Малиновые истории

Врач удивился, наверное… А я вот что поняла: любые семейные проблемы можно решать без травм конечностей. По крайней мере не обязательно забираться для их решения аж на тысячу метров вверх!

Но это я теперь так думаю.

ЗА ОБЛАКАМИ ВОЗДУХ ЗОЛОТОЙ

С этими слезами вечная история…

С одной стороны, нерадостные события нашей жизни всегда сопровождаются слезами. Это понятно и необходимо.

С другой, плачущая ради нужного ей эффекта женщина – это так пошло! Но ведь тоже необходимо…

И где, спрашивается, истина?

…Что-что, а поплакать я всегда любила. И по поводу, и из любви к искусству, и в детстве, и во взрослой уже жизни…

Пока одна не очень-то, как сейчас понимаю, счастливая женщина не объяснила мне, что плакать стыдно. И нужно иметь гордость! Когда-то и она была слабой и надеялась на чужую доброту. А теперь дудки: из нее, из этой самой женщины, никто слезинки не выжмет. Не дождутся!

Меня это впечатлило.

Чуть позднее услышала, что плачут всегда от бессилия – бессилия что-либо изменить. А ведь и правда… Ну и зачем тогда рыдать? Это бесполезно, глупо и стыдно. Дело надо делать, а не носом хлюпать!

С такими похвальными мыслями я и прожила пару десятков лет. Очень собой гордилась – разумная взрослая женщина, и… и не дождутся! А если уж сильно надо, то манипулировать окружающими вполне можно и без этих вот постыдных слез и соплей!

Однако с годами теория начала сбоить: я стала много путешествовать и вдруг обнаружила, что, попадая в разные интересные места (как сейчас принято говорить, локации), время от времени… уливаюсь беспричинными слезами. На ровном месте, безо всякой цели и не от горя!

Злилась на себя ужасно: ну что за бестолковость, с чего, кому? Взрослая тетя шмыгает носом, глаза утирает… Чушь, глупость несусветная! Но оказалось, что я совершенно ничего не могу с этим поделать.

***

В первый раз это случилось в Благовещенском соборе в Кремле. Там пел небольшой хор. А капелла, полифония… Замерла, задержалась, заслушалась. Слезы, нежданные и незваные, вскипели от… да похоже, от тоски по детству, проведенному за беспробудными хоровыми репетициями. У нас был абсолютно профессиональный детский хор, который уже во втором классе пел многоголосие… Так все и объяснилось. Но колокольчик звякнул.

***

В следующий раз я стояла возле Стены плача. Ага, ближе поплакать негде было.

Кто там бывал – знает, как деловито организованы густые потоки туристов, делящиеся на мужскую и женскую половины. Толпа, гомон, охранники, металлические барьеры, палящее солнце… К тому моменту я была сильно разочарована всеми уже увиденными иерусалимскими достопримечательностями («воооон там Он вознесся. А может, вон там») … Слишком уж ясно во всем этом ощущался коммерческий дух. Или мне так казалось?

…Постояв немного перед желтыми камнями с щелями и трещинами, глядя на растущую из них пыльную чахлую зелень и запихнув куда-то повыше в Стену записку от своей приятельницы, – сама-то я и не подумала ни о каких записках, не смешите меня! – повернулась было, чтобы уступить место более тонко организованному туристу.

Женщина рядом со мной уже несколько минут не могла отлепиться от древней кладки. Она не плакала, а очень живо разговаривала с кем-то, умоляя и жалуясь. Я успела подумать, что нервно возбудимые и эмоциональные люди так легко поддаются самовнушению… И почувствовала, как мои глаза щиплет подступающими слезами. Ничего, кроме досады и неловкости – где-то рядом коллеги, впереди тягомотина с групповой поездкой куда-то на обед, а я тут пытаюсь делать вид, что в глаз соринка попала. Крайне неприятная ситуация! Позже молча ехала в прохладном большом автобусе и ругала себя за неуместную сентиментальность.

***

Следующий конфуз произошел в Абхазии, в Ново-Афонском монастыре.

Сил ходить в тот день уже не было, монастырь был незнамо каким по счету пунктом нашей стихийной экскурсионной программы. Так что я просто присела на лавочку у стены внутри храма, устало пялясь на сильно обветшалые фрески и могучие колонны и думая о том, как бы успеть отдохнуть, пока мои спутники нащелкают достаточно снимков. Взгляд надолго задержался на нескольких суровых ликах, проступающих сквозь сильно потертую штукатурку.

Ни о чем религиозном не думала! Никаких экстатических переживаний не испытывала! Но мне пришлось вскочить с освещенного места на скамейке и уйти вглубь низкой арки, чтобы там справиться со слезами и привести в порядок лицо.

Слезы не унимались, я вышла на улицу и, глубоко дыша, старалась отвлечь себя и злилась на неуместные и непонятные переживания. Да что же это такое!

Внимательный читатель, наверное, уже многое понял. Но я не была внимательным читателем.

***

Через пару лет в Каталонии, в Монсеррате, я стояла в длинной тонкой очереди к Черной Мадонне. Нам посоветовали загадать желание перед тем, как прикоснуться к деревянной ручке маленькой статуи, выставленной из-под пуленепробиваемого колпака. Никак не могла придумать – чего же пожелать? Денег? Здоровья? Мира во всем мире? Было смешно и немножко скучно. Очередь двигалась быстро, желание не придумывалось. Я разглядывала не слишком пропорционально выполненную черную и всю в позолоте фигурку Мадонны, собираясь сделать незаметное фото, если получится.

