Оценить:
 Рейтинг: 4.5

У ворот Петрограда (1919–1920)

1 2 3 4 5 ... 7 >>
На страницу:
1 из 7
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
У ворот Петрограда (1919–1920)
Григорий Львович Кирдецов

Военные мемуары (Кучково поле)
Книга Г. Л. Кирдецова «У ворот Петрограда» освещает события 1919–1920 годов, развернувшиеся на берегах Финского залива в связи с походом генерала Н. Н. Юденича на Петроград, непосредственным участником и наблюдателем которых был ее автор. Основной задачей, которую Кирдецов ставил перед собой, – показать, почему «данная страница из истории Гражданской войны кончилась для противобольшевистского дела столь же печально, как и все то, что было совершено за это время на Юге, в Сибири и на Крайнем Севере».

Григорий Львович Кирдецов

У ворот Петрограда (1919–1920)

Печатается по изданию:

Кирдецов Г. У ворот Петрограда (1919–1920).

Берлин, 1921.

Об авторе

Григорий Львович Кирдецов (Дворжецкий) родился в 1880 году. Профессиональный историк, журналист и переводчик, он до 1917 года сотрудничал с редакциями «Еврейской энциклопедии», журналов «Мир Божий», «Вестник Европы», «Русская воля», а во время Первой мировой войны был корреспондентом газеты «Биржевые ведомости» в Копенгагене. Весной 1918 года он уехал из Петрограда в Эстонию и с июля 1919 года в Ревеле занимал пост редактора официоза Северо-западного правительства – газеты «Свободная Россия», в 1919–1920 годах вместе с А. И. Куприным редактировал газету «Свобода России», а в 1920–1921 годах – газету «За свободу России». Одновременно в 1919–1920 годах Кирдецов занимал ключевую должность в Отделе агитации и печати Политического совещания при Главнокомандующем Северо-Западной армии генерале Н. Н. Юдениче. Впечатления, полученные во время работы на этом посту, легли в основу изданной в 1921 году книги «У ворот Петрограда».

В 1921 году Кирдецов перебрался в Германию, где, разочаровавшись в Белом движении, примкнул к сменовеховскому общественно-политическому течению, и в 1922–1923 годах в Берлине редактировал главный печатный орган сменовеховской группы – ежедневную газету «Накануне». Получив советское гражданство, с i октября 1923 года он стал заведующим Отделом печати посольства СССР в Германии, а позже был назначен на должность пресс-атташе советского посольства в Италии. Вернувшись в середине 1920-х годов в Россию, Кирдецов работал в Народном комиссариате иностранных дел, сотрудничал в журнале НКИД «Международная жизнь», в 1931–1935 годах работал в редакции Большой советской энциклопедии.

28 августа 1935 года Кирдецов был арестован в Кисловодске и спецконвоем направлен в Москву в распоряжение Главного управления госбезопасности НКВД СССР, а постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 28 марта 1936 года за «активное участие в контрреволюционной группе и антисоветскую агитацию» (статьи 58–10: 58–11 УК РСФСР) выслан в город Туруханск Красноярского края. Два года спустя, 7 февраля 1938 года, он был вновь арестован УНКВД Красноярского края и постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 19 февраля 1940 года за «участие в антисоветской правотроцкистской организации» заключен в ИТЛ на 8 лет. Сведения о дальнейшей судьбе Кирдецова отсутствуют, хотя не приходится сомневаться в том, что он сгинул в сталинских лагерях.

Вместо предисловия…

Я предлагаю вниманию читателя не исторический труд, а только страницы вчерашней действительности – «отрывки из записной книжки». Я описываю события, развернувшиеся на протяжении 1919–1920 годов на берегах Финского залива в связи с походом Юденича на Петроград. Эти события я описываю так, как я их видел в качестве непосредственного участника и наблюдателя. Единственная задача, которую я здесь преследовал, это – показать, почему данная страница из истории Гражданской войны кончилась для противобольшевистского дела столь же печально, как и все то, что было совершено за это время на Юге, в Сибири и на Крайнем Севере.

Само собой понятно, что мой труд не притязает на объективность. Это дело будущего историка российской революции, а не нас, современников, которые только путем познания вчерашних заблуждений, ошибок и грехов смогут завтра найти ответы на вопрос: «Что делать?» Этому пониманию вчерашней действительности я и посвящаю свой труд.

Я избегал, как читатель увидит, и хронологии, и архитектурной систематичности — они только помешали бы задаче, которую я ставил себе во имя «науки», за которую, действительно, платить не жалко – лишь бы учение шло впрок… Лица, учреждения и факты привлекали наше внимание в той мере, в какой они являлись техническим выражением идей, лежавших в основе вооруженной борьбы против Советской власти. Вот почему читатель только попутно найдет в моем труде тот или иной «обвинительный акт» против отдельных лиц, из которых многие волею судеб и ныне продолжают вдохновлять так называемую белую идеологию.

