Прикосновение

И Пашка, не долго думая, схватил серебряную калошу, завернул ее? в парчовую тряпицу и выбежал из дома.

Дом товарища В. Находился на Арбате, где же еще ему быть. И Пашка за каких-нибудь два часа уже раскланивался с консьержем.

На его робкии? звонок, дверь тут же открылась, как будто кто-то стоял за неи? в ожидании его, Паши.

Мимо него что-то пронеслось, оставляя шлеи?ф дорогих духов, и громко хлопнула дверь. Пашка от неожиданности вжался в стенку.

– Алле?, але?е?… – пошел он по длинному коридору. Никого. Слева, вдалеке была кухня, он увидел спину какого-то мужика.

– Алле?… Можно?

Мужик оглянулся. Мутныи? взгляд его не сразу сфокусировался на Пашке.

А тот, в свою очередь, не сразу опознал в широком красном лице – друга молодости. Впрочем, было некоторое сходство. Однокашник плакал. Он не плакал даже, а рыдал. Взахлеп. И уже через минуту друзья молодости обнимались. И Пашкина грудь принимала рыдания и всхлипы, горестно говорившего не понять что, несчастного своего приятеля.

Уже после первои? рюмки, Павел узнал, какои? неблагороднои? и неблагодарнои? оказалась Василиса. Да, это она его чуть не сбила у входа, это она укатила навсегда со своим молодым любовником.

Она, она… она… Каких только слов не услышал Павел в сторону исчезнувшеи? половинки. Все было ровно как двадцать пять лет назад.

Паша сидел, утирал слезы несчастному, полез в карман за платком.

И там вдруг нащупал серебряную калошку. Как она оказалась кстати. Пашка достал ее? бережно, извлек из парчовои? тряпицы и поставил перед другом на стол.

Уже через несколько минут оба хохотали, вспоминая те, первые слезы после ухода первои? блуднои? жены, и теперь сквозь смех вспоминали уход нынешнеи?.

Короче, калошка очень оказалась кстати.

А что касаемо точности даты, ну ошибся Павел на один день.

Разве в этом дело. Комизм ситуации все одолел. Калоша пришлась очень кстати.

Потом много чего было. И Пашкин сын пошел учиться, куда хотел, и новая жена заступила на свою вахту. И что главное, Пашка нашел свою записную книжку в туалете на полочке, где любил ею полистывать, извлекая пользу.

А вы говорите: «Бремя дат, бремя дат!»

2 июля 2018, бестетрадные.

Разъезд

Они любили раз в год набиваться в его тесненькую квартирку всем своим бывшим курсом, по краи?неи? мере в том количестве, которые оказывались в этот день в городе.

Это был его, Валькин, день рождения, I апреля. И поэтому легко запоминался, легко отмечался. И дата предполагала несерьезность подарка и общения.

Валек, был юноша уже взрослыи?, давно минул ему тридцатник, был не женат. Жил один, и поэтому дом его располагал к чисто мужским посиделкам.

Приятелеи? всегда удивляло, если не сказать слегка коробила, удивительная скромность Валькиного жилья. За долгие годы послешколья, он не обзавелся ни машинои?, ни всякими другими атрибутами современнои? жизни. Дом его был пуст, нищ и свободен. В нем было самое-самое то, без чего ну, никак не обои?тись.

Мужики недоумевали. По слухам Валентин владел какои?-то конторои?, был, так сказать, ее? боссом, но встретил их как всегда – в трениках, и как бы нехотя стал выгружать подарки. Подарков была тьма-тьмущая. Все Валентина жалели, видели его прямую нищету, и поэтому молча тащили ему все, что им было ненужно, переподаривали, сгружали со своего роскошного плеча. Но не только. Обвинить их в крохоборстве не приходилось. Они всегда сбрасывались ему на нужную вещь, клали купюры в конверт и желали ему, Валентину, ну вот срочно «встать на ноги».

Он, улыбаясь, принимал подарки, смущенно сбрасывал их на хлипкую тахту, и они шли на кухню.

И начиналось то, ради чего они хором сюда наведывались аккуратно раз в год. Без жен, без детеи?. Только те, из детства. Родные, необманутые, помогающие.

Валька был их проблемои?. Как-то он в этои? жизни стерся и облек. И это их задевало, даже объединяло помочь вынырнуть на высоты социальные одаренному, они это знали, товарищу.

Товарищ смущался, вырывался из объятии?, пожелании? богатств и мирно пил с ними водку. Они всегда пили водку, так, по-простецки.

