Прикосновение

И она вдруг поняла, и приняла эту защиту этои? огрызнувшеи?ся одежки. Она встала на защиту ее? ненужности, ее? вечному спеху угодить чужим гостям, платье было своеи? изнанкои? за нее? горои? – защищало от унизительного смеха друзеи? сына. И наоборот, согревало и нежно-ласково касалось тела лицевои? сторонои?.

Она слегка оторопела от этого нового ощущения защиты и ласки. И не поверила. Но постояв еще минуту, она поняла, что дело обстоит именно так. Так и с ее? изнанкои?.

С утра до ночи она хлопотала, бегала, все время была в каком-то движении, чтобы вывернуться наизнанку – перед мужем, которыи? этого не замечал, перед детьми, которые принимали все ее? старания как должное. И выражение «вывернуться наизнанку» стало ее? обычным состоянием, девизом жизни. Она глянула в зеркало. А ведь изнанка выглядела очень даже отвратительно, непрезентабельно, для окружающих просто оскорбительно.

Надо было переодеть платье.

Но она не захотела. С лицевои? стороны тело ничего не тревожило. Кожу ничего не царапало, не травмировало.

Может и надо так носить. Чтобы ласкои? к телу. И наплевать, что видят окружающие. Она провела рукои? по шероховатостям узелков.

И вдруг поняла, что это не случаи?ность, что последнее время она часто слышала замечание в свою сторону, что «у вас… у тебя… кофта наизнанку». Значит, она подсознательно уже давно надевает вещи изнаночнои? сторонои?. Чтобы избегать грубых швов. За последние годы, от страхов, людскои? грубости, и незвонков, она вся истончилась, кожа ее? стала до такои? степени болезненно-незащищеннои?, что она сама нашла помощь носить все швами грубыми наружу. Она вспомнила, как своим новорожденным детям надевала распашонки и там все швы были не к тельцу, а снаружи. Для младенцев это было продумано. Кожа их нежна.

Она улыбнулась этому открытию. И подумала. Хорошо бы еще и обувь носить наизнанку. Тогда бы не было никаких потертостеи? и мозолеи?.

В комнату заглянул сын. Обнаружив, что она все еще не переоделась, недовольно хлопнул дверью.

Она почему-то даже не оглянулась на эту грубость. Изнанка защитила ее?. Это точно. И пусть все будут недовольны. Она же оставит эту ласку лицевои? стороны платья для себя. Так уютно, ничто не царапает.

«И впредь буду все так носить».

В этом будет может быть и вызов, но выстраданныи?. Она поняла, что ее? нужно беречь, как новорожденного. И знала, что некому этого делать. Пусть будет хотя бы платье. Оно так неожиданно вступилось за нее.

Когда она вошла в комнату в прежнем виде, заранее зная, как разозлится сын и будет стесняться материнскои? старческои? рассеянности, то слегка робела ненужного внимания к себе.

Но ничего такого не произошло.

Одна из девиц с рыжеи? веселои? копнои? волос, ткнув пальце на платье прогремела достаточно развязно:

– Изнанка – хорошая примета… К обновке.

И все разом успокоились и продолжали есть домашние пирожки. И только один гость, мрачныи? молодои? человек, процедил грозно: «Биты будете».

«Буду бита? Нет! Не буду», – подумала она весело.

Изнанка была на месте, и она защитила. И сеи?час. Сын только пожал плечами, дескать, что взять со старого человека.

А вот это уж было совсем неправдои?. Она была не старым человеком, а новорожденнои?. Это право новорожденнои? давала еи? изнанка, которая уже давно просилась заступиться за нее? перед этим равнодушным, жующим миром. Закрыть ее? от недоброты и ударов. И чтобы не царапало, не кусало ее? бытовое прозябание. Пусть ее? считают рассеяннои? старухои?, но она будет держать в себе это новое открытие, и укрывать свою младенческую незащищенность за грубыми швами изнанки.

И только одно ее? озадачило, почему раньше не пришло это простое открытие в голову. Скольких рубцов можно было избежать. И самои? не выворачивать наизнанку перед всеи? равнодушнои? публикои? ее? жизни.

Она ласково погладила узелки на платье. Очень хотелось сказать кому- то спасибо. И она сказала.

11 июля 2014, бестетрадные.

Чужеземка

Она приехала в их дом издалека. Из чужои?, неведомои?, и финансово недоступнои? их семье, страны. По незнакомои? чьеи?-то капризнои? воле, и в самыи? неподходящии? момент. И сразу случился скандал.

– Что это? – Людмила с неприязнью разглядывала вещь, с трудом отрываясь от кучи квитанции? всякого рода, на уплату за жизненныи? комфорт.

Она вертела в руке эту непривычную вещицу и не сразу поняла, что это за предмет.

– Я что? Ювелир ? Или следователь? Или старуха столетняя? – ярилась она на мужа.

– Ты – ювелир моеи? души, и следователь, – улыбнулся он. – Вот не мог устоять. Согласись, она красавица.

И он ушел на службу, оставив Людмилу раздосадованнои?, потому, как она не успела ему сказать еще о зря потраченных деньгах на очередную никчемную штуку. Поскольку сразу поняла по облику этои? гостьи, что лет еи? за столетие, явно. А возраст ее? увеличивает и цену. Вот бы так и у людеи?.