Отмечу еще, что материалом для моего труда служили мне мои личные воспоминания, а также документы, вывезенные мною из Гельсингфорса и Ревеля и относящиеся к отдельным сторонам деятельности Политического совещания Юденича и Северо-Западного правительства.

Чехословакия, май 1921

Глава I

К финским берегам

3 января 1919 года на пароме, шедшем из Стокгольма в финские шхеры, внимание пассажиров привлекал к себе некий господин лет 50-ти, небольшого роста, сутуловатый, широкоплечий, с бычьим затылком и непомерно длинными усами. Он ни с кем не заговаривал за общим столом, старательно прятал глаза при случайных встречах, а когда его о чем-либо спрашивали, то вместо него торопливо отвечали то один, то другой из двух других пассажиров, неотлучно его сопровождавших.

Он явно внушал обоим большое уважение, минутами даже страх. Их разговор даже не имел характера беседы равных меж собой людей: он ставил краткие вопросы или делал столь же краткие замечания, они, почтительно поддаваясь корпусом вперед, отвечали, и в таких случаях до меня долетало отрывистое, придушенное: «так точно, ваше…ство» или «слушаюсь»… На палубе, бывало, когда «он» гулял, заложив руки за спину и отмеривая шаги, они словно его охраняли, держась чуть-чуть позади и подобострастно заглядывая ему в лицо.

Один только раз, помню, за весь переход до Або

среди немногочисленных русских пассажиров завязалась общая краткая беседа. Заговорили о том, что наболело на душе, – о большевиках и большевизме.

То было время первых «южных» надежд: бывшая Кавказская армия успешно отбивалась от местных большевиков; в Ростове-на-Дону после смерти Алексеева Краснов и Деникин организовывали свои первые добровольческие отряды

; из Украины, вследствие капитуляции германцев на западе и согласно договору о перемирии, поспешно уходили длинные эшелоны армии генерала Эйхгорна

, загромождая все пути, идущие на запад, покидая во многих местах обозы, артиллерию, продовольствие и снаряжение.

* * *

Кто первый вслед за уходящими немцами займет этот обширный край, растянувшийся от Одессы до Пинских болот и от Ростова-на-Дону до курских окраин? Большевики напирают с севера, Петлюра с запада, т. е. из Восточной Галиции. Краснов с донскими казаками держит курс на Екатеринослав и Донецкий бассейн…

Но Красная армия Троцкого еще только образовывается, Петлюра только пугает своими «корпусами», потому что в действительности, вследствие перемирия на западе, от него откалываются поспешно один за другим все его австро-английские легионы

. Краснов же находится под явным политическим подозрением за свое сотрудничество с немцами.

Еще помнили, что недавно, за месяц-два до германского краха на западе, он посылал в Берлин с официальной миссией к Вильгельму своего друга герцога Лейхтенбергского и просил венценосного Гогенцоллерна от имени «десятков миллионов людей» осуществить возможно скорый план Гоффмана (знаменитого героя Брест-Литовска), т. е. занять Москву и Петроград. А там, Бог даст, все устроится на славу – монархия в России будет восстановлена в полном объеме и русский народ и его династия вечно будут чтить память Вильгельма…

Этому эпизоду посвящены характерные места в появившихся недавно воспоминаниях «Erlebnisse im Kriege»[1 - Полное оригинальное название «Erlebnisse im Weltkrieg», (Berlin, Stuttgart, 1920). – Здесь и далее примеч. ред.] вождя германского центра, бывшего министра финансов в первом германском республиканском кабинете, доктора Эрцбергера, который благодаря своей близости к тогдашнему канцлеру Бетману-Гольвегу, очевидно, был посвящен во все детали предстоящего «дела». Но Эрцбергер, как, впрочем, и Людендорф, а вместе с ними и Гельферих, побывавший в Москве после убийства графа Мирбаха (6 июля 1918), одинаково подчеркивают, что августовский план генерала Гоффмана, политически подготовленный в самой России не только красновской челобитной, но еще в большей мере знаменитой по своей внезапности «ориентацией» Милюкова на немцев, – все эти современники и участники событий согласно указывают, что план двинуть восемь дивизий, стянутых под Псковом, на Петроград были сорваны исключительно событиями на германском фронте во Франции[1 - Полное оригинальное название «Erlebnisse im Weltkrieg», (Berlin, Stuttgart, 1920). – Здесь и далее примеч. ред.]. В ночь на 9-е августа англо-французская армия прорвала германские линии в район Мондидье на большом участке, и с того момента вплоть до капитуляции и заключения перемирия немцам «уже не до России было»: дивизии, сосредоточенные в Орше и в Пскове, понадобились для затычки западных дыр, а других свободных резервов для действия против Петрограда и Москвы уже не было.