Все они преуспели, все были с семьями, машинами, гаражами, домами, виллами, островами и почему-то им не давал покоя унылыи? образ жизни их сотоварища. Они Вальку любили, его нельзя было не любить. Умныи?, добрыи?, красивыи?, он держался особняком. И на этот раз он не выказал особои? радости пакету с деньгами, на мелкие расходы.

Они попили, поговорили, перемыли кости всем женам, тещам, начальникам. Застолье получилось как всегда щедрым, и главныи? тост был произнесен не однажды, а как-то часто и настои?чиво!

– Валя, будь богатым. Денег тебе побольше. И смотри, чтобы в следующии? раз…

«В следующии? раз» включало наилучшие пожелания, со списком всех богатств мира и строчкои? в журнале «Форбс».

Валя обещал, ну кто, если не он, имеет все возможности, с его-то головои?, с его-то руками. Друзья знали, что он программист отменныи?, другая часть – что он художник. Оба были уверены в своеи? правоте. Держит же он какую-то контору, в которои? он босс.

Конечно, никто и не вникал. Мужик взрослыи?, разберется. Но пора бы уже. Они, конечно же, душои? отдыхали с предметом далекого милого детства. И уходить из его каморки не очень хотелось. Но дело оборачивалось так, что Валькин дом был похож на какую-то черную дыру, прорву, в которую заглатывалась вся щедрость друзеи?. И невероятная эта щедрость обо что-то всегда разбивалась. Все дары были тщетными. И Вальку по-прежнему, нельзя было предъявить ни на одном рауте в их высокои? сфере. Стыдно, не пои?мут. И сколько бы ему не дарилось костюмов, джинс с их плеча, вообще не ношенных или чуть-чуть, Валька своим треникам не изменял.

Для них было таи?нои?, как он выглядит на улице. И вообще, им казалось, хоть ни разу не признались, что на улице-то они его не узнают. А собирались они у него постоянно, в день первого апреля, потому что была у них особая договоренность – сделать из Валентина человека. Постольку, тогда в школе, на выпускном, он показал лучшие свои человеческие качества и спас их от возможного скандала. Уже мало кто из них помнил подробности того случая, но появился азарт, вырвать Валентина из рук нищеты.

«На посошок» всегда вставал с рюмкои? Валентин.

– За аскезу, друзья, – произносил он и смачно выпивал.

Ну, как-то очень смачно.

– А кто такая «аскеза»? – поинтересовался уже за дверью кто-то.

– А, хрен ее? знает, – равнодушно ответил голос.

Друзья разъезжались по домам. И это, доложу я вам, было достои?ное зрелище. Валька видел это из окна. И махал им рукои?.

2 июля 2018, бестетрадные.

Изнанка

Первым эту странность в неи? заметил старшии? сын.

С открытым раздражением посоветовал быть поаккуратнее. Он назвал гостеи?, она суетилась весь день, накрывая стол в гостинои?, и совершенно не обратила на этот пустяк внимание. Она вышла к гостям в платье, которое было хоть и не новым, но самым изысканным в ее? скудном гардеробе. И она надела его на изнанку. Платье было вывязано крючком из довольно грубых шерстных белых нитеи?. Оно было оригинальным, когда-то она сама старательно вывязала его, когда длинными, ничем не заполненными вечерами сидела на кухне в ожидании звонка. И вязала, вязала. А он не звонил. И не позвонил никогда. Но платье получилось роскошным. В него вложила она все свое узорчатое настроение того времени. И все надежды, на его возвращение. Но он не вернулся, а платье осталось. И всегда выручало ее? в редких раутах в их доме.

Оно походило на бледно-сиреневое облако, и казалось, что ее? просто нет в этом пушистом объеме. Это был первыи? ее? вязальныи? опыт и поэтому хорошо, что никто не мог увидеть это платье с изнанки. Там то были сплошь оборванные нити, узелки и прочие некрасивости испода.

Но тут получился конфуз. Все эти грубые небрежности явились всем гостям в неприглядном виде. Повисла даже, непредвиденная в веселои? компании, пауза. Так нелепо выглядела хозяи?ка.

Сын быстро ухватил ее? за плечи и, шипя еи? что-то в ухо, вывел из комнаты. Она тут же услышала за спинои? смех молодежи. Впрочем он быстро затих. О неи? сразу забыли.

Сын поставил ее? перед зеркалом в спальне, и молча вышел из комнаты. Она увидела свое отражение и сама улыбнулась. Все платье было в узелках-хвостиках. Болтались нитки. По бокам грубили обнаженные швы. Они топорщились, будто скалились на кого-то, защищая хозяи?ку.