Рассказы. Миниатюры

– И что ж ты ответила?

– Да ничего. Мне тогда было не до вкладываний, поэтому поддержать разговор на такую тему не хотела, а она повернулась, вышла на мой балкон, постояла там и я услышала: «Смотрите-ка… К моему балкону березка прицепилась».

– Как это? – не поняла Дина.

– А вот так… Ма-аленькая такая берёзочка, и на солнце ве-есело лепестками играла! Но то лето было сухое…

– Никогда не видела на балконах берёз, – перебила Дина и, допив кофе, отодвинула чашку. – Но раз говоришь…

– Говорю, говорю, – подхватила. – И даже всё восхищалась этой березкой: ну, надо ж какая отчаянно-живучая, растёт себе да растёт, тянется к солнцу…

– Но ты же сказала, что тогда лето было сухое…

– Да, сухое. И на соседних балконах трава пожелтела, а вот эта березка… И потому, что её Таисия спасала. Видела я раз, как она поливала ее да, видно, перелила и потом через перильца смотрела, как вода с балкона капала: не попала б кому на голову?

– Добрая душа была твоя Таисия… – почему-то вдруг загрустила Дина.

– Добрая и… даже чересчур, – зачем-то прибавила это «чересчур» и, чтобы встряхнуть подругу, без обиняков перешла к конфликтному эпизоду своего рассказа: – Так вот… Увидела Раиса эту отчаянную березку и сразу выпалила: «Надо выдернуть её, а то…» «Ой, не надо! Не выдергивайте, – почти взмолилась я: – Пусть растёт, а потом…» «А что потом? – перебила. – Всё равно погибнет».

– И выдернула?

– Нет, не выдернула. Но когда выходила на балкон и растягивала на перильце коврик для просушки, то накрывала им и березку, а я вздрагивала: сейчас сломает или стряхнёт мою красавицу! Но видать березка крепко вцепилась в скудный клочок землицы и каждый раз выныривала целой и невредимой. И всё лето любовалась я этой отчаянно-храброй березкой, а осенью…

– А осенью?.. – и в глазах Дины мелькнул оживший интерес?

– А осенью… – Я притормозила свой рассказ, соображая: достаточно ли прорисовала образ моей старушки? И, решив, что недостаточно, улыбнулась: – Нет, о березке – потом, послушай-ка еще немного о Таисии. – Дина взяла подушку, сунула за спину, показывая этим, что согласна. – Так вот… Иногда я навещала Таисию, принося незамысловатые угощения, и она благодарила, хвалила мои блинчики с творогом, но каждый раз в глазах её племянницы читала я еле сдерживаемое раздражение из-за этих гостинцев, поэтому и старалась потом забегать тогда, когда старушка была одна. А как-то увидела в их тесном коридорчике раскладушку. «У вас гости?» – спросила. «Да нет… – застеснялась Таисия, – это я теперь здесь…» «Как же так?..» – растерялась я. И оказалось, что племянница выселила свою тётку к порогу квартиры, которая той и принадлежала, но добрая старушка даже не пожаловалась мне.

– И ты не пробовала защитить её?

– Ну как я могла защитить, Дин? Как вмешиваться в чужие семейные отношения?.. Молчишь. Пожимаешь плечами. Вот и я тогда… Но чего не могу простить себе, так того, что потом только пару раз и навестила добрую старушку, когда та заболела. А ведь как-то прокричала она сыну с балкона, когда тот бегал во дворе: «Скажи маме… пусть зайдет», а я…

– Что ж ты так…

– Знаешь… Работа допоздна, дети, поездки на выходные к маме, которая тогда тоже лежала со сломанной ногой в гипсе, а потом и вовсе долгая командировка… – Дина взглянула почти с упреком. – Да нет, это – не оправдание, но…

– И больше вы не виделись?

– Нет, не виделись… А на похороны Таисии Николаевны пришла я с огромными белыми хризантемами… которых потом не оказалось на могиле.

– Племянница оставила себе? – Дина даже оторвалась от заспинной подушки.

– Оставила. И когда через неделю пригласила меня на «поминальный чай», хризантемы были еще свежи, белоснежны… И знаешь, за чаем Раиса всё повторяла: «Кольцо тёти Таси куда-то запропастилось, никак не могу найти! Ищу, ищу…» – и каждый раз посматривала на меня вопрошающе.

– Думала, что ты?.. кольцо…

И Дина, всплеснув руками, слегка хлопнула в ладоши.