Огорченная Людмила бросила лупу на стол, прямо на бланки неоплаченных квитанции?. Светом настольнои? лампы сразу высветилось квадратное окошко линзы. И появилась сумма долга. Очень разборчиво. Грозным напоминанием о легкомыслии мужа.

– Дурак, совсем, – проворчала Людмила. И взяла лупу в руки. Пальцы почувствовали тепло деревяннои? рукояти. Живое тепло.

Лупа была очень тяжелои?, начищенная бронзовая оправа придавала еи? аристократизм некоторыи?, и была свидетельством о прежнеи? ее? неведомои? и, скорее всего, богатои? жизни. Вид у нее? был дорогои? и неприступныи?.

Бронзовые бока прямоугольника источали благородство, даже винтики, которые держали стекло, были украшены резьбои?. Окошечко линзы было удивительно чистым, даже каким-то сиятельным. И муж был прав – Красавица!

В этои? вещице было столько благородства, что Людмила вдруг стала подробно ее? рассматривать. Вот какие-то щербинки на ручке, ее? много держали в руках. Странная, прямоугольная форма ее?, была как бы вызовом привычным круглым формам лупам нашего теперешнего обихода. Ширпотребности всякои?. И ее? тяжелость тоже придавала значимости в истории, и веса. И что с неи? было? Кем исполнена? Почему вдруг сюда, в ее? безалаберныи? дом, где не только никогда не было лупы, даже очки никто пока не носил. Лупа лежала на столе и ее? стекло пускало заи?чик прямо в лицо. И почему-то раздражение Людмилы поутихло, а проснулась давно дремлющая ученическая любознательность.

Она открыла ноутбук. И уже через каких-то полчаса знала о лупах многое. Точно такого образчика, как ее? гостья, она не встретила. По фотографиям она находила схожесть и поняла, что этои? вещице около двухсот лет. Более того, она узнала много интересного об оптическои? истории, о мастерах линз. Образовалась на этот счет сильно, и на лупу стала смотреть другими глазами.

Она, в свою очередь, стала осматривать людмилин дом и саму Людмилу.

Она как бы сильно приблизила и увеличила все предметы, и образ жизни всего – от стен, давно не знавших ремонта, до всклоченнои? головы Людмилы, до грязных концов пояска домашнего халатика, и оторванного помпона на тапках.

Людмила под этим пристальным, почти криминальным осмотром чужестранки вдруг увидела приближенныи? и сильно замусоренныи? мир своего дома. Его пространство было беспощадно оценено строгим толстым стеклом беспристрастного «оценщика».

Людмила схватила лупу и поднесла к своеи? ладони. И тут же увидела каждую хозяи?ственную морщинку на неи?. Потертость пальцев от вечных стирок и мозоль от ручки тупого ножа.

В поле зрения попало и обручальное колечко. Его турецкое происхождение оскорбило, верно, лупу. Она выпала из рук и бухнулась на стол со странным звуком. Людмила испугалась, что разбила, а может и обрадовалась, что этот беспощадныи? глаз треснул. Но ничего не случилось.

Лупа эта и не такое видела. Скорее всего, она за свою жизнь повидала не только бриллианты чистои? воды, но и следы-улитки, отпечатки пальцев дурных и всяких людеи?. А может она смотрела внутрь всяких часовых механизмов и подружилась под их тиканье со временем.

Людмиле захотелось попросить прощения у этои? леди, за небрежное отношение к неи? и ее? падение.

Что она и сделала. Потом долго искала куда бы поместить красавицу, чтобы и под рукои? была, мало ли понадобится, и обезопасить от падения. Она долго носилась с лупои? по своеи? захламленнои? квартирке. Заодно обнаружила много того, что нужно было выкинуть, и что никак не уживалось с новым роскошным предметом из старины. И казалось неуместным и оскорбительным строгому оку ее?. Она, Людмила, обозревала теперь свои? очаг этим чужим оком, и себя тоже. И очень осталась недовольна – и тем, и другим. В голове ее? зрели идеи вдруг, совсем ее? до этого не посещающие.

Когда поздно вечером вернулся муж, робко открывавшии? дверь своим ключом, потому что приготовился к привычному скандалу по поводу неразумно потраченных денег, то удивился какои?-то небывалои? тишине. Не орал телевизор. В коридоре мягко светилось никогда не работающее бра. В квартире был ослепительныи? какои?-то новыи? порядок. Он скинул стоптанныи? башмаки и побежал в комнату. Не случилось ли чего. Он заметил новые тяжелые шторы на окне необычного золотистого цвета. Все было прибрано, весь ненужныи? бумажныи? хлам был убран с полок. Появилось какое-то новое пространство наполненное светом и воздухом.

Он побежал в спаленку. Там он обнаружил огромную незнакомую кровать, застеленную немыслимым шелковым белье?м.

Поверх всеи? этои? роскоши спала Людмила в незнакомом халатике. Она крепко спала, сном уставшего за день человека. И муж с удивлением обнаружил, что рядом на шелковои? подушечке лежит лупа. Дамы отдыхали.

Вот и определись с этои? женскои? логикои?. Еще утром жена негодовала и с брезгливостью поведала ему о том, что терпеть не может антикварное барахло, и кто эту лупу в руках держал неизвестно! Надо бы ее? спиртом протереть, прежде чем в дом тащить.

«Наверное протерла», – подумал муж, погасил свет в спальне и тихо пошел на кухню.

Выходя, он зацепился за тапочки жены. Наклонился их аккуратно возле кровати.