Вокализ

– Воистину воскресе!

На пригорках появилась мать-и-мачеха, а вот и первые одуванчики в молодой траве. Зацвела черёмуха, немного похолодало как всегда. Окна открыты, поют, поют и не дают спать соловьи.

Где ж вы судьи мои?

Я пред вами стою

И готов головой заручиться,

Что покуда у нас

Так пред Богом поют,

Ничего на Руси не случится.

Поют соловьи… Ах, как птицы поют!

Вокализ

Окна её квартиры на последнем этаже высокого дома выходили на восток. Она просыпалась вместе с солнцем, шла на кухню, ставила один из любимых дисков и варила кофе, так начинался день. Музыка была разной, но последние две недели звучала только одна – «Вокализ» Сергея Рахманинова. Она любила, когда это произведение исполнялось без голоса, только музыка – невыразимо нежная и бесконечно грустная…

Она стояла у окна, диск солнца только показался на горизонте, освещая и окрашивая небо во все немыслимые оттенки и цвета красного, и жёлтого, и зеленоватого, и немного фиолетового… Она смотрела на восход, но не радовалась великолепной картине, и слёзы текли по её щекам. Так продолжалось уже две недели, каждое утро – «Вокализ», рассвет и он… он, который поступил с ней так жестоко. Разве так можно? Неужели всё это было? За что, Господи? Кофе опять убежал. Слезинки скрипки капали и испарялись с раскалённой плиты… «Я была радостна, я пела, танцевала, прыгала от счастья, я была воодушевлена, я хотела жить…»

***

Та сентябрьская ночь на берегу большого озера среди северных хвойных лесов была необычно тёплой и ясной. Они разворошили стог сена, стоящий на поляне вблизи озера, расстелили сухую душистую траву на тёплую землю и накрылись его большой телогрейкой. Пахло свежестью близкой воды, сеном, хвойными ветками и сосновой смолой. А над ними в Божественной красоте Мироздания распахнулось всё небо миллиардами звёзд, ярких, ослепительно недоступных, далёких и близких.

– Протяну руку, и звезда в моей ладони, – он обнял её, прижал к себе, – ты – звёздочка моя ясная.

– Смотри, вспыхнула яркая маленькая точка, вот здесь, слева от Большой Медведицы.

– Я видел.

– Звезда упала, ещё, ещё, ещё… звездопад!

– Звездопад! Я загадал.

– И я загадала.

…Our wistful little star

Was far too high,

A teardrop kissed your lips

And so did I…[2 - …Грустная маленькая звёздочка была так высоко, слезинка поцеловала твои губы, и я… – Здесь и далее в рассказе цитируется песня британского эстрадного певца Энгельберта Хампердинка «Тень твоей улыбки». – Англ.]

– пел певец.

«Прощай», – рыдала скрипка, и музыка «Вокализа» лилась и неслась в небеса.

«Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою»[3 - Бытие, Гл.1, 2.].

– Господи, Всемогущий, Премудрый и Всемилостивый, как быть, скажи!

Look into my eyes, my love,

And see,

All the lovely things

you are to me[4 - Взгляни мне в глаза, моя любовь, и ты увидишь всю мою любовь и то, что ты значишь для меня. – Англ.]

И сказал Бог:

– Держи мою руку и взгляни мне в глаза! Я люблю тебя, я рядом… Я буду рядом с тобой всегда и везде, что бы ни случилось. Помни это и улыбнись!

«И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днём, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один»[5 - Бытие, Гл.1, 3-5.].

Сквозь мрачные тучи слабо пробивалось солнце, поднявшийся ветер разорвал облака, и всё светлее становилось небо. Солнечный луч улыбнулся и коснулся её лица…

The shadow of your smile,[6 - Тень твоей улыбки, когда ты уйдешь, раскрасит все мои мечты и зажжет рассвет. Теперь, когда я вспоминаю весну и всю радость, которую приносит любовь, я вспоминаю и тень твоей улыбки. – Англ.]

When you are gone,

Will colour all my dreams

And light the dawn.

Now, when I remember spring,

All the joy that love can bring

I will be remembering

The shadow of your smile…

Второй Концерт Рахманинова

Нина Михайловна шестнадцать лет работала в Консерватории администратором. Должность-то громкая, а по сути, в её обязанности входило следить за порядком в зале, точнее, в определенной части зала, и таких администраторов на каждом концерте было несколько. Начинала она с балкона, как все, потом перешла на первый амфитеатр, потом на второй, а сейчас работала уже в партере – рассаживала посетителей, следила, чтобы не было шума, особенно на детских концертах, продавала программки. И хотя работа, на первый взгляд, была несложная, домой она приходила уставшая, но каждый раз, помолившись иконе Пресвятой Богородицы, думала: «Какое же счастье, что я работаю в Консерватории!»

Она была невысокая, стройная, хотя немного полноватая, что совсем не портило её, с тёмными, гладко зачёсанными назад и собранными в пышный пучок волосами, сероглазая и миловидная. Часто после концертов одинокие мужчины предлагали проводить её до дома, а некоторые приходили в Консерваторию по нескольку раз, только чтобы увидеть её, поговорить, а там уж как получится.

Нина Михайловна никогда не была замужем и детей не имела. В 41-м проводила на фронт своего Алёшу, любили друг друга, а в начале 42-го года пришла похоронка. И с тех пор красивая, молодая, полная жизни и энергии женщина отказалась от семейной жизни и вообще от встреч с мужчинами. Возможно, это покажется кому-то удивительным, но так было.

Первые два года после войны Нина работала на обувной фабрике и жила в крохотной комнате в коммуналке. Там, на фабрике, её, молодую, исполнительную, тихую и приметила начальница цеха, у которой дочка недавно родила двойню, она и уговорила Нину стать няней для своих внуков. Через три года Нина перешла в другую семью, тоже няней, потом в третью, так продолжалось ровно десять лет.

Когда умерла её родная тётя, Нине досталась небольшая однокомнатная квартира рядом с Консерваторией. Так она стала работать в Консерватории администратором. Работу свою Нина любила, тщательно одевалась в нарядную рабочую форму – длинная бордовая юбка, бордовый жилет, белоснежная блузка, аккуратная причёска и немного духов, она была очаровательна.