Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей»

* * *

Здесь же, в музейном зале, Анне Ивановне Громовой был представлен и Колчак. Александр Васильевич с нескрываемым интересом и некоторым удивлением рассматривал, пожалуй, единственную женщину, сумевшую заслужить признание и искреннее уважение многих исследователей сибирского Заполярья. Это она предоставляла свои пароходы, доставляла в условленное место уголь, продовольствие, снаряжение экспедициям Нансена, Толля, Сибирякова (позднее Вилькицкого). Это она награждена была орденом Парижского музея естественных наук за «полезные научные заслуги» (1901 г.) и золотой медалью Нижегородской ярмарки за коллекцию сибирских мехов (1896 г.). Ведь недаром же тогда вся Европа щеголяла в сибирских белках да соболях… Энергичная, деловая, в то же время по-женски очаровательная, Анна Ивановна и на этот раз не изменила себе: в разговоре с руководителем новой экспедиции вновь предлагались поддержка, помощь, следовало приглашение в контору и просто в гости в дом, который и сегодня еще стоит на ул. Сухэ-Батора под № 15 (тогда – ул. Тихвинская, усадьба А. И. Громовой).

Вскоре Александру Васильевичу удалось ближе познакомиться с многими именитыми членами Иркутского географического общества. Озабоченные судьбой пропавшего барона Толля, они все без исключения откликались на любую просьбу, будь то приличная финансовая сумма или просто добрый совет; проявляли море инициативы, каждой мелочью пытались облегчить предстоящий нелегкий путь спасателей.

Вот тогда-то и почувствовал Александр Васильевич огромную разницу между Западным и Восточным (т. е. Иркутским) отделами общества, о которой писали и столичные и местные газеты. Например: оба они получали субсидию в 2 тыс. р. годовых, но при этом Западный отдел нанимал квартиру для своей деятельности, а Иркутский построил себе на деньги горожан роскошное здание, да и капиталом владеет «без малого в 7 тыс. рублей, одних только взносов собирают за тысячу».

И уже нисколько не приходилось удивляться тому, что в этой «географической столичке» (так выспренно журналисты именовали Иркутск) простой полицейский пристав собирает гербарий; детский доктор во время отпуска отправляется в гости к туземцам и привозит в подарок музею палицу, украшенную волосами убитого врага. А уж иркутские купцы, члены-соревнователи общества, то берут ученых в свои торговые караваны, платят им зарплату как приказчикам, а потом большими тиражами издают их научные труды; а то просто предлагают на издержки очередной экспедиции полпуда чистого золота (1855 г. – исследование р. Амур, взнос члена-соревнователя Соловьева).

Вот и перед Новым годом, следуя старинной традиции, украсили иркутяне город декоративной картиной: «“Фрам”, затертый льдами». Рассказывала она об известном норвежском путешественнике Ф. Нансене, который (1903 г.), вморозив в лед свою шхуну «Фрам», три года дрейфовал в ледяном поле, пересекая Северный Ледовитый океан вблизи Северного полюса. За это путешествие Нансен и получил Большую Константиновскую медаль.

Обычай украшать город ледяными скульптурами сохранился в Иркутске до сих пор. Каждый Новый год на Площади им. Кирова можно любоваться ледяными композициями на самые различные темы: от сказок Андерсена до истории основания города.

В 1903 г. декоративная картина была установлена на катке детской площадки, совсем рядом с театром. И каждый раз, посещая ВСОИРГО, Александр Васильевич видел эту картину. Вечером она освещалась бенгальским огнем, и казалось, что эти громадные глыбы, сооруженные из снега и льда, озарялись северным полярным сиянием, величественней и красивее которого не было среди всех небесных явлений.

* * *

Каждую минуту, свободную от встреч, разговоров и договоров, Колчак стремился в музей, пытался как можно ближе, подробнее познакомиться с его богатством, бывшим поистине щедрым подарком для любого ученого, путешественника, оказавшегося в Иркутске.

