Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей»

«…Мои грузы и люди в Казачьем – задержка из-за вельбота. Оленин недавно уехал за ним. Слухи о собаках совершенно ложные – их здесь довольно. Распространение же сведений объясняется желанием поднять цену собак, которая действительно безобразна и доходит до 20 рублей вместо обычных 3–4 рублей. Здесь пользуются самым бессовестным образом затруднительным положением экспедиции ввиду отсутствия времени и берут за все цены прямо с каким-то неслыханным цинизмом.

<…> по дороге я писал Вашему Превосходительству о переводе 2000 рублей господину Верхоянскому исправнику (Б. Ф. Кочаровскому). Ознакомясь теперь с положением вещей, я прошу испросить телеграммой Академию 4000 рублей, о которой просил уже Вас и прошу теперь переслать их в Верхоянск. Чем скорее это будет сделано, тем лучше, так как выехать много денег не хватает.

Я прошу, Ваше Превосходительство, принять уверения в глубоком уважении и пожелании всего лучшего. Александр Колчак».[39 - НА РС (Я). Ф. 12-и. Оп. 2. Д. 297. Л. 250.]

Академия наук в то время проявляла довольно большую заботу о продвижении Спасательной экспедиции все дальше и дальше на север, направляя местной сибирской администрации «предписания об оказании помощи и содействии участникам экспедиции».

В архиве РАН хранится еще один любопытнейший документ, являющийся как бы продолжением предыдущего (письма Колчака), да и фамилии фигурантов там одни и те же. Верхоянский окружной исправник Б. Ф. Кочаровский 7 мая 1903 г. отправляет якутскому губернатору Владимиру Николаевичу Скрипицыну своеобразный отчет: «Во исполнение предписания Вашего Превосходительства от 24 февраля и 9 марта за № 1706 и 2221 имею честь донести, что командированные Академией наук лейтенанты флота Матисен и Колчак проследовали с 12 матросами и с грузом через Верхоянск к местам своего назначения в последних числах марта месяца <…> Какое требовалось содействие с моей стороны для скорейшего следования гг. Матисена и Колчака с матросами и грузом по вверенному мне округу, оно было им оказано».[40 - ПФА РАН. Ф. 14. Оп. 1. Д. 43. Л. 39.]

* * *

Однако неприятности продолжались. Сразу же по прибытии в Казачье Матисен с матросами Огриным и Червинским, выполняя поручение Академии наук, отправляются в бухту Тикси. Перевалив труднодоступный Верхоянский хребет, на шхуне они появились только 16 (28) апреля. А еще раньше из Якутска на «Зарю» выехали П. В. Оленин и Н. Бегичев. Они должны были забрать со шхуны вельбот и доставить его к мысу Святой Нос. А вскоре в Казачьем было получено известие о проблемах с доставкой вельбота (12 апреля).

И опять Александр Васильевич берет лучшую упряжку, лучшего каюра и через 3 дня (15 апреля), преодолев по льду залива Борхал и снежной тундре 400 км, оказывается в Тикси. (На современных картах залив Борхал называется губа Буор-Хая, и ширина его 150 км.)

Однако где-то в пути Александр Васильевич разминулся с Бегичевым, ибо на шхуне вельбота уже не было. Встречал его только Матисен. Колчак не спеша побродил по кораблю, постоял на капитанском мостике, заглянул в одну из лабораторий: здесь он работал, проводя свои многочисленные исследования… Следуя корабельному распорядку, установленному еще Э. В. Толлем, в 18 ч отобедали в кают-компании, вечером долго беседовали за чаем, ночевать Колчак отправился в свою каюту. Утром, переполненный воспоминаниями, он попрощался со шхуной – теперь уже навсегда, а ее капитану (а может быть, прежде всего самому себе) пообещал сделать невозможное, но пропавшего начальника экспедиции найти.

