Рассказы. Миниатюры

Что, вот этим и закончить?.. Не-ет, пожалуй, финал таким не бывает, – точки нет! – а посему напишу, как и было.

Поразмыслив, я подумала: а правильно ли сделала, что отдала ключи Бланке? А вдруг Костя возвратится с другой почитательницей таланта, и что тогда?.. Но о своих сомнениях ей не сказала, – а где бы она жила кроме как ни в освободившейся прежней клетке? У меня? Так это выглядело бы нелепо: рядом пустая квартира, а она… Но мои сомнения и вопросы вскоре разрешились легко и просто, ибо получила мейл от Кости: как, мол, там, всё ли в порядке? Ага – ответила… ну, конечно, не «ага», а настучала по клавишам, что Бланка, мол, возвратилась, а он… Он и замолчал. И с месяц – ни ответа, ни привета. Но за это время Бланка нашла работу, повеселела, похорошела… и как раз вовремя.

А вот почему. Опять же, как-то поздним вечером впорхнула:

– Ой, прости, но…

И мне уже не надо было слышать о том, что сейчас раскроет мне это самое «но», ибо поняла: Костенька приехал! Ведь Бланка светилась тем самым светом, которым вспыхивает лицо влюблённой, только что услышавшей ответное признание.

– Бланка, и всё же! – решилась чуть пригасить этот самый свет своими прозаическими вопросами: как же он?.. где ж он всё это время?.. и что теперь будет?

Но она, ласковой кошечкой прокравшись к своему… к моему любимому креслу, только взглянула как-то… И было в этом взгляде столько тихой успокоенности и трепетной радости, что её слова уже не имели никакого значения, по крайней мере, «на как же он»? и «что теперь будет?» этот её взгляд уже ответил, а вот на «где же он всё это время…» И оказалось, что уехал тогда её творец в Тверь к другу-портретисту, «стажировался» у него, да и не только стажировался, но и перенимал опыт «выживания» художников, – находить заказчиков. И преуспел… правда, там, в Твери, а здесь надо будет… Но это пока не печалило Бланку, ибо была уверена: её Костенька – гениальный художник-портретист и если послушает её советов, то… Нет, не буду снова плестись за ней и за ее многообещающем «то», а…

А то уже пора выскрести из себя последнее – для резюме, – и для этого в последний раз нырну за Бланкой, но уже не в клетку, а в обитель Раскаявшейся и Простившего, – великие чувства! – чтобы, хотя б на минуту, представить себе их самый задушевный разговор: вот она зажигает свечи, – любит их тихий и мигающий свет, и они у нее на полочках с сувенирами, на пианино, на книжном шкафу, – ставит на стол бутылку французского вина, привезенного из злополучной Голландии, два фужера… ну и всё остальное, что нужно для задушевной беседы, и вот уже сидят они друг против друга, у него в одной руке – бокал с вином, изумрудом переливчатым сверкающий от свечных огоньков, а в другой… вернее, а другая – на изящной ручке сияющей Бланки, ну а потом…

Нет, не буду подглядывать, – а что же потом? – и, отвернувшись, в одиночестве домыслю такое: наверное, возвратилась Бланка потому, что её обрусевшая душа неизлечимо заразилась нашим русским вглядыванием, всматриванием, прозреванием явлений и даже вещей: а что там… как там, если – дальше, глубже?.. и для чего?.. да и зачем, наконец?

Кстати, а зачем?

И скучно ей стало бродить среди махровых цветов по вымощенным тропинкам со стрижеными деревьями. И захотелось вырваться из той, красивой клетки, чтобы обрести…

Но что, что обрести?

…Платочком махну, но уйти не смогу
Из этой проклятой и радостной клетки.

О! Как раз и кода для моего рассказа, – строки поэта со странным псевдонимом «Положение Обязывает», только что выкраденные с лит. сайта.

Зерно проросшее

Иногда с одного взгляда и слова чувствуешь: этот человек тебя поймёт!

И ехали-то с ней в полупустом купе всего несколько часов, но, как это нередко бывает, кратковременность встречи побудила её к откровенности, – ведь скоро расстанемся, так почему бы не сбросить на «временщика» то, что просится быть исторгнутым.