– Наверное… Но тогда я не придала значения этому её взгляду, и лишь через несколько дней, когда она позвонила и радостно сообщила: «Представляете, кольцо было спрятано в ванной, в спичечной коробке!» Вот тогда-то меня и осенило: так вот зачем Таисия звала меня!.. Хотела подарить своё кольцо. Ведь как-то спросила удрученно: «Что ж это у вас кольца-то на руке нет?»

– У тебя и сейчас нет.

– Ну да, не люблю, чтоб всегда…

– Да-а, – встала Дина с диванчика, – грустна твоя история. Но ты хотела еще о березке что-то…

– Скажу, скажу. Присядь. Еще немного грустинки плесну, а потом… Ведь Раиса тоже умерла через год. С подругой шла на дачу, приостановилась, сказала: «Ой, что-то у меня с головой…» и упала.

– Так что все её меха…

– И норки, и золотые кольца, и деньги, которые копила, отбирая пенсию у тётки, достались какой-то дальней родственнице, а квартира – государству.

– Слушай, совсем ты меня… загрустила, – усмехнулась Дина. – Давай, выдай на прощанье что-либо светленькое, мажорное…

– Хорошо, даю. Только выйдем-ка еще раз на балкон… Видишь, как весело красуется и шелестит листочками, клонится на ветру моя тонкая берёзонька!

– Почему «моя»?

– А потому, что спасла её тогда подсохшую и увядшую, найдя под балконом Раисы. Думала, не приживётся. Ан, нет, видно, победило в ней желание жить и теперь она – словно связующая нить с доброй и светлой душой Таисии. Порою, заводя с ней диалог, прошу пособить понять: почему судьба сводит под одной крышей столь разных по мироощущению людей? И кажется, что отвечает березка: значит нужно Всевышнему, чтобы кто-то был рядом с заблудшими, помогая их душам найти путь к добру.

Окраинный художник

В магазине «Дубрава» скользила взглядом по картинам местных художников. Нет, не то, не то… Всё – яркая фотографичная попса для «массового зрителя». И уже хотела уйти, но… А вот эта вроде бы интересна: река под закатным солнцем, заснеженные лодки – у берега, над ними – нависшие ивы. Да и эта: поляна перед лесом, несколько коров, солнечные зайчики в траве – через кроны деревьев. Да, по теме не избиты… и какая игра цвета, света! А вот еще: овраг, в гору – дорожка меж хаток, а на ней – клочья длинных вечерних теней. Чьи же это? «Юрий Михно». И попыталась выведать о нём у хозяйки салона. «Лет сорока…» – только и буркнула, и телефон его не дала, наверное, смекнув: терять сорок процентов с продажи?

Ну, что ж, попробую сама разыскать Юрия Михно.

А как-то пошла на рынок и, как всегда, заглянула на открытый базарный «картинный салон». Как же всё пестро, примитивно! Но одна картина остановила: предосеннее, уже блеклое поле, дорога – к горизонту, справа – несколько желтых березок на фоне предзакатного неба с наползающими тёмными облаками.

– И кто художник? – подошла к девушке-продавщице?

– Юрий Михно.

Ну, надо же!.. И попросила номер его телефона, а вечером позвонила и оказалось: живет-то в нашем доме!.. в шестом подъезде. И теперь «Дорога» – центр нашего зала. Когда включаю настольную лампу, то глаз не отвести, – небо над ней вспыхивает живым светом.

Высокий, поджарый, с лицом человека «в себе». И нос, и глаза, и удлинённый овал лица, – всё вроде бы правильно и даже красиво, бородка и усы аккуратно подстрижены, но вот тёмные с сединой волосы… Кажется, забыл о них, и они почти дыбом стоят над его высоким лбом, да и одежда случайна, неопрятна. И эта его не ухоженность, и манера бросать в ответ незаконченные короткие фразы, пряча глаза… словно не хочет показывать их, – всё создает ощущение: он – породистый, но одичавший пёс. Странное чувство.

И снова в магазине увидела его зимний пейзаж: заснеженная даль, ближе – укрытый только что выпавшим снежком лес, а на переднем плане – молодые тонкие деревца над крышами сараев. Да, что-то есть в этом пейзаже от японской живописи. И сказала Платону, что б зашел, посмотрел… Нет, не посмотрел. Тогда позвонила художнику сама, и теперь у нас рядом с «Дорой» и «Зима». Но, вглядываясь в неё, понемногу начинала придираться: нет, что-то в этом пейзаже не то. И нашла! Да-да, третий сарай лишний, он утяжеляет, тянет правый угол композиции вниз, да и по цвету яркий, наглый, – выпадающий. И когда заказывала раму, попросила мастера перетянуть картину, отрезав третий сарай. Понимаю, дерзко, бестактно по отношению к художнику, но получилось-то здорово!