Начало мая. 17 человек и 10 нарт с продовольствием, одеждой, боеприпасами, палатками и пр. плюс вельбот и 160 собак собрались в Аджергайдахе (мыс Светой Нос), самом северном селении на материке, где в прошлом году около двух месяцев пробыл Толль. (На многих современных картах это селение звучит иначе – Аджирхайдах.)

5–22 мая. Почти 20-дневный переход на Новосибирские острова. К этому времени весна началась и на Севере. Бежали ручьи, снег и лед становились рыхлыми, нарты с вельботом начали проваливаться.

Идти приходилось только по ночам, когда подмораживало. На пути часто попадались огромные торосы, в которых путь просто прорубали топорами. Собаки более шести часов не выдерживали, они ложились на снег и отказывались идти дальше. Тогда в лямки впрягались люди, все до одного. И единственной привилегией начальника было – первому надеть лямку и последнему снять…

Миновали острова Большой и Малый Ляховские, проливы Этерикан и Санникова. Остановились на южном берегу о. Котельный в поварне Михайлова стана, построенной еще партией Воллосовича во время ожидания прихода шхуны «Заря». В нескольких километрах находилась самая южная оконечность острова – Медвежья губа. Отсюда уже предстояло плыть морем.

Тем временем за короткой полярной весной «наступило полярное лето с его постоянными туманами, дождями с мокрым снегом, с морозом и инеем по ночам, редкими ясными теплыми днями <…> Лед в море посинел, стали оседать и разваливаться торосы <…> трещины расширяться и превращаться в полыньи <…> Грязно-бурая тундра стала покрываться цветами альпийских растений, птицы уже стали выводить птенцов и собираться в стаи, готовясь к отлету на юг, а лед все еще стоял неподвижно».[41 - Колчак А. Последняя экспедиция на остров Беннетта, снаряженная Академией наук для поисков барона Толля // Изв. Императорского Русского географического общества (далее РГО). Т. 38. Вып. 3. С. 502–503.]

В ожидании, когда лед тронется, занимались доработкой вельбота (к нему приделали полозья, привинтили железные шины, т. е. поставили на полный ход), охотой, рыбалкой, и почти каждый вечер обсуждались дальнейшие действия.

Всем казалось очевидным, что если бы Толль или кто-то из его группы находился на одном из Ляховских островов, то их следы были бы обнаружены. И теперь было необходимо тщательно обследовать юго-восточную часть о. Котельный и Землю Бунге, осмотреть склады, оставленные специально для группы Толля, – нет ли там каких-либо ее признаков? Заняться этим вместе с тунгусами и якутами должен был П. И. Оленин. Кроме того, ему поручались ботанические и зоологические исследования и, главное, заготовка мяса, чтобы и псов подкормить, и обеспечить обратное возвращение на материк всей экспедиции.

Теперь уже становилось совершенно ясно, что путь в открытый океан в направлении к Северному полюсу все-таки предстоит. Причем путь не просто «отчаянных», а «самых отчаянных», тех, кому было просто необходимо пробиться, проскользнуть, «перепорхнуть» в лодке там, где не мог пройти специальный полярный барк.

Трезво оценивая свои возможности, Колчак хорошо осознавал, что предстоящее путешествие было примерно того же порядка и риска, что и поездка на о. Беннетта барона Толля. Никто не мог точно сказать, сколь долго продлится это путешествие. Никто не знал, как в случае непредвиденных ситуаций можно помочь этим отчаянным храбрецам. А главное – никто не мог знать, где их искать, если им эта помощь понадобится. Но другого выхода не было.

Александр Васильевич как-то оговорился: не часто, но бывают моменты, когда ему как бы и тепло и уютно, но стоит закрыть глаза, как он видит остров, людей, которые приходят на берег, а потом долго и напряженно вглядываются в туманную даль. Ждут помощи…

15–17 июля. Оленин с промышленниками уехали на север острова. В Михайловом стане осталась основная партия.