Здесь были сосредоточены редчайшие коллекции предметов доисторического искусства. Например, среди нефритовых изделий каменного века была одна женская статуэтка, которую мастер вырезал более 40 тыс. лет назад. Переходя из зала в зал, можно было проследить процесс влияния русской культуры на быт коренного населения Сибири: бурятов, якутов, тунгусов.

Стенды музея знакомили с историей присоединения Восточной Сибири к России, с возникновением первых поселений сибирской земли. И становилось ясно, что российская история Восточной Сибири начинается с XVII в., когда отчаянные русские казаки понаставили остроги в местах своих стоянок и таким образом за полстолетия с небольшим прошли всю Сибирь до океана.

А когда в 1724 г., перед смертью, Петр I вспомнил «то, о чем мечтал давно, и что другие дела предпринять мешали», т. е. о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию; когда составил приказ об экспедиции, главой которой назначил капитан-командора Витуса Ионассена Беринга, тогда и встал Иркутск крепостью российской в центре Азиатского материка, морской базой не только для экспедиции Беринга, но и всех последующих российских походов на Дальний Восток и в Америку…

Узнал Александр Васильевич, что автором этого великолепного музейного здания был член общества городской архитектор барон Генрих Владимирович (Васильевич) Розен, управляющий строительной и дорожной частью при Главном управлении Восточной Сибири. Что иркутяне здание это построили на собранные ими деньги всего за один год (старое здание сгорело во время пожара 1879 г., но город уже не представлял своей жизни без музея) и называли любовно «мавританский замок».

Именно для мавританской архитектуры, возникшей у арабов на завоеванной у Испании территории, характерны постройки в виде небольших крепостей. Вот почему и появились у музея круглые шлемовидные башни, крепостные зубцы со специальными бойницами, и окна, похожие на замочную скважину.

А потом увидел Александр Васильевич документы, рассказывающие об основании Иркутского музея, старейшего музея Российской империи. Причастны к этому делу оказались императрица Екатерина II, присланный ею для «облагораживания» сибиряков ученик Ломоносова Эрик Лаксман, генерал-губернатор иркутский Франц Кличка и его «правая рука» Александр Матвеевич Карамышев, корреспондент Академии наук, коллежский советник, директор ассигнационного банка. Перед отъездом в Сибирь на аудиенции у Екатерины выхлопотал Ф. Кличка три тысячи рублей для создания в Иркутске публичной библиотеки, где вскоре было отведено место и для музея. То есть к тому моменту, когда после пожара музей переезжал в новое здание (1883 г.), он уже перешагнул свой вековой юбилей (декабрь 1782 г.).

Услышал Александр Васильевич и подробные рассказы о тех ученых и путешественниках, чьи имена, помещенные на фризе музея, ему были мало известны или незнакомы совсем, но судьба которых невероятно будоражила воображение.

Миддендорф Александр Фёдорович. Имя его, оказывается, было занесено на фриз еще при жизни (1883 г.), и мало того, многие источники связывают путешествие Миддендорфа по Сибири (1843 г.) с рождением Русского географического общества. Врач по образованию, он, как и многие в то время, увлекся изучением других наук, а главное, путешествиями, одно из которых оказалась необычайно трудным. При следовании из Туруханска (город на Енисее) к Таймырскому полуострову и побережью Карского моря отряд сбился с маршрута, долго плутал среди снежной пустыни. В конце концов, отправив на поиски дальнейшего пути казаков вместе со своим помощником, Александр Фёдорович один, среди снега и холода, остался ждать их возвращения. Ждать пришлось 18 дней! Вскоре одиночное заточение повторилось уже на несколько месяцев, когда в небольшом селении в старой заброшенной хижине, почти без дров и продуктов, он продолжал изучать окружающую природу.

