– Милостыню, ради Божьей Матери!
Это был молодой парень с повязанной красным платком головой: кончик его платка покрывал один глаз. Он приподнял этот кончик и обнаружил свой огромный, вспухший, как мешок, гноящийся глаз с мигающим верхним веком. Вид этого глаза вызывал глубокое отвращение.
– Милостыню, ради Божьей Матери!
Джиорджио подал ему милостыню, и он покрыл свое уродство. Но немного дальше полнокровный великан без руки скинул с плеча рубашку, чтобы показать свой неровный и красноватый шрам, оставшийся после ампутации.
– Укус! Лошадь укусила! Глядите! Глядите!
И он бросился в полураздетом виде на колени и стал целовать землю, крича резким голосом:
– Сжальтесь надо мной!
Другой нищий, калека, лежал под деревом на ложе из мешка, шкуры козы, пустой жестянки из-под керосина и крупных камней. Он был покрыт грязной простыней, из-под которой высовывались его волосатые, запачканные сухой грязью ноги, и яростно отмахивался искривленной, как корень дерева, рукой от назойливых мух, круживших вокруг него целым роем.
– Милостыню, милостыню! Подайте милостыню! Божья Матерь наградит вас! Подайте милостыню!
Увидя, что еще несколько нищих бегут к ним, Ипполита ускорила шаги, а Джиорджио жестами подозвал ближайший экипаж. Когда они уселись, Ипполита воскликнула со вздохом облегчения:
– Наконец-то!
– В Казальбордино есть гостиница? – спросил Джиорджио у кучера.
– Да, есть, синьор.
– Сколько туда езды?
– Меньше получаса, синьор.
– Ступай.
Он взял руки Ипполиты и постарался развеселить ее.
– Ну, оживись! Возьмем комнату и отдохнем. Мы ничего не будем тогда слышать и чувствовать. Я тоже изнемогаю от усталости и как-то отупел.
– Может быть, ты и голодна немного? – продолжал он, улыбаясь.
Она ответила на его улыбку. Он сказал, вспомнив старую гостиницу Людовика Тоньи:
– Нам будет так же хорошо, как в Альбано. Помнишь? Ему показалось, что она понемногу оживляется, и он постарался навести ее на радостные, бодрые мысли.
– А что поделывает теперь Панкрацио? О, если бы у меня был теперь апельсин! Помнишь? Я не знаю, что бы я дал теперь за один апельсин. Тебе очень хочется пить? Тебе нехорошо?
– Нет, мне лучше. Только мне не верится, что эта пытка кончилась. Боже мой! Я никогда не забуду этого дня, никогда, никогда.
– Бедная моя!
Он нежно поцеловал ее руки. Затем, указывая на поля вдоль дороги, воскликнул:
– Погляди, какой хороший урожай! Очистим наши впечатления, гляди на поля.
По всем направлениям расстилались богатые поля, уже вполне созревшие; бесчисленные, высокие и пышные колосья отливали золотом и ярко блестели на солнце, и их чистое дыхание под безоблачным небесным сводом действовало живительно на два опечаленных и усталых сердца.
– Какой яркий свет! – сказала Ипполита, опуская свои длинные ресницы.
– Закрой занавески…
Она улыбнулась. Ее печаль, по-видимому, рассеялась.
Ряд экипажей, направляющихся к церкви, попался им навстречу и поднял целые столбы удушливой пыли. На несколько минут дорога, изгороди, поля, все окружающее исчезло в этой белой пыли.
– Милостыню ради Божьей Матери! Подайте, подайте!
– Подайте ради Чудотворной Девы!
– Милостыню бедному созданию Божьему!
– Подайте, подайте!
– Дайте милостыню!
– Дайте кусок хлеба!
– Подайте Христа ради!
Один, два, три, четыре, пять голосов невидимых созданий раздались в пыли – и хриплых, и робких, и сердитых, и рыдающих, самых разнообразных и режущих ухо.
– Подайте милостыню!
– Подайте, подайте!
– Остановитесь! Остановитесь!
– Подайте ради Пресвятейшей Чудотворной Марии!
– Милостыню, милостыню!
– Остановитесь!
В пыли стала вырисовываться группа калек. Один безрукий нищий махал в воздухе окровавленными обрубками, по-видимому, еще не совсем зажившими. У другого ладони рук были снабжены кожаными кругами, на которых он с трудом перетаскивал свою инертную тушу. У третьего на груди болтался огромный, морщинистый фиолетовый зоб. У четвертого был нарост на губе; казалось, будто он держит в зубах кусок сырой печенки. У пятого все лицо было изъедено какой-то болезнью, и ноздри, и нижняя челюсть были обнажены. Остальные наперерыв выставляли свои уродства, делая угрожающие жесты, точно хотели добиться признания своих прав.
– Остановитесь, остановитесь!
– Подайте милостыню!
– Глядите, глядите, глядите!
– Мне, мне!