18 июля – шторм, лед тронулся, отошел от берега, море тяжело и грозно зашевелилось. Колчак приказал быстро грузить вельбот. Состав команды – семь человек, из них два матроса и четыре мезенских помора. Запас продуктов рассчитан на полтора месяца: три пуда сухарей, пуд овсянки, двадцать фунтов «мясного шоколада» – мясные брикеты, десять фунтов сушеной зелени. Несколько банок «сгущенного бульона» – каждая банка весом с четверть фунта и надписью «рассчитано на 200 человек». Маршрут: в открытое море на север к о. Беннетта вдоль Земли Бунге, между островами Фадеевский и Новая Сибирь.

* * *

В непредсказуемую многомильную неизвестность двинулся Колчак на поиски товарищей с полуторамесячным запасом еды и без единого запасного матроса…

19 июля (4 августа). 20 суток понадобилось для того, чтобы 4 августа 1903 г. вельбот, ведомый Колчаком, достиг Земли Беннетта, безжизненной скалистой суши, считавшейся с моря неприступной. Мыс, на который высадилась отважная семерка, Александр Васильевич назвал Преображенским, ибо через два дня, 6 августа – большой религиозный праздник, день Преображения Господня.

Сегодня, читая дневники Колчака или вместе с учеными подробно разбирая все сложности арктического быта, невозможно уйти от навязчивой мысли, что помимо точного расчета, помимо простого человеческого везения – а это на Севере такой же важный элемент, как и расчет, – было у Колчака чье-то особое покровительство: то ли воля Божья, то ли счастливая звезда дерзкого путешественника.

Вы уже давно взяли карту, нашли на ней устье р. Яны, селенье Казачье, мыс Святой Нос, острова Котельный, Фадеевский и самый северный о. Беннетта. А теперь представьте себе горстку людей без радиостанции, без вездеходов и вертолетов, без прочих технических удобств, что скрашивают жизнь современных полярников; горстку людей, намеренных со спокойной уверенностью в себе пройти на собачьих упряжках и на шлюпке 1000 км до о. Беннетта и вернуться обратно.

И отнюдь не тщеславие двигало этими людьми. Сам поход, его зыбкая цель – надежда найти и спасти четырех товарищей, сгинувших год назад в Ледовитом океане, – были естественной и необходимой составляющей их жизни. И они плыли, шли то под парусами, то работали веслами; то впрягались в лямки, перетаскивая 36-пудовую шлюпку через ледяные нагромождения, задыхаясь от непомерных усилий; не раз принимали вынужденное купание, то и дело проваливаясь в мокрый снег; теряя сознание от усталости и болезни, пробивались навстречу своей цели – помочь Толлю.

От мыса Медвежьего (юго-восточная оконечность о. Котельный) путники двинулись на восток. Они шли вдоль берега на вельботе – чаще на веслах, реже под парусами. Старательно выбирая места помельче; лавируя между льдинами, часто просто отпихивая их баграми; почтительно огибая тяжелые с блестящими макушками айсберги, иногда рубили лед и часто приближались к берегу. Жадно вглядывались в прибрежную полосу, надеясь увидеть какой-либо предмет, может, всего лишь дымок, указывающий на пребывание здесь группы Толля.

Вспоминалось, как два года назад они точно так же всматривались долго и внимательно в морскую даль, надеясь где-то там увидеть Землю Санникова. Сегодня они ищут человека, который заставил их поверить в существование этой Земли… Но где же он сам? Неужели погиб? Нет, нет – этого не может быть! Они обязательно должны найти хотя бы одну зацепку, хотя бы малый след Толля и его спутников! Но ни зацепок, ни следов не было, и Колчак упрямо продолжал поиски.

Почти всю неделю, день за днем, шел снег, очень похожий на слепой дождь. «Он идет густыми хлопьями, не переставая, заливая вельбот мягким влажным покровом, который, тая в течение дня, вымачивал людей хуже дождя, заставляя чувствовать холод намного сильнее, чем в зимний морозный день» (из отчета Колчака).