…Кстати, ты же писатель, «инженер человеческих душ», сталкер непознанного, вот и «освети фонариком» уголки моего сознания, подскажи ответ на вопрос, не дающий покоя всю жизнь: все ли семена, кем-то брошенные в наши души, прорастают?

А вот я о чём. У меня нет подруг. И как ты думаешь, почему?

Не знаешь. Лишь предположить можешь. Вот и я… И в подтверждение своего резона расскажу тебе вот что. В юности подруг у меня было столько, что даже уставала от них. Помню некрасивую молчаливую Тоню, сразу после окончания школы уехавшую к своей тётке в Саратов, белобрысую хохотушку Леру, которая тоже навсегда уехала в Новгород, толстушку Аллу и взгляд её серых глаз исподлобья с неожиданным смешком на губах, тихую, с большими голубыми глазами Любу… потом вышла она за офицера, уехала в Воронеж, а через год вернулась с сыном на руках и поселилась у матери. Так что лет с двадцати осталась я одна.

Да нет, были, были подруги и потом, когда училась в Университете, работала в газете, но… Все они существовали для меня… как бы рядом. И потому «рядом», что близко не подпускала… словно сторонилась.

Ну, хорошо, помогу тебе своим «фонариком осветить» свой резон, и расскажу о подруге детства. Жила она от нас за два квартала, но приходила прямо с утра и уже не расставались до темна. Помню, как затеяли с ней в театр играть и сшили несколько кукол, выучили сказку, потом натягивали перед детишками простыню и из-за неё показывали спектакли…

Нет, сказку не помню. Но интересно было! И, может, не столько зрителям, как нам самим… А летние купания в нашей речушке! А игры возле дома на поляне, покрытой муражком! А зимние катанья на санках со склонов оврага!.. Ты знаешь, несмотря ни на что, даже и до сих пор от тех лет дружбы с Лариской в душе – радость… А расстались с ней в тринадцать лет. И для меня это стало неким шоком, который переживала довольно болезненно. И особенно из-за того, что моя любимая подружка на письма отвечала редко.

Да, наверное. Новые обстоятельства, новые подруги, вот и… Но через четыре года встретились. Приехала она в гости к своей тетке и приходила к нам часто, я радовалась ей, но… Понимаешь, тогда я прибывала в поре своей первой влюблённости, а Лариска… а моя подружка детства уже смотрелась красивой молодой женщиной и в её больших серых глазах металось не очень-то мне и понятное. А у нас с Сашкой тогда снова что-то не ладилось и естественно мне захотелось раскрыть ей душу, но она… Она хотя и слушала меня, но во взгляде не было участия, а, скорее, мелькала нетерпеливость: и когда, мол, кончишь… со своими жалобами? Тогда я предложила ей почитать свой дневник…

Прочитала ли? Нет, наверное. А если и прочитала, то не помню, чтобы посоветовала что-то. И я стала удивляться ей, но старалась переубедить себя: нет, моя Лариска прежняя!

Да я же говорила тебе, что тогда была в очередной ссоре с Сашкой и попыталась поближе узнать моего нового поклонника Володю, надеясь, что с ним смогу забыть о своей неудачной любви, но Лариска… Когда я уехала в командировку, то она все вечера была с ним.

А брат потом рассказал… И снова я начала маяться: ну почему она прежде не спросила о моих чувствах к Володе, а сразу… Хорошо, что у меня не было к нему любви, а если бы…

Нет, об этом ей не сказала. Зачем? Ведь ничего уже нельзя было изменить… Да она и уехала вскоре. Уехала, а я попыталась забыть то плохое, что в ней открыла.

Да, ты права… потому что больно было её терять.

Но через год она снова приехала. И опять встретила я её с радостью потому, что хотела увидеть в ней ту, прежнюю подружку детства, когда играли в куклы, читали книги, клялись друг другу хранить нашу дружбу, мечтали жить вместе, путешествовать…

И снова ты права. Время было против моих желаний и сделало своё дело, ибо в этот свой… и последний приезд Лариска попыталась увести и Сашку.

