Максимка, Толик и каляки-маляки

И здесь начиналась их любимая игра в «Чапаева». Они носились и перепрыгивали с крыши на крышу, спрыгивали вниз в сугробы, снова забирались вверх и снова бежали куда-то. Им виделась конница, красноармейцы в будёновках, Красное знамя, тачанка с пулемётом, топот копыт лошадей и грохот канонады. А впереди, одетый в бурку, папаху, с саблей наготове, мчался и летел легендарный Чапаев!

В тот день, придя из школы, Марина с Мишей пообедали, сделали уроки, потом зашёл Боря, и все вместе они пошли на улицу. Морозный февральский день был недолгим, ярко-красное закатное солнце освещало облака и небо, падал искристый снег. Залезли на крышу.

Последний сарай одной стороной примыкал к жилому деревянному дому с остроконечной крышей, занесённой снегом. Нужно было покорить эту вершину!

Дети карабкались вверх по мёрзлому железу крыши, съезжали вниз, смеялись. Разгорячённые, румяные, весёлые, они не уставали. Шапка у Миши съехала на затылок, шарф Маринки развязался, пальтишки, валенки у всех были в снегу, на варежках налипли льдинки.

– За мной!

– Спасаем знамя!

И снова вверх, вниз, бегом, и снова в бой под Красное знамя с шашкой в руках, и опять прыгали через крыши, и падали вниз в пушистые сугробы.

– Белые наступают!

– Атакуем!

Чтобы передохнуть садились на снег и вспоминали слова из фильма:

– Где должен быть командир?

– Впереди, на лихом коне!

Вот нарастает дробь барабанов, плечом к плечу, ровным строем, в белых перчатках идут барабанщики, за ними ряды белогвардейцев – это «психическая» атака из фильма, «красиво идут, Петька!»

– Чапаев не сдаётся!

Побежали, и вдруг послышался сильный треск, это проломилась крыша, и Маринка с грохотом провалилась внутрь сарая. Она упала на кучу старых одеял, постеленных на дверцу погреба для его утепления, она не поранилась, не ушиблась, быстро встала и огляделась.

Полумрак ветхого сарая, заваленного инструментом, лопатами, вилами, старыми велосипедами, санками, железными банками разной величины, заполненными гвоздями, шурупами и какой-то мелочью, а на крыше – проломленное отверстие, в котором показались две головы – Миши и Бори.

– Маринка, это сарай тёти Нины Бобровой, мы к ней сбегаем за ключом, ты подожди.

– Я… я боюсь.

– Мы быстро, Маринка, чего ты боишься?

– Я крыс боюсь, мама на прошлой неделе видела одну в погребе.

– Так это же в погребе!

– Всё равно, – голос Марины задрожал.

– Маринка, ты это, ты считай до 100, нет, до 200… нет, до 1000.

– Приходите быстрее!

– Мы скоро, – и Миша с Борей исчезли.

Маринка подняла табуретку, валявшуюся в углу, села и огляделась. В сарае пахло старыми вещами и сыростью. Она съёжилась и стала считать:

«Один, два, три… 25… 115… 223… 790… 1011…»

Вечер пришёл незаметно, из углов неотвратимо наступали и сгущались сумерки. Послышался подозрительный шорох.

«1012… а крысы злые? 1013… у них хвост такой противный, 1014, 1015… и длинный, 1016… а зубы? 1017… ой, мамочка!»

Слёзы подступили к глазам Маринки, ей казалось, что шорохи слышны уже со всех сторон.

«2000… 2100… 2341…» – она не открывала глаз, вся собралась в маленький кулачок, вспомнила, как они играли в Чапаева, бегали по крышам и кричали «ура, вперёд!»

«2511… я не боюсь, не боюсь, не боюсь… 2512, не боюсь… 2513, Чапаев на коне… 3110», – Маринке казалось, прошла целая вечность. – 3211, впереди… 3440, не боюсь… Чапаев, 3610…»

Снаружи, у двери сарая послышались шаги и голос Миши:

– Маринка, мы пришли! – это вернулись Боря и Миша. Оказалось, Миша всё время дежурил у квартиры тёти Нины – ждал, что кто-нибудь придёт, и тогда он возьмёт ключ от сарая. Но сколько ждать? Боря знал, где работала тётя Нина, он сбегал на фабрику, которая была недалеко от дома, вызвал её с проходной, взял ключи и бегом обратно.

И на все это потребовался час… только час… целый час.

Мальчики открыли дверь сарая. На табуретке в полной темноте сидела Маринка, она как будто застыла, только губы что-то шептали.

– Марина, вставай! – Миша подбежал к сестре и стал трясти её за плечо.

Девочка очнулась и открыла глаза:

– 3627, – еле слышно произнесла Марина, замолчала, приходя в себя, и расплакалась.

Дома мама успокоила Маринку и рассказала, что ту крысу, которую она на самом деле два раза видела в погребе, уже поймали – папа поставил ловушку, а больше этих неприятных созданий в погребе не было.

На следующий день, ближе к вечеру, все трое – Марина, Миша и Боря пошли к тёте Нине Бобровой, чтобы извиниться за проломленную крышу.

– Ничего, я сама любила побегать в детстве, – добродушно улыбалась тётя Нина, невысокая женщина в домашнем халате и фартуке. – Постойте-ка, ребята, я вас блинчиками угощу. Вы проходите на кухню, проходите.

Миша, Маринка и Боря растерянно стояли у дверей:

– Да нет, спасибо, мы пойдем.

– Подождите, – тётя Нина заторопилась на кухню, откуда вкусно пахло жареным тестом, и вскоре вернулась с пакетом аппетитных, горячих блинов, который отдала смутившимся детям.

В ближайшие выходные папа Маринки заделал дыру на крыше сарая. Через неделю потеплело, снег таял на глазах. И хотя по ночам и утром было ещё морозно, но уже щебетали воробьи на проводах, длиннее становился день, и по-весеннему ярко светило солнце. После этого случая дети обещали не бегать по крышам, и слово своё сдержали.

А Марине ещё долго снился удалой красный командир впереди, на лихом коне!

Сеня – Сенечка

Под Новый год в детский дом привезли подарки. Они лежали в больших коробках, здесь были зайчики и мишки, и разные машинки, золотоволосые принцессы и книжки с картинками, были карандаши, самолётики и много других игрушек. Эти коробки поставили в зал, где красовалась высокая, от пола до потолка ёлка.

Ещё не сверкали на ней новогодние шары, снежинки и звёзды, ещё не загорелись от волшебных слов «ёлочка, зажгись!» разноцветные огоньки на гирляндах, но уже пахло смолой, снегом и праздником.