Когда становилось совсем невмоготу, высаживались на берег, чтобы отдохнуть и согреться. Но здесь наступало не меньшее мучение: нужно было вытаскивать вельбот на прибрежные отмели, а после отдыха обратно выталкивать его на глубину – «опять ноги увязают в иле, ледяная вода доходит до пояса <…> горький пот способен, как кислота, выесть глаза».

Китобойный вельбот их был громоздким, тяжелым – почти сорок пудов чистого веса – это без груза, без съестных припасов; на малой глубине он часто садился на мель, и его приходилось тащить за собой.

На берегу собирали плавник, разжигали костер, и наступал «час отдыха»: с горячей едой, непременным чаем, с подвешенной над огнем одеждой и задушевными разговорами о доме, о погоде, о бароне Толле.

* * *

Колчак же чаще всего занимался своим дневником. В непромокаемой сумке, сшитой из специально обработанной кожи, которую он почти всегда держал при себе, имелось несколько тетрадей. Кроме того, в кармане брезентового плаща лежал блокнот, куда Колчак иногда что-то быстро записывал «на память». А потом, на первой же стоянке, вносил эту запись в дневник уже с подробными деталями и собственным взглядом.

То есть, занимаясь главным делом – поисками пропавшей экспедиции, Александр Васильевич постоянно осуществлял и научную работу: вел гидрологические и метеорологические наблюдения, фиксировал состояние льда в море, наблюдал за земным магнетизмом. Не мог он просто так пройти мимо любого интересного явления: будь то медвежья охота, игры гигантских белух или случайно услышанный рассказ о полярной сове. Он вообще очень редко вступал в разговоры, обычно молчал и спокойно поглядывал по сторонам, стараясь, чтобы ничто, ни одна деталь, ни одна мелочь не осталась незамеченной.

Колчак внимательно присматривался ко всякому полярному зверю, изучал его повадки. И он видел, что человек почти всегда бывает жесток с ним, любой спор решает в свою пользу нажатием пальца на курок, не задумываясь, как туго приходится «нашим братьям меньшим», особенно в лютую стужу. А он стал это остро чувствовать, прежде всего, когда общался с ездовыми собаками, когда их лапы примерзали ко льду, а из ноздрей с дыханием брызгала кровь лопнувших легких. Он не давал стрелять в заболевших собак. Погонщики-якуты смотрели на Колчака с явным недоумением: заболевших собак всегда убивали. Это проще и дешевле, чем их лечить, выхаживать…Но Александр Васильевич и лечил их, и выхаживал, и случалось, что заболевшие собаки выздоравливали.

И выше подобной ситуации для него могла быть только опасность человеческой жизни. Так случилось совсем недавно, когда на о. Котельный Колчаку пришлось дать команду освободиться от лишних собак. Оставшаяся партия на острове не смогла бы их всех прокормить в ожидании обратного зимнего пути.

Изменилось у Колчака и отношение к арктической живности. Это раньше он рассматривал ее только через прицел винчестера, теперь же стрелял только в необходимых ситуациях: или самозащита или кончилась еда. И не только потому, что было жалко. Он часто вспоминал своего товарища по экспедиции зоолога Бирулю, когда тот требовал уважительного, на «Вы», отношения к зверю. И он сам теперь понимал, что северного зверя выбить очень легко (да еще и ледяная Арктика поможет), но вот ведь незадача – другой-то не разведется…

Иногда открывались совсем необычные обстоятельства. Несмотря на суровые условия, природа здешняя, оказывается, такая нежная, такая хрупкая, что и дышать-то на нее боязно. Наступишь неаккуратно на ягель (тундровый мох), вдавишь его в лунку, сплющишь живую ткань – и будет твой след мертвым почти десять лет. А след от костра еще больше – целых восемнадцать лет. «Не дай Бог, навалится народец на Арктику числом поболее – ничего тут не останется, только лед да голые холмы».

