяч наличными у нее не было. Недостающие восемьдесят сроком на три месяца под двадцать пять процентов предоставил Катин знакомый, Яков Бенедиктович, семидесятилетний крепыш славянской наружности, но исключительно национальной предприимчивости и хода мыслей. Всю жизнь он искал занятие, к которому лежала бы душа, но удавалось пристроить только тело. Учитывая последнее увлечение, привлекшее его деятельную натуру – оптовую торговлю итальянскими винами, Яков Бенедиктович нашел в Катином предложении свой интерес. В счет частичного погашения долга они договорились в октябре провести в ее ресторане шикарную презентацию. Она предполагала три дня дегустации «Cianti», «Barolo» и «Pino Grigio del Veneto», а потом шикарный банкет для иностранных партнеров. Все вместе тянуло на сорок тысяч долларов. Условия кредита Катя сочла не благотворительными, но льготными. В частности, при взаимном согласии сторон она имела право на месячную отсрочку с минимальным увеличением процента.

Яков Бенедиктович скончался от инфаркта через три недели после заключения сделки в своем рабочем кабинете. Сгорел на работе. После ряда хитроумных превращений его фирма со всеми потрохами, и Катиным долгом среди них, отошла к АОО «Юность». Соглашение о проведении презентации было расторгнуто, и Катя оказалась в чрезвычайно сложной ситуации.

Двое громил по стойке «смирно» с битами наперевес встали по обе стороны двери в спальню, а третий отправился осматривать квартиру. Все делалось молча, медленно и со значением. Катя посильнее запахнула халатик и так и осталась сидеть на постели. Эльдар медленно поднялся.

– Ну, привет, пацаны. У вас проблемы? Трудности? Плановая облава? Кто-то хочет пригласить меня спеть для своей крутой тусовки?

«Пацаны» не реагировали.

– Может, вы квартиру перепутали? – Он направился к двери, но блондинистый парень с расплющенным носом и чрезвычайно близко посаженными васильковыми глазами жестом остановил его.

В этот момент в спальню легкой уверенной походкой вошел худощавый, довольно высокий мужчина. Не торопясь снял пальто и аккуратно уложил его на стул. Черный костюм элегантного покроя сидел на нем безукоризненно, правда, слева под мышкой бросалась в глаза небольшая выпуклость, причиной которой являлась наплечная кобура. Его туалет не содержал цепей и перстней – неотъемлемой части имиджа определенной части «новых русских», но золотые запонки и золотая же булавка, удерживающая умопомрачительный, ручной работы галстук, свидетельствовали о высоком и постоянном доходе. В длинных тонких пальцах с холеными ногтями пришелец держал сигарету. Лицо его изобиловало морщинами (хотя лет ему было не более сорока) и выражало полное превосходство над окружающими.

Он слегка, как давней знакомой, кивнул Кате, а Эльдара не удостоил и взглядом. Делавший обход прыщавый «пацан» без печати интеллекта на лице почтительно доложился:

– Все чисто, шеф. Мы одни.

– Спасибо, Иван. – Шеф жестом позволил своим людям расслабиться, и двое у двери приняли стойку «вольно», то есть позволили себе опереться о косяк и опустить биты.

– Послушайте, кто вы такой и что вам здесь нужно? Кто дал вам право вламываться в мою квартиру?

– Позвольте представиться. Кротков, директор небезызвестной вам фирмы «Юность». Причем, знаете, что интересно – это мое настоящее имя. Ехал мимо, дай, думаю, загляну, поинтересуюсь, как там мои финансы себя чувствуют. – Он поискал глазами пепельницу и, не найдя, сбросил пепел прямо на запыленную крышку пианино. – Если не ошибаюсь, сегодня истекает срок нашего договора, и, чтобы избавить вас от необходимости лично тащиться через всю Москву с такими деньгами (неспокойно нынче на Москве, знаете ли), вот заехал лично.