А в это время в Петербурге академик К. М. Бэр, являвшийся руководителем и организатором многих экспедиций Миддендорфа, всеми способами пытался ему помочь. И одна из таких попыток увенчалась успехом. Еще в 1820-е гг., когда в Париже открылось первое Географическое общество (1821 г.), Бэр вместе с адмиралами Литке и Врангелем мечтали основать такое общество в России, но осуществилась эта мечта только через 20 лет и совсем неожиданно. Поддерживаемые на этот раз великим князем Константином Николаевичем, ученые вырабатывают Устав общества, и 6 августа 1845 г. он уже утвержден. Первым председателем Императорского Русского географического общества, вплоть до 1892 г., становится великий князь Константин Николаевич Романов; общество получает первую субсидию в 10 тыс. р., а судьба известного исследователя становится заботой научной общественности и государства.

И Миддендорф продолжает свой маршрут: через Енисейск, Красноярск, Иркутск до Якутска (здесь он изучает вопрос промерзания почвы) и далее к подножию Станового хребта. Результат этого странствования – капитальное исследовательское сочинение «Путешествие на север и восток Сибири», где описаны климат сибирского севера, его растительность, животный мир, явление вечной мерзлоты. Потом были еще Приморье, побережье Охотского моря, членство в Академии и юбилейная телеграмма от Восточно-Сибирского отдела Географического общества:

«…ВСОГО в день пятидесятой годовщины прибытия экспедиции в Туруханск приветствует Вас сердечно, желая благополучия маститому путешественнику на многие лета.

Председатель отдела Сукачёв, член комитета, директор Иркутской магнитно-метеорологической обсерватории Шпиллинг, правитель дел Клеменц».

Телеграмма была послана А. Ф. Миддендорфу 25 февраля 1893 г. решением общего собрания членов Географического общества, на котором все были ознакомлены с его трудами. Было тогда академику 78 лет.

И еще одна фамилия, невероятно точно раскрывающая ту особенность Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества, которой Александр Васильевич в течение всего своего пребывания в Иркутске не уставал удивляться.

Учитель естествознания иркутской мужской гимназии Ричард Карлович Маак, один из первых членов общества, сразу же обративший на себя внимание деловой хваткой и стремлением к дальним путешествиям. Именно ему и было поручено исполнение первой крупной акции только что народившегося Сибирского отдела Географического общества (1852 г.): экспедиция в совсем еще не изученный Вилюйский край, где предполагались богатейшие залежи каменной соли, железа, месторождения золота и драгоценных камней.

Удачные результаты первой экспедиции (гербарий из 2300 ранее неизвестных растений был передан Ботаническому саду Академии наук) тут же подвигли на организацию следующей. Исследования ждал Амурский край, который после открытий Г. Невельского был буквально у всех на устах. Кстати, именно тогда и подключился к снаряжению экспедиции золотопромышленник С. Соловьев, пожертвовав полпуда золота (его помощь была значительна и во время Вилюйской экспедиции).

Книга Р. К. Маака «Путешествие на Амур, совершённое по распоряжению Сибирского Географического общества в 1855 г.» очень скоро стала известной. Весьма интересны были отзывы о ней анархиста и путешественника Петра Кропоткина и литературного критика и публициста Николая Добролюбова. Если первый восхищался красотой Амура, «этой Миссисипи Дальнего Востока», то второй сетовал, что путешественник не касается таких важных для России вопросов торговли и промышленности.

Действительно, исследователя привлекают геология, география новой российской территории, ее население, этнография…

Была и третья экспедиция – река Уссури, Сунгари, озеро Ханка. Бескорыстное служение науке было оценено соответствующим образом. Награда орденом Владимира 4-й степени, пенсия из Государственного казначейства (300 р. в год), назначение главным инспектором училищ. А в 1901 г. – год празднования 50-летнего юбилея ВСОИРГО – фамилия Маака встала на фриз краеведческого музея вместе с именами Максимовича, Пржевальского, Турчанинова, Черского и Ледебура.

Очередные расспросы по поводу неизвестной Александру Васильевичу фамилии Ледебур привели его еще к одному интересному открытию.