26 июля – пристали к о. Фадеевский. На берегу встретились с партией Толстова, матроса со шхуны «Заря». Толстов выехал из Казачьего еще в марте вместе с М. И. Бруснёвым. У Михайлова стана они расстались. Бруснёв с несколькими промышленниками-якутами по льду отправился на о. Новая Сибирь, а партия Толстова поехала осматривать о. Котельный. В начале лета Толстов перекочевал на о. Фадеевский и летовал здесь с четырьмя промышленниками в надежде разыскать Толля и его спутников. Но ни на северных берегах Фадеевского и Котельного, ни на Земле Бунге следов пребывания Толля не обнаружено.

И группа Колчака сколько ни приставала к берегу, сколько ни всматривалась в ледовые нагромождения – ничего… Экспедиция Толля точно сквозь землю или сквозь воду – что еще хуже – провалилась: ни следочка, ни малейшей зацепки, будто и не существовало на свете барона Толля с его давним другом астрономом Зеебергом; будто и не было двух каюров, ушедших с учеными на поиски Земли Санникова…

Все это Колчака страшно мучило, боль варилась в нем, будто в закрытом котле, мешала порой дышать, двигаться, даже думать. Но он не привык выплескивать на других ни боль, ни сомнения. Спокойный, неразговорчивый, уверенный в себе и внешне невозмутимый, он продолжал поиски барона Толля.

27–29 июля. Отряд Колчака отправляется дальше, к восточной оконечности о. Фадеевский – мысу Благовещенский, а оттуда через пролив того же названия – к о. Новая Сибирь. Здесь в зависимости от успехов партии Бруснёва будет ясен дальнейший путь действия.

Переход через Благовещенский пролив запомнился Александру Васильевичу «самый тяжелой серьезной работой на этом 25-верстном пространстве <…> осложненной туманами и снегом».

В прошлой навигации 1902 г., когда «Заря» шла на помощь барону Толлю, преодолеть этот пролив не удалось. Идти вдоль его берегов нельзя – там сплошные широкие отмели. Невелика ширина и самого фарватера: одна-две мили, не больше. Но главное – это форма самого пролива, напоминающая воронку. Вот в этой-то воронке под воздействием ветров, а также приливов и отливов, и появляются стремительные течения, которые, постоянно меняя направление, увлекают за собой массы разбитого льда. Чаще всего это бывает очень опасным. На этот раз трое суток горстка людей боролась с водной стихией, «то вытаскивали вельбот на стоячие льдины, чтобы избежать напора и не быть увлеченными стремительно несущимися массами льда, то снова спуская его на воду». Опасную ситуацию усиливал штормовой встречный ветер. Высокие волны поднимали, потом снова бросали вельбот вниз, окатывая гребцов холодной водой. Когда ветер утих, вельбот находился почти у самого берега о. Новая Сибирь.

30 июля – на мысу Высокий, самом северном мысу о. Новая Сибирь, Александр Васильевич Колчак встретился с М. И. Бруснёвым. Он был один, четверо его промышленников охотились в глубине острова. Прибыв на Новую Сибирь еще в марте, Бруснёв почти сразу же обнаружил здесь, на мысу Высоком, следы лагеря Толля – остатки костра, порожнюю посуду и деревянный столб с прикрепленной к нему пустой банкой с надписью: «Для писем». Письмо было всего одно с датой 11 июля 1902 г., оставленное перед отправлением на о. Беннетта.

«Склад (депо) находится в 30 км к югу-востоку отсюда, около 4 км, дальше – амбар. В последнем уложены коллекции (4 ящика), ящик с фотографическими пластинками, 1 ящик с барографом и тренога; кроме того, две медвежьи шкуры. Коллекции намокли; если они здесь останутся, то будут потеряны. Мы пришли сюда 4 июля вечером. Отправляемся дальше 12 июля, днем. Все благополучно. Толль.

11 июля 1902 г. Мыс Высокий (Новая Сибирь).

75°34?39? с.ш.».