Откуда узнала? Да он сам мне рассказал.

А что я… Конечно, опять терзалась, томилась разочарованием, но, как видишь, пережила.

Нет, сейчас не буду снова – о ней… а вот о чём. Недавно был у меня «вечер встречи» с моими подругами юности. Сидела рядом полная седая Клава, когда-то уехавшая в Сибирь и теперь возвратившаяся, а напротив… хотя и не совсем седая, но зато еще более кругленькая Валя. Так вот, сидели мы, пили вино, вспоминали далёкую юность, а во мне всё крутилось: если бы тогда они не разъехались по разным городам, то стали бы мне близкими подругами? Что скажешь на это, мой милый сталкер?

Точно не знаешь. Вот и я…

Ну, может быть, я – хорошая ученица, «которая всё схватывает с первого раза»…

Да-да, многое зависит от восприимчивости «ученика», от «почвы» души, в которую зерно… Значит, моя «почва» и оказалась благоприятной для зерна недоверия.

Нет, не боялась потом я за своего мужа, что, уведут, мол, уж поверь мне. Наверно, всё гораздо сложнее, но в чём эта сложность? И до сих пор не пойму.

На этом наш разговор прервался, – ей надо было выходить, – а я, оставшись в пустом купе, всё возвращалась и возвращалась к услышанному, пытаясь додумать то, что не удалось попутчице. Да, любые отношения выстраиваются на доверии, на готовности принять мои правила жизни теми, кто оказался рядом. Но её подруга не приняла их и разыгралась драма, – проросло зерно недоверия в душе моей попутчицы. И разрастаясь, плодя подозрения, пробуждающие инстинкт самосохранения, стало «затемнять» и других женщин, которые оказывались рядом. И надо было защищаться, – хотя бы не подпускать их близко.

Ну что ж, это – моя версия. Жаль, что не успела ей высказать… А, впрочем, она оставила свой мейл, так что обязательно напишу.

Улыбка розового зайца

Есть, есть во мне нечто от провокатора, – так и хочется подбросить человеку ситуацию или тему, в которой он раскрылся бы своими, неведомыми дотоле, качествами. Вот и сейчас сделаю это, тем более, что не виделась с Раисой почти десять лет и интересно: а что в ней изменилось? Правда, «тему» раскрывать полностью пока не буду, а там дело будет видно.

Слушай, после твоих жалоб на «чудовищное непонимание дочери», хочешь расскажу похожую историю примерно десятилетней давности, только о непонимании матери? Кстати, и свидетель той истории есть… вот этот розовый заяц, оставленный мне той, о которой хочу рассказать. Правда, послух этот несколько облинял, но тогда в его облике и особенно во вздёрнутом носике было что-то радостное, – словно улыбался.

Согласна слушать. Ну, тогда поехали.

И случилась эта бывальщина вскоре после того, как ты уехала, – поселились как раз напротив нас в однокомнатной квартире мать и дочь, и довольно скоро мать стала ко мне захаживать, хотя я и не видела в ней подруги. Странной они были парой…

А вот чем. Обычно мать впархивала ко мне с очередной жалобой на дочь: ты знаешь, моя-то прелесть опять!.. ведь сколько раз ей говорила!.. нет, больше с ней не могу… представляешь, моя паршивка!.. А её тихой, задумчивой, словно вглядывающаяся в мир дочери, было тогда только семнадцать и была она очень похожа на отца, с которым моя соседка недавно развелась.

Ну да, как и ты – со своим…

Нет, о муже её мало знаю, всего только два раза и видела, когда приходил навестить дочь, а потом уехал в другой город, но я успела схватить о нём главное, чтобы потом недоумевать: и как, зачем судьба свела эту пару? А, впрочем, ты по собственному опыту знаешь, что в семейные пары зачастую соединяются люди не очень-то похожие… словно природой так задумано, чтобы непременно свершалось некое «перекрестное опыление» разных миров.

Для чего? Не знаю, не поняла и до сих пор, но подобные семьи наблюдала часто, вот и тогда…