– Но мы же договорились о недельной отсрочке… – начала Катя. Она действительно разговаривала с человеком, который занял место Якова Бенедиктовича, и он согласился на ее условия.

– Договариваться надо было со мной. Лично. Я, Екатерина Ивановна, предпочитаю очные беседы, лицом к лицу, так сказать. И поскольку договор у вас состоялся неизвестно с кем, считаю себя вправе считать его недействительным.

– У меня нет сейчас таких денег…

– Вы это серьезно? – Кротков язвительно усмехнулся. – Что, вообще ни капельки?

– Я смогу вернуть вам деньги только через неделю. – Катя чувствовала себя неловко полуодетой в присутствии посторонних мужчин.

– Разве я когда-нибудь где-нибудь говорил, что занимаюсь благотворительностью? – Кротков обернулся к «пацанам» у двери, те синхронно покачали головами из стороны в сторону. – Я не меценат, госпожа Масленникова, поэтому я готов обсуждать отсрочку, только имея в виду тройную процентную ставку за каждый лишний день. Впрочем, возможно, часть этой дополнительной суммы я соглашусь взять натурой…

Эльдар рванулся вперед. Скользящим ударом правой он сбил с ног прыщавого и безынтеллектуального Ивана, а левой схватил за волосы Кроткова и рванул назад.

– Будь скромней! – И, прежде чем «пацаны» у двери успели среагировать, он нанес пару коротких точных ударов в нос непрошеного гостя. Но уже через несколько секунд Эльдар был плотно зажат в цепких стальных объятиях громил. Причем «пацаны» сохраняли удивительное хладнокровие. Они не бросились избивать обидчика своего шефа, просто стояли с бесстрастными лицами и спокойно ждали дальнейших указаний. Эльдар тихо ругался. Кротков, запрокинув голову, вытер с подбородка струйки крови и осторожно пощупал переносицу. Провинившийся Иван слетал на кухню и, судя по звукам, разгромив половину холодильника, притащил тарелку колотого льда.

– Успокойте этого Шаляпина. – Кротков выбрал льдинку побольше и приложил к переносице. Профессиональным движением заклеив Эльдару рот, парни скотчем припеленали его к стулу и стали по обе стороны, поигрывая дубинками.

– Вы, Екатерина Ивановна, наверняка наслышаны, как поступают наши банкиры, когда им не возвращают кредит? Ждут день-два и зовут мафию. А мы вот никого звать не будем. – Голос Кроткова звучал до отвращения проникновенно. – Я и есть мафия.

Ему удалось, наконец, остановить кровотечение.

– Сеня, объясни девушке популярно, что с ней будет, если кто-то посмеет прикарманить мои кровно заработанные денежки, которые я по доброте душевной от чистого, можно сказать, сердца оторвал от себя, радея о ее благе.

– А что… – Парень с расплющенным носом и васильковыми глазами улыбнулся и даже порозовел от гордости за то, что ему дали слово. – Засадим маслину в башку, и все дела.

– Если вдруг вы не в курсе, рассказываю: маслина в башке – это смертельно. Сеня, развлеки пока нашего неуравновешенного друга. Мы с дамой побеседуем тет-а-тет. – Кротков схватил Катю за руку и бесцеремонно поволок в соседнюю комнату.

Катя не разделяла взглядов Иосифа Бродского, говорившего, что мир был создан для мебели, и потому мебели в ее гостиной было немного – мягкий уголок, огромный светлый ковер с геометрическим рисунком, телевизор и музыкальный центр. Это была гостиная человека, который любит простор и свободу.

Кротков с приветливой улыбкой плюхнулся на диван, не забыв при этом расстегнуть пуговицу пиджака. Катя присела напротив.

– Значит, так. Ты будешь хорошей девочкой, и я забуду о неучтивости твоего друга, договорились? – Он встал, застегнулся и прошелся по комнате. Снова расстегнулся и присел рядом. – Ты же будешь со мной ласкова?