Чем ближе к статуе – тем плотнее тишина: воздержаться от болтовни просили устно и предостерегали письменно. Моя очередь. Взошла на помост и осталась с Ней один на один. Внимательно всмотрелась в Ее очень странное лицо. Неправильное. Притягательное. Положила ладонь на шар-Вселенную, которую Она держит в правой руке… Легкий ток… Живое тепло и… озарение: сколько разных, очень разных людей прикоснулись к этому шару за столетия, моля о помощи, благодаря, открывая сердце? Неисчислимые тысячи людей за целую тысячу лет. И я среди них… Но эти секунды предназначены только мне: я с Ней, а Она со мной.

Никогда не смогу вспомнить, о чем просила и за что благодарила. Наверное, мои мысли тогда просто не облекались в слова. Что плачу, я поняла только спустившись к гроту со множеством оплывших разноцветных свечей. Названия своему чувству я не находила, но и досады на слезы уже не было: было спокойно и тепло на душе. И еще, почему-то понятно, что все-все будет хорошо.

***

Не подумайте, что я только и делала, что путешествовала от храма к монастырю. Но, прежде чем до меня дошло, что происходит, был еще один.

Южноиндийский храм с примечательным для русского уха названием Сучиндрам.

Я жила в Керале, проходя курс аюрведического лечения в надежде избыть хронический стресс и синдром хронической же усталости, которые… ну да что тут объяснять – от хронической усталости не помогает ничего, кроме хронического отдыха.

Ближе к концу курса я настолько пришла в себя, что начала отталкиваться ногой, качаясь в гамаке, и решилась на коллективную вылазку в отдаленные окрестности.

Мы выехали около трех утра, надеясь застать восход солнца на мысе Каньякумари – самой южной оконечности Индии.

Несколько часов езды вдоль бесконечных ночных деревень-городов, ужасающей речной вони, – мы наконец прибыли. В серых сумерках смутно виднеется берег под набережной и громадина темного сооружения на островке неподалеку.

…Утренняя заря взрезала бархат еще ночного океана. Вдалеке посветлел горизонт, выгнутый плавной дугой. Все яснее видны пестрые и яркие одежды, тихо переговаривающаяся толпа смуглых индийцев вдоль обрывистого берега, невозможно прекрасные сари индианок… нищие, калеки, облезлые куры и собаки, мусор и перья… Секунды полной тишины… и под общий вдох, а потом крики и аплодисменты, солнце взлетает на небо, быстро становясь из плоского красного блина огромным оранжевым и желтым шаром, и заливает людей, скалы и море жаркими, но пока еще мягкими потоками белого света.

В небе светит солнце, перед глазами – синий мутно-грязный океан, а за горизонтом – водная пустыня до самой Антарктиды. Хотя где-то левее еще должен быть Цейлон – то есть Шри-Ланка, – капля экзотической суши в безбрежной воде.

И вот тут-то, уже после того как две мои спутницы развлекли индийцев купанием в водах вокруг мыса, – по задумке, это должно было очистить их от всех грехов, – выяснилось, что следующий номер нашей программы – храм Сучиндрам.

Тогдашний мой английский был несколько хуже, чем просто плохой. Бхагавадгиту я читала в ранней юности и больше не хотела. Йогой занималась эпизодически и без фанатизма. Все эти Ганеши, Кришны и Вишну, на каждом шагу здесь свисающие в виде фигур и изображений, никогда меня не интересовали. Но спутниц было двое, и мое мнение осталось моим мнением.

К тому моменту я уже связала два и два и настороженно ожидала, не выкинет ли мой организм очередной фортель со слезами в намоленном месте – храму Сучиндрам больше тысячи лет! Но все шло спокойно.

Сняв обувь и босиком войдя внутрь огромного здания в форме пирамиды без верха, я вполуха слушала нашего проводника. Седой лохматый старик в грязноватых штанах, похожих на длинную набедренную повязку, на медленном и очень внятном английском рассказывал, почему в храме такие огромные и толстые деревянные двери. Оказывается, дикие слоны из джунглей когда-то любили подойти и потереться о ворота – так, по крайней мере, я поняла старика. Это было забавно. А история возникновения храма оказалась и вовсе фривольной, на вкус европейцев.

Мы ходили по храму, покупали какие-то листья и пряности, глазели на скульптуры и барельефы… Все было экзотично, но уже не удивляло: глаз «замылился».

А посмотреть было на что: от неулыбчивых бритых монахов в желтых одеждах, строго оберегающих себя от случайного соприкосновения с женщиной, до ярко-зеленых груд банановых листьев, в которые заворачивали подношения богам.

Богов было много: переходя из полутемного зала в зал, я давно перестала понимать, какой там бог за что отвечает, и ради каких щедрот мы жертвуем очередной символический подарок, купленный там же, рядом с алтарем: ленты, листья, пепел, пряности…

В одном из залов стояла огромная статуя летучей обезьяны, раскрашенная яркими красками с преобладанием небесно-голубого. Как раз в это время пара монахов красили ее чем-то еще поверх. У обезьяны была угрожающе оскаленная морда, а общий облик сказочно-мультяшный и фантастический.

Мы ушли было вперед, когда мне захотелось внимательнее разглядеть эту обезьяну, – Хануман ее называли, – чем-то она меня привлекла и так и стояла в глазах.

Вернувшись, я с недоумением задрала голову и стала всматриваться: что в ней могло зацепить?