Во-первых, научная деятельность ВСОИРГО распространялась на огромнейший регион, и каждое открытие, совершенное на его просторах «чужим» или, наоборот, «своим», никогда не считалось, оно принадлежало всему миру.

И, во-вторых, члены Географического общества никогда не работали замкнуто, изолированно, они активно общались со знаменитыми современниками, часто оказывая им помощь и содействие, и очень внимательно изучали труды и биографии выдающихся людей, участвовавших почти в течение трех столетий в великих открытиях и исследованиях. И первыми в России именно деятели Восточно-Сибирского отдела Географического общества увековечили на фризе своего музея имена многих из этих ученых и путешественников, создав этот своеобразный пантеон исследователей Сибири, Азии и Востока.

И все-таки, тщательно выбирая сначала 12 фамилий, достойных оказаться в этом «пантеоне» (1883 г.), а потом еще 6 (1901 г.), специальная комиссия отдела отдавала предпочтение тем, кто, стремясь составить единую карту мира, открывали этому миру загадочную и неизвестную Сибирь, а потом постепенно стирали с ее карты «белые пятна». Многие из них не были уроженцами России, некоторые не сумели добраться до Иркутска, но все они оставили глубокий след в изучении и российской, и азиатской территории. Среди них и оказались двое немецких ученых и путешественников.

Фридрих Ледебур, профессор Дерптского университета, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, ботаник, досконально изучивший Алтайский край и создавший уникальный справочник «Флора России».

И Александр Гумбольдт, по собственному выражению, «всю жизнь работавший во имя естественной истории». Однако в ученых кругах он был более известен как «второй Колумб». И если первый Колумб открыл Америку, то второй ее исследовал. В 1829 г. Российское правительство приглашает А. Гумбольта в нашу страну. Николай I высказал мнение, что знаменитый ученый «может споспешествовать развитию науки и принесет много пользы горному делу и ремеслам». В России немецкий ученый пробыл всего полгода. Но это – 15 000 км; это Волга, Урал, Алтай; это прием у императора в Зимнем дворце; это трехтомная книга «Центральная Азия» и, наконец, эти слова: «Я не знаю ни слова по-русски, но я стану русским, как стал испанцем; все, что я предпринимаю, я выполняю с удовольствием».

Сегодня Александр Васильевич уже точно знал, что под этими словами мог бы подписаться каждый из восемнадцати… И ни одной минуты он не сомневался в том, что Восточно-Сибирскому отделу Императорского Русского географического общества уготована долгая жизнь.

И потому, что в открытиях и исследованиях была заинтересована власть, особенно в пору закрепления за Россией огромных восточных территорий и их освоения. Известно, что ВСОИРГО открылся под прямым патронажем генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьева совсем незадолго до его знаменитой Амурской экспедиции. 17 октября 1851 г. в Белом доме прошло первое заседание общества.

И потому, что исследования эти нужны были иркутским купцам и предпринимателям. И потому, что сегодняшние «очарованные странники» положительно не могли оставаться на месте. XX век уже манил хмелем открытий. Монгольские рунические знаки, старинные рукописи и загадочные рисунки пробуждали дремлющую интуицию. Болели Азией, пустыней Каракум, Тибетом и Даурией, магическими землями, куда еще не ступала нога образованного европейца.

Между тем неделя, отпущенная на экспедиционные сборы, подходила к концу. И хотя, по выражению Александра Васильевича, он все еще не мог «надышаться удивительным воздухом уже совершившихся и еще предстоящих открытий», пора было покидать Иркутск. Впереди был тяжелый и сложный путь, путь во спасение и, как это ни странно звучало, очищение. Колчак знал, что вначале Толль хотел взять с собой на о. Беннетта именно его, уже проверенного спутника, выносливого и волевого. Но оставить «Зарю» в ледяном плавании без опытного и авторитетного офицера он не решился…

Кто знает, будь рядом с Толлем Колчак, все могло бы сложиться по-другому.

