– А ну-ка… Прочти из твоих любимых что-нибудь.
– А можно, я спою?
– Конечно.
Антон вышел из-за стола. Голос у Антона звонкий, поёт он красиво. К ним в дом соседи приходили слушать, как Антон петь умеет. От промелькнувшего воспоминания в глазах Антона стало горячо, влажно, сердце стукнуло под горло.
– Над полем птица вьётся низко,
в очах её – печаль и боль.
И к горлу слёзы – близко-близко,
меня ты, смертушка, не тронь.
Меня ты, бледная, не мучай,
я молод, свеж, я жить хочу,
но в поле ветер жарче, круче,
то пули жгут в глазах слезу.
Вставайте, молодцы лихие,
молитесь Богу, час настал,
сегодня мы идём в дорогу,
на смертный бой нас Бог призвал.
Мы будем биться за Отчизну,
За веру в Бога, за царя,
И станет тихо в поле чистом,
В земле сырой спят сыновья.
Сталин поднялся, подошёл к Антону, положил ему на плечо руку.
– Сынок. Кто тебя научил такой песне?
– Моя мама.
– А маму твою кто научил такой песне?
– А она сама. У меня мама очень любила сама песни придумывать. И петь их любила. Она по ночам, когда все уснут, сочиняла. Молилась много, и песни сочиняла.
– А где же твоя мама, сынок?
– Убили её.
– Кто?
– Коммунисты.
– За что?
– За то, что в Бога верила.
– У нас всех убили – и папку, и брата новорождённого, и сестёр! И всё – из-за Бога! – сказал из-за стола Игорь и замолчал.
Испугался. Подумал, что напрасно заговорил без разрешения.
Сталин ходил по келье, молчал. Взглянул на Антона:
– У нас скоро будет большой съезд. Споёшь перед съездом эту песню?
– Спою.
– Вот и хорошо. Молодец, Антон.
– У неё, – Антон показал на Иру, – коммунисты тоже всех расстреляли. Она, как и мы с Игорем, сиротой осталась.
– Вот что, дети. Заберу вас с собой в Москву. Будете ходить в школу, получите образование, помогу вам и с жильём… А ты, монах странствующий, может, тоже в Москву хочешь?
– Спаси вас Бог, товарищ Сталин. Я с вашего позволения здесь останусь. Буду возле владыки Антония век доживать да Богу молиться.
– А ты, товарищ Пономарёв, что пожелаешь?
Пономарёв вскочил из-за стола, отодвинул кружку с чаем, пригладил вспотевшей рукой волосы. Одёрнул френч. Он любил этот френч, и всегда в нём ходил. В этом френче он напоминал себе Сталина. Он суеверно думал, что одежда «как у вождя» несёт удачу. Он уже оправился от испуга и мог говорить обычным голосом:
– Желания партии – вот это и есть моя жизнь!
– Ну-ну. И какие у тебя партийные планы на ближайшее время?
– Я избран делегатом семнадцатого съезда.
– А, вот как. А семья у тебя есть?
– Так точно.
– И дети есть?
– Есть. Школу скоро закончат. Сын и дочь.
– Ну, так я тебе другое дам задание.