Так, по свидетельству беспристрастных летописцев императорской Германии, грандиозному плану, имевшему при тогдашних условиях много шансов на успех, не суждено было осуществиться. П. Н. Милюков скоро опять пошел в Каноссу, переправившись в Париж, а оттуда в Лондон; Краснов же, изгнанный донской Радой и скомпрометированный у Деникина, перенес свою квартиру на другой конец России – в Ревель, в ряды Северо-Западной армии, в момент, когда она готовилась взять Петроград и оттуда протянуть руку Деникину, наступавшему через Орел и Тулу на Москву…

Об этом и другом говорили русские пассажиры – «беженцами» нас тогда еще не называли.

«Он» выслушал различные пророчества, политические и стратегические объяснения общего положения, а также рассказы о том, как каждый из пассажиров, прежде чем попасть на суденышко, отвозившее нас к берегам Финляндии, должен был пройти через Сциллу и Харибду всевозможных виз, шлагбаумов, опросов и арестов, – выслушав все это с олимпийским спокойствием, он молвил, наконец, сильно потянув вниз свой длинный левый ус:

– Еще хуже будет… Хуже…

Такие же проблески здорового оптимизма и веры в Россию мне довелось обнаружить через некоторое время в Гельсингфорсе у другого известного русского общественного деятеля – у В. Д. Кузьмина-Караваева

, о котором кто-то еще в Петрограде однажды метко сказал, что в царскую эпоху «это был либерал в генеральских кругах и генерал – в либеральных». Хотя заслуга эта перед российской общественностью невелика, но в Гельсингфорсе весной и летом 1919 года В. Д. Кузьмин-Караваев, несмотря на свои преклонные лета и расшатанное здоровье, все же сделался активнейшим членом так называемого Политического совещания при будущем главнокомандующем Северо-Западного фронта. Он вел переговоры (через переводчиков) с англичанами об оружии и снаряжении, с американцами – о продовольствии для Петрограда, а в свободные часы срывал «фронду», исходившую от столпа гельсингфорсской оппозиции некоего сенатора С. В. Иванова, бывшего председателя Петроградской городской управы. Тот, например, находил, что все дело снабжения Петрограда продовольствием и санитарией должно быть представлено «закономерному органу городского самоуправления», каковым он столь же закономерно считал себя и двух-трех петроградских гласных, а не самочинному Политическому совещанию при главнокомандующем.

В этом выражалась вся его оппозиция. Но за эту дерзновенную смелость С. В. Иванов и прослыл тогда в Гельсингфорсе «демократом», вождем оппозиции, между тем как либерал генеральских кругов – В. Д. Кузьмин-Караваев – тяготел больше к «умеренным» централистам.

И вот однажды – это было вскоре после первого неудачного наступления на Петроград со стороны Ямбурга – когда молодые элементы за чашкой чая у А. В. Карташева

стали напирать на Политическое совещание, требуя от него больше активных действий, В. Д. Кузьмин-Караваев, выслушав горячие речи, спокойно молвил с выражением глубокой покорности судьбе:

– Погибла Греция, погиб Рим, погибнет, очевидно, и Россия…

То же пророчествовал, как мы видели, и наш спутник на пароходе, которому через 10 месяцев после описанной здесь встречи суждено было стать на некоторое время общемировой знаменитостью и «почти» золотыми буквами вписать свое имя в страницы истории России.

Это был – Юденич.

* * *

Я начал свой труд с описания встречи с Юденичем, конечно, не потому, что я склонен был считать его выдающейся фигурой в области политики или стратегии: еще меньше в мои задачи входило сделать из него национального «героя», которому якобы только по злому капризу судьбы не удалось завершить дело освобождения Петрограда осенью 1919 года и тем самым автоматически положить начало общему изгнанию большевиков из России.

Напротив, мне хотелось бы только показать, как идеология белого противобольшевистского движения неизбежно должна была привести к магическому превращению маленького ничтожного человека в «диктатора», что социально-политические силы, лежавшие в основе антибольшевистской вооруженной борьбы на всем протяжении российской территории, неуклонно и неминуемо должны были привести к краху всего движения – независимо от вопроса, где какой «диктатор» действовал, находился ли летом и осенью 1919 года на берегах Финского залива «сам» Верховный правитель или только его наместник – карикатура «главнокомандующего» – Юденич.

Болезнь белого движения была ведь не в лицах, не в тех или иных военно-политических «фигурах», оказавшихся по случайному стечению обстоятельств во главе, а в отсутствии у него идеологии или, точнее, по выражению Анатоля Франса, в злой его идеологии.

Вглядитесь, в самом деле, во внутреннюю сущность дела.

1 2 3 4 5 ... 7 >>
На страницу:
1 из 7