* * *

28 февраля на общем собрании членов Географического общества выступил прибывший в Иркутск зоолог русской полярной экспедиции А. А. Бялыницкий-Бируля. Рассказывал он, в основном, о своем пребывании на о. Новая Сибирь, где занимался изучением полярных морских животных и птиц. В сопровождении трех якутов Бируля отправился туда по заданию барона Толля еще во время второй зимовки экспедиции на о. Котельный (29 апреля 1902 г.). Провел там он все лето вплоть до прихода «Зари». Как известно, шхуна к острову подойти не смогла, а партия Бирули, дождавшись замерзания пролива, уже в декабре была на побережье Якутии.

К сожалению, никаких новостей о судьбе пропавшего Э. В. Толля Бируля не сообщил. Не встретились они и с Александром Васильевичем. Колчак вот уже несколько дней снова мчался на почтовых тройках по Якутскому тракту, только в обратном направлении. Отправив всю команду из Иркутска 21 февраля (к ним присоединился и Матисен), сам он с матросом Железниковым выехал на следующий день «и 8 марта в 5 ч 30 мин утра прибыл в Якутск на несколько часов прежде лейтенанта Матисена и нижних чинов».[37 - Письмо академику Ф. Б. Шмидту. 14 марта 1903 г. // ПФА РАН. Ф. 14. Оп. 1. Д. 159. Л. 6–8. 5 об.–7 об.]

Сейчас, наверное, нужно вновь будет взять географическую карту Средней Сибири и попробовать зрительно воспроизвести этот воистину стремительный бросок в центр Арктики. И главным ориентиром здесь нам будет отчет А. В. Колчака, его полярный дневник (говорят, до сих пор неопубликованный), дневник воспоминаний Никифора Бегичева. Дополнения к описанию северной природы можно найти в статьях действительного члена Русского географического общества Валерия Поволяева и на страницах книги В. В. Синюкова «Александр Васильевич Колчак – ученый и патриот».

Итак: 8 марта – все 17 членов экспедиции собрались в Якутске.

10 апреля они уже на реке Яна, в селе Казачьем. Это – граница между лесом и тундрой, линия полярного круга. Здесь еще была настоящая зима. В глубоких снежных сугробах кое-где угадывались крыши домов да казачьих изб, чуть повыше поднималась звонница местной церквушки, а бурятские юрты буквально утонули в этих сугробах.

Путь от Якутска до Казачьего, занявший чуть более месяца, уже сам по себе оказался не очень легким. Шел он по низовьям р. Алдана, по диким ущельям угрюмого Верхоянского хребта, затем – по холмам и равнинам обширного бассейна р. Яны до ее устья, где и приютилось на краю света это небольшое село.

И главным во всем этом было в «высшей степени затруднительное движение на Верхоянск и Усть-Янск по этому пути. Ввиду ночного времени и необходимости быстрых переходов при малых перевозочных средствах на станциях представляется невозможным одновременная отправка более четырех человек или 30 пудов грузов, да и то еще при условии промежутков времени между отправляемыми партиями в 2–3 дня. Одним из самых огромных препятствий является краткость времени».[38 - Там же.]

Но и здесь, в Казачьем, начались новые проблемы. По всей Яне случился плохой улов рыбы. Закупленные Олениным собаки за зиму так отощали, что для дальнего путешествия просто не годились. Весьма ограниченный в денежных средствах, Колчак все-таки решается нарушить финансовые установки и, чтобы откормить собак и побыстрее, закупает отборную оленину. При этом обращается за помощью к якутскому губернатору.

В Якутском национальном архиве сохранилось это письмо из Казачьего от 4 (17) апреля 1903 г. Прочитав его, можно от самого Колчака узнать о проблемах, волновавших начальника уже в самом начале его экспедиции. А также увидеть почерк будущего адмирала – мелкий, быстрый, ломаные линии и буквы, иногда почти неразборчивый: